Никто не верил в коммунизм, даже Брежнев
Обычный набор: банка икры, банка крабов, палка «сухой» колбасы, банка югославской ветчины, что-нибудь еще. В первые годы моего детства — осетрина, плачущая желтым жиром. В поздние и следующие за ними — семга.
На демонстрации я не был ни разу — ни работая на заводе, ни учась в МГУ. А уж потом — и речи не было. Повод собраться, выпить-повеселиться. В идеалы коммунизма верующих не встречал. О смысле революции почти не задумывались. Правила игры знали четко: ходи на собрания, молчи. Хочешь в загранку или карьеру? Выступай. Уважать не будут, но пойдешь высоко.
То, что 7 ноября — день начала абсурда длиной в столетие, я начал понимать потом. Когда познакомился, например, с такими фактами: вход в царскую молельню в Зимнем от православных матросиков и солдатиков охраняли два брата-иудея Шапиро — юнкера, поставленные в караул. Иудеев из юнкеров Инженерной школы там вообще было немало. Впрочем, яицкие станичники, бросая оборону и уходя из дворца, оставили юнкерам и их командиру поручику Синегубу пулемет.
Что еще сопровождало этот день, кроме оглушительной пропаганды? Метро работало дольше. Пьяных (из тех, что могли передвигаться сами) старались не задерживать. На третьем курсе мы, молодые дураки, сняли с угла здания флаг и постелили на столе в виде скатерти. Было смешно. Пришел управдом и мирно попросил не нарываться — вернули, сообразив, что могут быть последствия: пришьют политику. Через полтора года, когда я уже служил под Енисейском, за подобное посадили на пару лет мою армейскую подругу и ее друзей из близлежащего села — политика!
Но икра и относительная мягкость — это в Москве. В армии в этот день давали котлеты и вареное яйцо к «кофе» на завтрак. «Кофе» — так назывался чай со сгущенкой, за цвет. Чайник на десятерых, банка в чайник…
Брежневские времена тоже отличались мягкостью, но опять же относительной и в столице. У меня осталось впечатление, что Леонид Ильич в идеалы коммунизма верил не шибко: и сам любил кучеряво пожить, и другим позволял. По крайней мере, на политический журфак, на международное его отделение, я поступил без блата и так же восстановился после службы. Прошел бы сейчас? Не уверен. Но знакомства в торговой среде на всякий случай имею всю жизнь — например, не то что икры, а железнодорожных билетов в сезон на курорты уже опять не достать, как и в СССР.
— Брежнев умер, — плачущий замполит вошел в деревянный солдатский сортир. Я там драил доски стеклышком, будучи дневальным по роте. Я не понял, о ком он, — думал, помер кто-то из штаба. Я уже дослужился до ручки за эти первые полгода.
С праздника прошло три дня — генсек умер 10 ноября. А одиннадцатого кончилась салабонка — привезли молодых.
Нет, замполит тоже в коммунизм не верил. Просто жалел человека по доброте своей души.