Андрей Горин (на фото - у микрофона) вошел жюри «Площади Согласия», совместного шоу-проекта «Вечерней Москвы» и продюсерского центра Игоря Сандлера / Фото: Антон Гердо, «Вечерняя Москва»

Андрей Горин: Я пошел к директору и сказал, что наша московская 710-я школа станет самой передовой и рок-н-ролльной

Ксения Фокина

10 декабря 2017 20:11 Общество

45 лет назад в СССР был записан первый магнитный альбом. Это был альбом группы «Оловянные солдатики» и назывался он «Рассуждение».

Несмотря на философское название, это был настоящий рок-н-ролл. На русском языке, самобытный, с чистой, качественной музыкой, сильным вокалом и глубокими текстами. О том, как советские рокеры совмещали подпольную жизнь в подвале на Соколе и запись саундтреков на «Союзмультфильме», о параллельных мирах того времени обозревателю «ВМ» рассказал лидер «Оловянных солдатиков» Андрей Горин. Недавно он стал участником совместного шоу-проекта «ВМ» и продюсерского центра Игоря Сандлера «Площадь согласия».

- Вы не просто в музыке всю жизнь, но всю жизнь в рок-н-ролле. Можно сказать, что вы ровесник советского рока. Как все начиналось?

- Ну, началось с того, что я в школе еще сколотил рок-группу. Это был 1963 год. Я добился того, чтобы в учколлекторе — конторе, которая снабжала школы досками и партами, появилась ударная установка и электрогитара. Пошел к директору и сказал, что наша московская 710-я школа станет самой передовой и рок-н-ролльной. Мы даже на телевидении выступали как «ансамбль школы 710». Ансамбль у нас был такой: кларнет, баян, контрабас, гитара и ударные. Все ребята учились в музыкальной школе, а я, заводила, — нет.

Моя история с музыкальной школой очень смешная. У нас дома часто крутили Ива Монтана, он тогда был очень популярен. И я его просто пел наизусть, не зная французского. Родители, конечно, обалдели и потащили меня в первом классе в музыкалку, но там мне почему-то предложили скрипку, от чего я категорически отказался. И тогда меня решили определить к учительнице. Но играть гаммы я был не способен. Да и заниматься усердно — тоже: надо было с ребятами поезда на Потылихе подрывать.

- Что, действительно, подрывали?

- Ну как, серу со спичек соскребали, делали бомбочки, на рельсы клали и прятались за насыпью. Поезд, конечно, подрывался, из него сыпались фашисты, которых мы добивали из пулеметов и автоматов. Так что сидеть часами за нотами мне некогда было в то время. Но учительница как-то пришла к моим родителям и умоляла их: дайте мне этого ребенка, я буду бесплатно с ним заниматься. Дело в том, что я просил ее мне наигрывать пьесы, и тут же их повторял на слух. Но я был непреклонен и заниматься отказался.

- А как вы научились играть в результате?

- У нас дома на стене висела цыганская гитара моего деда. Она меня очень волновала. Красивая, с инкрустацией. Я — тыр-пыр, ничего не получается, а во дворах уже играли. Я взял гитару, пошел во двор. Классу к четвертому освоил, понял, что успех у девчонок обеспечен. Пели сплошь один блатняк, правда. Подобрать мог что угодно, но мне не хватало аккордов, аппликаций. Но знаете, когда человек хочет, он находит. Пробовал, почему так получается весело, а так — грустно. Мне было ужасно интересно. А потом папа из Риги привез «Спидолу» — коротковолновый приемник. Я крутил, крутил — и вдруг сквозь треск услышал то, что меня пригвоздило. И начал проводить кучу времени с этим приемником.

- И поняли, что вам нужна электрогитара?

- Было ясно, что это гитара, но какая-то другая. Я знал, что с коробком спичечным если играть — совсем другой звук получается. Экспериментов во дворе много было. В то время уже начали обрывать телефоны в будках — делали электрогитары как раз, вынимая капсюль из трубки и привинчивая его к акустической гитаре. Мы поняли, что есть бас-гитара, а струн-то таких нет. Свинчивали с рояля, а когда натягивали на гитару, она сгибалась дугой. Шли путем экспериментов. Напевал без конца по-английски, не понимая ничего.

- Вы говорили, что интересно делать что-то трудноосуществимое… А потом были еще такие вызовы?

- Первый самый серьезный прорыв — это программы рок-концертов на русском языке. Потом у нашего басиста появился магнитофон с несколькими дорожками, и в 1972 году мы записали магнитный альбом. Сидя в подвале на Соколе. Этот и последующие альбомы расходились по всей стране, их переписывали друг у друга.

- Это и был первый альбом в СССР — «Рассуждение»?

- Да. Никому в голову это не приходило. Приличные люди записывали пластинки на фирме «Мелодия», где надо было сыграть что положено. Было очень весело, настоящий фонтан вдохновения. И людям нравилось, хотя музыкой мы занимались для себя. К тому же в 1972 году мы все окончили институты — МИФИ, МЭИ и МАИ.

- Вы еще были вполне себе системными советскими людьми. Считали, что нужно трудиться по профессии, не готовы были дворниками и сторожами ради искусства прозябать?

- Так случилось, что нас Бог не обделил мозгами. Может быть, желание приложить эти мозги было. А музыка была отдушиной. Мы жили в двух параллельных мирах.

- Вы себя считали подпольщиками?

- Нас считали. Творились страшные вещи ведь. И концерты запрещали, и оборудование арестовывали. Наши песни не были залитованными, не говоря уж об английских текстах, которые мы исполняли. И когда я пошел литовать наши тексты в какое-то управление культуры, я был удивлен, что именно моя песня «Водосточная труба» вызвала ступор у комиссии.

Там были такие слова: «Бок помятый, облупилась краска, дворник позабыл тебя давно». Мне сказали, что такой текст не может исполняться: «Наша партия что — не заботится о трубах?» Подтекст искали с лупой и находили в основном там, где его не было, или совсем не тот. Мы не боролись с режимом, а просто создали свой параллельный мир. Там было весело, туда приходили изумительные друзья и подруги, там пили то, на что удавалось наскрести в этот день, и все происходило абсолютно свободно. Это был рок-н-ролл. Но мы жили двойной жизнью.

А потом переженились, и жизней стало три. Вот вам пример элементарный. Я работал в Звездном городке. Мне было очень интересно заниматься тренажерами для космонавтов. Мы много там придумывали, я этим горжусь, и награждали, надо сказать. Но чтобы работать в Звездном городке, надо было быть членом партии. И моя бригада — нормальные люди, среди которых были профессионалы высочайшего класса (это тоже был в определенном смысле параллельный мир), говорит, мол, давай, будут чистить тут ряды — надо вступать. Я не хотел расставаться с этой работой. Тут, к счастью, на меня посыпались анонимки. Но мои коллеги-фронтовики надели все свои ордена и пошли в райком отбивать меня. Я умолял — не надо. Но в итоге они меня приняли-таки.

- А рок-н-ролл как же? Продолжили играть?

- Конечно! И звал на концерты своих коллег.

- А это была подпольная все еще деятельность? Как вообще вас не прикрыли с вашим подвалом?

- И совсем подпольная, и полулегальная, и даже легальная. Например, как-то нас в Северодвинск пригласил тамошний комсомол.

- Какой-то сюр получается: вы сидели в подвале на Соколе по ночам после официальной работы, пили, курили, играли рок-н-ролл, и тут вас Комсомол приглашает в Северодвинск. На минуточку так.

- А комсомол сам пил и курил. У них там коммунизм уже наступил.

- А как они о вас узнали?

- Кто-то из них приехал в Москву на съезд комсомольцев. А играли мы в кафе, по институтам. Была такая форма — танцевальный вечер. Например, в МЭИ в один вечер могли на первом этаже играть «Скоморохи» (группа Александра Градского — «ВМ»), а на втором — «Оловянные солдатики».

- А все были любителями в группе? В музыкалке никто не учился? И получается, без статуса путь в официальную музыку был закрыт?

- Мне предлагали официальный статус, приглашали в мейнстримовые группы. Думаю, из-за голоса. Кто-то шел таким путем, ездил на гастроли, собирал стадионы, залы.

- А как вы, будучи в глубоком сокольском подполье, оказались на «Союзмультфильме»?

- Они там делали что хотели. И были очень изощренные ребята. Мы записали там много музыки вполне официально, нас указывали в титрах. Наша музыка звучит в мультфильмах «Шкатулка с секретом», «Стадион», «Ну, погоди!». Помните, «У попа была собака»? Мы приносили фонограммы, сами их навострились записывать в том же подвале на тот самый магнитофон. Инженеры же были. Все гитарные примочки я, например, паял сам. Однажды нас пригласил режиссер Сергей Юткевич, который в 1975 году снимал свой авангардный фильм «Маяковский смеется». Он очень давно хотел снять его, это была его лебединая песня.

- А как же вы свой альбом в тираж выпускали, он ведь по всему Союзу разошелся!

- А это не мы. Мы делали копии для друзей. Записали одному, другому, третьему. Они давали уже переписывать другим. Так по рукам он распространялся. А потом кто-то из наших оказался в командировке на Сахалине и рассказывал, как там на танцах наши песни врубают. Вот таким вот делением палочки Коха наше творчество преодолело тысячи километров. При этом мы не были ни коммерсантами, ни продюсерами.

- Так о вас и северодвинский комсомол узнал? Поехали в итоге туда?

- Да, это была совершенно безумная история. Они нас попросили билеты нарисовать. А мы наивно взяли и нарисовали — у нас же техника была, перфорированная бумага. Напечатали билеты, стоимость один рубль, программу концерта. И потом эту пачку огромную передали им. А они стали продавать по 10 рублей. Сколько их было — тысяч десять, наверное. Мы вообще ни о чем не знали, получили стандартную ставку за концерт — 200 рублей. Народу везде было битком. Творилось что-то феерическое: визжат, вокруг Дома культуры — толпы, билеты перепродают. А когда приехали в Москву после этой гастроли, нас буквально тут же вызвали, рассадили по разным комнатам, допрашивали. Кто билеты сделал? Ну мы, нас же попросили. В общем, мы только тогда поняли, что сумма, которой оперируют эти ребята, была по тем временам запредельной. Хватило бы всем нам, нашим детям и внукам. На нас заработали фантастические совершенно деньги. Но дознавателям нужны были признания. К тому же речь шла о подпольном рок-н-ролле. Хотя следователь признавался, что сам нас слушает. У нас последний год учебы в институтах — 1971-й. И знаете, что нас спасло? Вскрылось, что главным организатором этого бизнеса был сын гэбэшного начальника по Мурманской области, поэтому дело спустили на тормозах.

- Эта слава имела продолжение?

- Мы еще записали второй и третий альбом, музыку для Ленкома, где начинали ставить рок-оперы, для кукольного театра. Сидели в студии, играли музыку в свое удовольствие. Но уже году к 1980-му все обзавелись семьями, сложнее стало проводить ночи в подвале. Все сошло на нет. Но я не прекращал ни на минуту. Сочинял музыку, работал на Мосфильме, собирал команды, меня приглашали играть. А в конце 1980-х нас нашел один парень, и мы собрались снова. Началась опять веселая интересная жизнь. Играли в основном то, что уже было раньше. А потом появился продюсер, который предложил выпустить диск на «Мелодии».

- Что сейчас в вашей жизни происходит?

- Ведем студийную работу в основном. Я поиграл с таким количеством замечательных музыкантов, что очень захотелось их всех объединить. И я придумал «Музыкальную ассамблею» — открытый проект, когда собираются музыканты и делают кому что нравится. А сейчас мы с Ярославом Кесслером, таким Леонардо новых времен, профессором химии и основателем группы «Мозаика» запустили еще проект. Это своеобразная дань уважения тем людям, которые заразили нас рок-н-роллом еще до «Битлз». Еще один недавний проект — «Битлз по-русски».

- У вас же столько своих песен замечательных. А записи старые не столь хороши порой.

- Следующим этапом запишем наши новые песни, накопилось уже порядочно.