По решению тонких миров

Но под ногами — лужи. Талая вода зимнего мегаполиса — не болото, но топь, в которой, кажется, тает без следа абсолютно все — и отблески ночных огней, и голубые клочки дневного неба. Превратившись в густое какао, топь льнет к тротуару и ждет жертву, самонадеянно не оценившую ее глубины: а ну-ка, сделай шажок!

Большинство водителей притормаживают загодя. Нет подвига в том, чтобы показать пешеходу, где его место. Но красный «мазератти» разгоняется. На миг мы встречаемся глазами: мои — расширяются, его — становятся узкими, как бритва. Я чудом успеваю отскочить, и по пальто стекают лишь брызги мазераттиной нелюбви к себе подобным — фокус не удался. Я провожаю его глазами, испытывая, скорее, изумление: почему так? Мне знакома эта машина с эффектным номером — она недавно появилась у нас во дворе, потрясая всех красотой и автоматически придавая всему некую новую статусность. Ее хозяин с глазами-бритвами — новый съемщик жилья, он никогда ни с кем не здоровается и особенно высокомерен с челядью — дворниками. Однажды они чистили снег в опасной близости к «мазератти», и он потряс меня богатством и неиссякаемостью красочных эпитетов в их адрес.

Размазывая грязь по пальто, читаю на подъезде объявление о грядущем сбросе снега с крыши. У нас об этом предупреждают загодя и многократно. Все срочно передислоцируют машины, никто не ропщет — дело нужное. Когда все сбито, кроме гигантской недосягаемой сосульки, возвращается домой «мазератти». Дворник робко что-то говорит ему, но в ответ раздается: «Ты чо, учить меня будешь, где парковаться?!» Шурша пакетами, бритвоглазый исчезает, бросив машину у подъезда: не трамваи — объедут.

Чудовищный грохот раздается примерно в четыре утра. Осколки сосульки покрывают и без того бесценный «мазератти» крупными бриллиантами. Ничего не понимаю в тонких мирах, но возмездие, наверное, все-таки есть.