Российский катер столкнулся с украинским рыболовецким баркасом в Азовском море. / Фото: РЕЙТЕР

Море, подсолнухи и Валины туфельки

Общество
Когда мне было семь, мы с мамой поехали на Азовское море. Для меня это было удивительное приключение.

В детстве все кажется необыкновенным. Мне нравилось ездить на поездах, смотреть, как за окном проносятся деревья, а попутчики улыбаются и делятся конфетами. С возрастом эти чувства притупляются.

С поезда нас вез усатый таксист, гордый обладатель душных синих жигулей. Выглядывая в окно, я ждала, что вот-вот увижу море цвета своего чудо-транспорта. Но мы ехали через желтые поля, и тысячи подсолнухов улыбались мне.

Стоял полуденный зной, и я знала, что солнышки-подсолнушки — его виновники.

Село Широкино, наш пункт назначения, обладало особым колоритом: разбитыми дорогами, базаром, где мама покупала свежий творог и молоко по утрам, и, самое главное, Валентиной Ивановной, у которой мы поселились в летней кухне. Валентина Ивановна устраивала нам показы чернобелых фильмов и фотографий.

Экраном служила ее уже давно не белая печь. Вместе с ее внуками, Костей и Димой, мы бегали на море, обрывая по дороге чужие шелковицы, и Валентина Ивановна отмывала три чумазые от ягод мордашки. Эта женщина была похожа на подсолнух — улыбчивая и теплая.

Но иногда улыбка сходила с ее лица. Она рассказывала истории из своего детства.

Когда ей было семь или восемь лет, в Широкино пришли немцы — началась оккупация.

В доме у них поселился новый житель — командированный Ханс, с неизменно печальными глазами. Он не был похож на других немцев — подкармливал хозяев (с продуктами у жителей было очень худо, а немцы питались гораздо лучше). Немец с уважением относился к людям, у которых ему довелось жить. С помощью нескольких русских слов, которые знал Ханс, и жестов семья Вали стала общаться с ним. Тот рассказывал, что скучает по своей семье, показывал фотографии жены-красавицы и дочки, обрывистым шепотом пробивались слова: «Не хочу убивать, война — зло и боль». А когда пришло Хансу время уезжать, он обмерял Вале ступни и увез с собой картонки с карандашными линиями, обещал прислать туфельки девочке, у которой совсем не осталось обуви. Туфельки до Вали так и не дошли, и никто уже не скажет, почему: быть может, забыл немец про босую Валюшу, может, в дороге забрал кто-нибудь посылку, а может, и Ханс просто не успел отправить их.

Я читала о войне и повести, и рассказы, и романы. Но самый пронзительный момент — это момент с Валиными туфельками. Какая беспощадная, жестокая сила занесла этого мирного Ханса, который до войны был архитектором, в украинское село? Сколько раз ему пришлось убивать людей и себя вместе с ними? Это страшно до холодного озноба. И, слушая эту историю под раскидистым каштаном, вдыхая такой легкий и мирный морской воздух, я впитала в себя воспоминания Валентины Ивановны. Впитала навсегда. В детстве все воспринимается острее.

amp-next-page separator