Аборт по-польски: право женщины или право ребенка

Началось все с благих намерений депутатов от правящей партии «Закон и справедливость», которые решили защитить жизнь еще не рожденных детей и внесли на рассмотрение Конституционного суда предложение запретить аборты при выявлении патологии эмбриона. Судьи поддержали депутатов: после официальной публикации это изменение в законе вступит в силу.

С 1993 года в Польше действовали нормы, согласно которым было три причины для аборта: угроза жизни матери, зачатие в результате изнасилования и выявленные патологии плода. По данным Минздрава Польши, в 2019 году в республике было сделано 1100 легальных абортов. 1074 из них пришлось провести из-за обнаружения у плода неизлечимой болезни. Официальной статистики о том, сколько операций по прерыванию беременности проводится гражданками страны нелегально или за пределами Польши, нет. Эксперты говорят о нескольких десятках тысяч в год.

Изменения, инициированные правящей партией, спровоцировали самые массовые протестные акции за последние десятилетия. По данным СМИ, в выступлениях участвуют более ста тысяч человек, охвачена сотня городов. Протестующих не остановили противоэпидемические меры: они проводят митинги у здания Конституционного суда и штаб-квартир правящей партии, у костелов, перекрывают дороги, да и вообще — объявили общенациональную забастовку.

Последние социологические исследования показали, что сторонников ужесточения ограничений не так много — 15 процентов, тогда как 29 процентов высказываются за либерализацию законодательства в области медицинского прерывания беременности, а половина хочет оставить все как есть.

На что рассчитывали депутаты и судьи, нарушая многолетний статус-кво? Видимо, мобилизовать свой ультраконсервативный электорат. Тут нужно пояснить, как польские консерваторы видят эту ситуацию и почему в вопросе об абортах стране сложно прийти к согласию. Казалось бы, если ты противник абортов, не делай их, вот и все. Пусть у тебя будет много детей, расти их спокойно. Но противников абортов такой подход не устраивает. Следить за своей жизнью им кажется недостаточным, нужно контролировать жизнь других.

На мой взгляд, эта потребность происходит из чувства причастности к сообществу: так люди идентифицируются с футбольными командами. Если проиграли те одиннадцать мужчин, которых я называю «наши», это может быть воспринято как личная трагедия. Таким же образом ультраконсерваторы воспринимают свой народ или свою религиозную общину. Тогда аборт, который делает незнакомая женщина, воспринимается как личный проигрыш («нас могло стать больше, но не станет») или же трактуется в терминах вины («аборт — это наш коллективный грех, который мы допустили и за который будем наказаны»).

Поэтому сторонники принимаемых мер не воспринимают аргументы о праве женщины на аборт. Для них это такой же абсурд, как «право наших футболистов не забивать голы». В их системе координат спортсмены должны биться за нашу общую победу, а женщины обязаны рожать, и только в исключительных случаях они могут пренебречь этим священным долгом.

Однако есть принципиальная разница, которую подобные консерваторы предпочитают не замечать: футболисты — это высокооплачиваемые профессионалы, на которых работает целая индустрия. И можно понять возмущение болельщиков, ведь для спорта общество сделало все возможное. С беременными женщинами иначе: они сами заботятся о себе и могут в лучшем случае рассчитывать на поддержку семьи. Законодательно требовать от них посвящения своей жизни ребенку-инвалиду более чем странно.

Если консерваторы и борцы за право каждого зачатого эмбриона на жизнь желают обоснованно чувствовать себя «победителями» и «праведниками», им следует сначала создать условия для комфортной жизни матери и ребенка с инвалидностью. А иначе выходит как в еще одной поговорке: пытаются въехать в рай на чужом горбу.