Директор Биологического музея Мария Рахчеева спасает школьников от затворничества

10 сентября Биологический музей имени Климента Тимирязева начинает прием заявок от школ на подключение к новой онлайн-студии «Биоэфир»: трансляции из его залов хотя бы отчасти заменят экскурсии. Это не единственная идея, которую сотрудникам музея подали месяцы самоизоляции. Директор музея Мария Рахчеева рассказала «Вечерней Москве» о том, как влияют на ее работу форс-мажорные обстоятельства, помощь Департамента культуры Москвы и материнский опыт.

Биологический музей, открытый в 1922 году, был задуман как опережающий свое время. Его основатель и первый директор Борис Завадовский провозгласил: «Музей не может оставаться пассивным в ожидании своего посетителя, но должен уметь сам войти в гущу масс». В сквере перед зданием Завадовский устроил агрономическую площадку, на которой все желающие могли понаблюдать за искусственным опылением и прививками растений. А школьникамюннатам разрешалось участвовать в этих работах. Сегодня это назвали бы «интерактивностью» и «мастер-классами».

А вот в первые десятилетия нового века музей, наоборот, выглядел вопиюще консервативно. Минимум электронных технологий, минимум попыток «войти в гущу масс» через онлайн-занятия. Возглавив музей два с половиной года назад, Мария Рахчеева начала понемногу расширять его присутствие в мультимедийном пространстве. А пандемия оказалась неожиданным, но полезным стимулом в этой работе.

Две головы — лучше

— Мария Витальевна, у вас тут как будто стало просторнее. Или мне это кажется?

— Не кажется! В прошлом году нам удалось закрыть вопрос, который мы не могли решить 70 лет. С 1934 года музей занимал три здания в бывшей усадьбе Петра Щукина на Малой Грузинской, но после войны один из корпусов у нас забрали. В постсоветское время это здание принадлежало Росимуществу. Организация, которой он был передан в безвозмездное пользование, в 2018 году закончила свое существование. И я попросила Департамент культуры включиться и помочь нам его вернуть. Казалось бы, одноэтажный домик, 350 квадратов. Но у нас площадь двух других зданий — всего 2400 квадратов, так что для нас это серьезное расши рение.

— Что туда переедет?

— Мы уже сделали там таксидермическую мастерскую — большую, хорошую, и разместили часть кабинетов наших сотрудников. В дальнейшем, может быть, мы превратим его в административный корпус или фондохранилище. А то сейчас тесновато всем — и сотрудникам, и посетителям, и экспонатам. У нас посещаемость на пределе — 100 тысяч человек в год, больше просто не вместилось бы. Мы ведь единственный в России музей, в котором представлены все разделы биологии — и ботаника, и генетика, и динозавры.

— При этом коллекция еще и прирастает?

— Вот на днях приняли в дар от посетителей советские детские книжки о животных, с хорошими иллюстрациями: Бианки, Чуковский, Киплинг. Конечно, не все, что пытаются дарить, нам подходит. Один парень предлагал коллекцию минералов, которую собирал его дед. Ну абсолютно банальные камешки, ничего ценного… Но бывают редкие находки. Однажды нам принесли трехногую утку, которую подобрали мертвой на берегу одного пруда. Она пополнила коллекцию, как мы говорим, «уродств», то есть патологий человека и животных. Мы редко делаем выставки этих экспонатов, потому что они, скажем так, не очень однозначно воспринимаются.

— Но у вас и в основной экспозиции на видном месте чучело двухголовой собаки. На него впечатлительные посетители не жалуются?

— Постоянно! Но мы ни за что его не уберем. Так было заложено нашим первым директором: обязательно рассказывать о том, откуда ученые узнали то, что знаем сейчас мы.

Одна моя знакомая, побывавшая у нас в детстве, решила теперь приехать к нам с сыном, ему лет 7–8. И между делом поинтересовалась, не убрали ли отсюда наконец «эту мерзость». А я рассказала, что это чучело — часть истории трансплантологии. Биолог Владимир Демихов пришил к телу взрослой собаки голову щенка, объединив их кровеносные системы. Не потому, что был садист, а потому, что хотел отработать тактику сшивания сосудов при пересадке органов. Не на людях же ему эксперименты было проводить. Между прочим, Кристиан Барнард — врач из Южной Африки, который первым в мире сделал успешную пересадку сердца от человека к человеку, считал Демихова своим учителем.

Знакомая меня слушает, а глаза все круглее и круглее — видимо, при первом посещении ей этого то ли не объяснили, то ли она не запомнила. И говорит: «У меня же в детстве был порок сердца, и мне клапан пересаживали! Ну, теперь специально покажу эту собаку сыну — если бы не она, не только его, но и меня бы тут не было».

На виртуальной тропе

— Как вы пережили карантин?

— Сперва было грустно. В последний раз музей закрывался для посетителей в годы Великой Отечественной войны, и то ненадолго, потому что быстро перестроился на подготовку медицинских кадров. Сейчас у нас только экскурсии проводятся по 113 темам — такого нет ни у одного музея в Москве, постоянные праздники, фестивали. И после всего этого — видеть залы пустыми…

Но нет худа без добра. У меня была мечта начать активнее работать в интернет-пространстве, с мультимедийными технологиями. Потому что мы в этом отношении, в общем-то, отставали от других московских музеев. Сначала наши сотрудники стали делать онлайн-экскурсии, выкладывать в соцсети и на сайт видеолекции об отдельных экспонатах. Но это не вызвало активного ответа.

Тогда мы начали показывать опыты, которые каждый может повторить у себя на кухне. Предлагали изучать кислотность разных веществ с помощью бумажки, подкрашенной соком черники или красной капусты, разглядывать в микроскоп, чем отличаются кристаллики соды от кристалликов сахара, листья фиалки — от листьев герани. Обычно микроскоп-то у любознательного ребенка дома есть. Наш ученый секретарь, сидя на даче, снимала видео — как варить варенье из одуванчиков, из сирени. Сначала меня испугал такой контент: мы же научный музей, а тут — про варенье… Но было столько комментариев и репостов, что мы поняли — надо продолжать.

— Вошли во вкус, значит…

— И недавно выиграли грант на создание онлайн-студии «Биоэфир», из которой можно вести экскурсии в прямом эфире и транслировать их, например, в школы во время уроков. В сентябре уже начинаются пилотные показы.

Меня вдохновил опыт Денверского музея естественной истории. В Америке школьники не очень любят ездить по музеям, поэтому у них чуть ли не половина экскурсий проходит онлайн. А у нас, судя по рекомендациям Роспотребнадзора, этой осенью ученикам придется весь день заниматься в одном и том же классе, не перемещаясь даже по зданию школы — какие уж тут вылазки в музеи. Мы теперь попробуем пообщаться еще и с ребятами из других городов — это должно быть дико интересно.

— Это будут тематические занятия или рассказы о самом музее?

— Музею мы посвятим специальные квесты. Они у нас были очень востребованы в обычном формате. А сидя в изоляции, наши сотрудники придумали целых шесть онлайн-квестов. И мы уже стали финалистами конкурса, который проводил Фонд экологических проектов имени Вернадского. Я в очередной раз удивилась тому, как здорово мобилизовались мои коллеги и сколько же всего они умеют делать.

Грибы с глазами и цветы-целители

— А бывает наоборот — чтобы электронные технологии помогали работе в офлайне?

— У нас есть экспозиция «Царство грибов», а в ней яркая коллекция муляжей, очень правдоподобных. Каждый год, как только начинался сезон«тихой охоты», в этих залах случался наплыв: люди приходили еще раз послушать и посмотреть, как отличать съедобные грибы от ядовитых. Прошлой весной мы провели в этих залах невероятно большой научный проект. В нем участвовали 22 добровольца, мужчины и женщины разных возрастов. Мы отслеживали с помощью специальных приборов движения их глаз, а потом устроили опрос — о чем они думали, разглядывая витрины. Оказалось, что взгляд дольше всего задерживается на табличках, в которых есть непонятные слова.

— И на самых диковинных грибах?

— Самыми популярными неожиданно оказались грибы-трутовики — те самые ступенчатые наросты на деревьях, ничем для нас, как биологов, не примечательные. В общем, оказалось, что многое в залах надо изменить: в некоторых местах посетителям было непонятно, почему экспонаты сгруппированы именно так. И в конце прошлого года мы на основе анализа этих данных создали новую экспозицию, которая, надеемся, будет свободна от минусов предыдущей.

— Какие еще сюрпризы ждут ваших посетителей?

— В конце октября у нас будет выставка «Ожившие цветы», нестандартная для нашего музея. Оказалось, что в наших фондах есть графические работы французского художника Жана Гранвиля — иллюстрации к книге 1847 года о том, как цветы обиделись на богиню Флору, превратились в женщин и пошли жить к людям. У каждого цветка — свой костюм и характер. Например, алтей лекарственный — сиделка в белом платье, с пышной юбкой и зеленым корсажем, она подает снадобье заболевшей лягушке.

Но просто показывать графические работы мы не захотели, мы не художественный музей. Поэтому каждый цветок будет представлен у нас еще и в гербарии и на современной ботанической иллюстрации — это рисунки, которые публикуют в научных книгах и энциклопедиях, где на одном листе изображены все детали растения. Вот такая будет выставка — одновременно красивая, нежная и научная.

С высоты материнского полета

— Вы по специальности орнитолог. Образование пригождается до сих пор?

— Примерно раз в полгода я устраиваю мастер-классы по кольцеванию птиц. А если форсмажор, могу провести экскурсию на любую тему. Каждый раз это отдельная энергетика, отдельное удовольствие — вспоминать то, чему тебя учили в вузе.

Последний случай был в декабре. Часть сотрудников оказалась в отпуске, часть из-за болезни отсутствовала. А была заранее заказана школьная экскурсия. И мне позвонили прямо из экскурсионного бюро. Я сначала жутко испугалась, потому что когда давно этого не делаешь, забываешь экспонаты, забываешь истории. Но потом взяла себя в руки: я же кандидат биологических наук, что я, не смогу рассказать про эволюцию беспозвоночных? И спустя месяц приятно удивилась, когда увидела у нас на сайте отзыв учительницы. Значит, я все еще умею заражать посетителей своим интересом.

— У орнитологов есть профдеформации?

— Я постоянно наблюдаю за птицами, причем даже не отдаю себе в этом отчета. Могу во время совещания невольно прислушаться к звуку за окном и зафиксировать, что это большая синица. Или мухоловка-пеструшка. Это происходит внутри меня автоматически.

В конце марта сад, куда ходит моя дочка, закрылся на карантин, нас, родителей, попросили забрать теплые вещи. Пришли, стоим в масках у забора. Воспитательница у каждого спрашивает фамилию и номер группы, уходит, приносит одежду из шкафчика. Так вот, пока я ждала своей очереди, успела заметить, что в скворечнике уже вывелись птенцы. И что мама через каждые 5–7 минут прилетает кормить деток. А когда в июне детский сад открылся, скворечник был уже пуст.

— Ваш собственный птенчик, наверное, часто прилетает в музей?

— Майю здесь все знают, она уже прекрасно во всем разбирается. Ей 4,5 года, она весьма наблюдательна, однако особого пристрастия к биологии я у нее пока не заметила. Правда, одна моя коллега подарила ей игрушку — большую синицу, которая чирикает, если на нее нажмешь. И дочка запомнила ее латинское название. Так что эта игрушка у нас — не «птичка», не «синичка», а «парус майор».

— Материнство добавило вам идей и впечатлений, полезных для работы?

— Когда я стала гулять на детской площадке, меня ужаснули разговоры других мам и их биологическая безграмотность. Я переспрашивала, почему они запросто дают ребенку антибиотик, не посоветовавшись с врачом. А в ответ много всего неприятного о себе узнавала. И не выдержала — устроила в прошлом году выставку «Супермикробы. Борьба за жизнь». Еще Александр Флеминг, открыватель пенициллина, в Нобелевской речи 1945 года привел пример, казавшийся тогда гипотетическим: мистер Икс принимает от ангины слишком слабую дозу лекарства, а потом заражает свою жену тем же самым стрептококком, научившимся сопротивляться пенициллину. И оказывается виноват в смерти жены. В наши дни такие мутанты-супербактерии уносят до 700 тысяч жизней каждый год. В прошлом году Всемирная организация здравоохранения поставила распространение таких инфекций на пятое место в списке угроз для человечества.

А на десятое место в этом списке попали антипрививочники. Существует миф, что вакцина АКДС, от коклюша, дифтерита и столбняка, вызывает аутизм. Один американский педиатр написал об этом в рецензируемом медицинском журнале. Журналисты подхватили эту историю, ведь на негативе сенсация лучше распространяется. А когда потом начали проверять факты, оказалось, что в этой статье много статистических ошибок. И что автор хотел вывести с рынка одного производителя вакцины. Но многие мамы до сих пор, боясь, что ребенок станет аутистом, готовы буквально рискнуть его жизнью.

— Вы надеетесь и их разубедить выставкой?

— Пока таких планов нет. Наша задача как музея — не заставить человека сделать ребенку прививку. Мы знаем, что в отдельных случаях действительно бывают осложнения. Но наша задача — дать посетителю всю известную на сегодня научную информацию. Чтобы на ее основе он уже мог осознанно принимать решения.

ДОСЬЕ

Мария Рахчеева родилась 5 апреля 1983 года в городе Канаш (Чувашия). Окончила Московский педагогический государственный университет по специальности «учитель биологии и химии» (2004). Кандидат биологических наук (2014), диссертация посвящена миграционной стратегии длиннохвостых синиц.

Обладатель квалификационной степени «мастер делового администрирования» (2019). В Государственный биологический музей имени К. А. Тимирязева пришла в 2010 году на должность научного сотрудника отдела зоологии. Директор музея с декабря 2017 года.

ЦИФРА

1467 экскурсий устроил музей в 2019 году (примерно шесть за рабочий день), из них 1148 — для школьников. В среднем в день бывало 332 посетителя.

Читайте также: Балерина Евгения Образцова: Стараюсь уберечь дочек от сцены