Феномен века: Homo Soveticus

Поразительно, но какого-то мощного научного исследования удивительной формации под названием «советский человек» нет до сих пор. Возможно, никто просто не знает, как подступиться к такому неоднородному, но... моноНе претендуя на научность труда, мы решили попробовать разобраться в тех трансформациях, что произошли за век с человеком Страны Советов. А сделать нам это помогли эксперты круглого стола, посвященного достижениям социализма, — обсуждения, венчающего цикл «Великий век», который шел весь год на сетевом вещании «Вечерней Москвы».

Един в ста лицах

Советский человек — это явление. Советским человеком был и казах, и молдаванин, и литовец, и русский, и украинец. Каждый из них по отдельности обладал национальными чертами, был носителем традиций своего народа. Но подчиняя частное общему, все эти этнотипы каким-то образом собирались в единое целое и адсорбировали из многообразия все лучшее. Так и появилось на свет это уникальное дитя многих родителей, в котором русская толерантность шла рука об руку с кавказской вспыльчивостью и радушием, азиатская хитринка и мудрость дополняли прибалтийское спокойствие. Любящий Родину, уверенный в верности избранного пути и светлом будущем, реалист и романтик — это все он, советский человек, «гомо советикус». Он потрясал энергией и трудолюбием, а мог тунеядствовать, сражал порядочностью, но выносил с родного предприятия все, что можно, не считая это воровством. Он был щепетилен, при этом без долгих размышлений писал жалобы в партком, доводил до исступления идейной непримиримостью, но сражал наповал широтой души, искренностью, непритязательностью, равно как и апатичностью и отсутствием инициативы. Он был «построен» на лучших, почти библейских принципах и сам себе был примером — поскольку был задуман как идеал. При этом на каждом этапе развития гомо советикус приобретал какие-то черты, а от каких-то отказывался. Попробуем проследить основные изменения.

1920–30-е годы

Кто не с нами — тот против нас, полагали те, кто с пролетарской ненавистью крушил «проклятое наследие» прежнего строя. И падали на землю колокола, и подрывались храмы — так народ-богоборец наводил порядок. Несмотря на голод и тяжелейшие условия жизни, для человека юной Страны Советов были характерны наивность и недоверие: власть еще не доказала свою состоятельность, но уже претендовала на часть собранного урожая из личного хозяйства. Но именно в это время зарождалась и беспримерная верность режим

1930–40-е годы

Но до «прекрасного далека» было не рукой подать. Нужен был какой-то новый «завод» общественного механизма, и партия его придумала. Сверхидеей времени стало социалистическое соревнование. Оно в каком-то смысле нивелировало невеселые настроения эпохи НЭПа. Теперь успехи пятилеток радовали, размах строительства — впечатлял. А чего стоили уникальные подземные дворцы, превращавшие станции метро в чудеса света! Однако именно в это время начались и массовые репрессии. Под кожу начал заползать страх.

И в советском человеке начало меняться нечто внутреннее: он стал болезненно осторожен. Много позже Евгений Евтушенко напишет, что те, кто не переживал подобное, не имеют права осуждать тех, кто это пережил. Не нам судить... Но социальная инженерия разложила свои инструменты и начала оперировать на живую. Гордых превращала в безмолвных рабов. Ломала хребты тех, кто привык держать спину прямо. Заставляла клеветать на близких и на себя, меняла характер и привычки... Ночной шорох шин на асфальте вызывал ужас.

Но это была оборотная сторона медали. На стороне лицевой было, как и прежде, много света и счастья.А гдето рядом была война...

1940–50-е годы

Сколько бы ни оспаривали историю, но фашизм победил именно советский народ. Многонациональный, объединившийся. Понесший колоссальные потери. Веривший в Победу и снова — в Бога. Совершавший какие-то невероятные поступки и подвиги. Безудержная смелость и чувство долга стали в это время самыми главными характеристиками народа как единого организма и советского человека — как единицы.

1950–60-е годы

Число жертв сталинской репрессионной машины до их пор не установлено, но оно колоссально. При этом в 1953 году, прощаясь с вождем, люди плакали. И многие бывшие узники ГУЛАГа плакали тоже — несмотря на годы загубленной в лагерях жизни, отбытые сроки, полученные ни за что... Вместе с «отцом народов» люди хоронили эпоху, не понимая, как теперь жить. В это время, уже мирное, они совершали очередной подвиг, трудовой: теперь надо было восстановить страну из руин. Череда фантастических свершений двигала СССР вперед.

1960–70-е годы

Эпоха оттепели... Непритязательный в быту, не увлеченный вещизмом советский человек никогда не смотрел в будущее с такой надеждой и уверенностью. Поэты собирали стадионы, успехи в космосе окрыляли, международное признание наших ученых — восторгало.

На фоне великих космических побед никого не смущала бедность бытия, усредненное равенство было нормой. Ну а признаки закручивания гаек и случаи «затирания» инакомыслящих не становились очевидными для большинства, а значит, и не делали их несчастными. Но все же что-то шло не так в лучшей и счастливейшей стране мира. Появились диссиденты. Острее стали «кухонные» споры...

1970–80-е годы

Эпоха застоя сейчас многими вспоминается как вполне благостное время, хотя с позиции поколения современного выглядит карикатурно. Но именно в брежневскую эпоху советским людям захотелось жить чуть лучше, чем прежде. Оказалось, что румынские мебельные гарнитуры лучше старых сервантов, сервиз «Мадонна» из ГДР — ярче советского фаянса, а болгарские духи «Сигнатюр» симпатичнеее «Малахитовой шкатулки». Первый дезодорант произвел фурор. За колготками давились в очередях... Система распределения потребительских товаров поделила общество на тех, кто имел к ним доступ, и тех, кто не имел. Расслоение стало острым. Доступ к материальным благам получали представители элиты и те, кто умел устраиваться. Профессор зачастую был не так весом, как заведующий мясным отделом. Приписки, мошенничество — в попытке заработать лишнюю копейку, рост числа спекулянтов, косые взгляды за вожделенный «бугор», битва за заказы с колбасой, приспособленчество, бюрократизация превращали советского человека в заложника тысячи обстоятельств.

Нарастал и пессимизм в отношении власти — в ответ на пустословие. Но инерция побеждала; протестность ограничивалась лишь многократным ростом анекдотов про соцлагерь и генсека и участившимися отъездами на ПМЖ за рубеж. Инициатива почти отсутствовала, а результаты труда — при наличии «Экранов социалистического соревнования» — интересовали мало .

Последней всеобщей радостью перед перестройкой стала потрясающая Олимпиада 1980 года.

1990-е годы

Ажиотаж и волна романтизма на фоне смены строя сменилась апатией и агрессией. Свобода была обретена, но как ее использовать — никто не знал. Крушение прежних моральных ценностей, рост бандитизма, ментальный разрыв между поколениями стали болезнями эпохи. Никита Богословский, известный острослов, оставил на память о себе потрясающие строки: «Над страной холодный ветер веет, не хотим веселых песен петь. И никто на свете не умеет лучше нас смиряться и терпеть».

Смирились и перетерпели и это: новую разруху и разруху в головах, девальвацию, нищету, челночничество, парад суверенитетов, похоронивший иллюзию братства народов. Но несмотря ни на что — сохранили что-то важное. Убеждали себя, что похоронили в себе все советское, но не перестали маяться от ностальгии по «совку» и тому времени, из которого порой хотелось бежать. И он дает о себе знать, советский человек. Упрямством, настойчивостью. Трудолюбием. Желанием сделать все, чтобы счастливыми росли дети, которые непременно должны много читать... Потребностью жить пусть и не богато, но достойно. Он уже не тот, что был прежде. Но он — жив. Потому что сильнее его на земле не было никого. Так уж сложился... век.

ПРЯМЫЕ РЕЧИ  

Олег Яхшиян, доцент кафедры Госуправления и политтехнологий Госуниверситета управления:

— В СССР человек не измерялся деньгами. Этот проект проиграл, но все же это важный момент. Самое ценное, что было в СССР, — это акцент на всестороннее развитие личности. В условиях относительной социальной однородности советские детишки росли в этом смысле здоровыми...

Дмитрий Журавлев, генеральный директор Института региональных проблем:

— Главное, во что верил советский человек, — в то, что хорошая жизнь наступит когда-то потом. И общее всегда было главнее частного, личного. На этом и строилась вся система. Люди должны были работать, и работать хорошо. Именно поэтому первые поликлиники появились при заводах, это нужно понимать.

Ольга Маховская, старший научный сотрудник Института психологии РАН:

— Не думаю, что советский человек — однородная масса. Есть миф советского человека, и под него мимикрировали как могли, потому что все хотели быть социально принимаемыми. Советскую эпоху вспоминают по-разному, но, конечно, с ее уходом личность стала менее масштабной.

Дети теперь мыслят свое будущее лишь в пределах той локации, где родились: планета им уже не принадлежит. Вместе с советским строем мы потеряли романтическое представление о человеке, которое муссировалось в советское время. Героизация был растворена в воздухе, и она существует до сих пор. В этом смысле мне кажется, что мы с тяжелым советским наследием вошли в постперестроечный период, и наши бедные дети теперь выживают как могут.

Подписывайтесь на канал "Вечерней Москвы" в Telegram!