Александр Збруев: Вместо школы ходил в кино
Много эпитетов можно было бы употребить по отношению к актеру Александру Збруеву, среди которых — любимый, культовый, легендарный, и ни один не будет преувеличением.
— Александр Викторович, вы — кумир не только кинозрителей, но и поклонников театра. Скажите, почему даже в советское время, когда не было желтой прессы и папарацци, вы уже избегали общения с журналистами — как из печатных, так и из телевизионных СМИ?
— Об этом мало кто знает, но в свое время мой отец, которого я никогда не видел, уезжал в Америку для того, чтобы привезти сюда телевидение (Виктор Алексеевич Збруев (1892–1938), был заместителем народного комиссара связи СССР. — прим. «ВМ»). И по приезде оттуда он участвовал в становлении этого самого телевидения. Поэтому меня это сначала очень интересовало.
Я помню, в СССР приехал французский театр. И мы собрались у наших родственников, сели, кто на полу, кто как, и смотрели по телевизору спектакль по пьесе Мольера на французском языке. Это было что-то совершенно удивительное, просто сказка...
Тогда на ТВ выступали действительно великие актеры, такие, например, как Дмитрий Николаевич Журавлев (советский артист эстрады, мастер художественного слова, режиссер, педагог. Родился в 1900-м, умер в 1991 году. — прим. «ВМ»), который читал потрясающие вещи, открывая телезрителям мир литературы, поэзии. И ты это впитывал, это в тебе копилось.
Ну а потом наступила другая эпоха, и уже нет тех прекрасных передач, которыми мы тогда восторгались… Вообще, я часто ухожу мыслями в прошлое, вспоминаю свой потрясающий двор и ребят, которые всегда были друг за друга, спина к спине, и танцы во дворе помню, и даже песни блатные. Например, такую:
«Ты с фиксою была, тебя я встретил,
Сидела ты под липой на скверу.
В твоих глазах метался пьяный ветер,
И папироска чуть дымилася во рту».
Меня часто спрашивают про школу, в которой я учился. Она была очень неприветлива ко мне, и я к ней точно так же относился. На Арбате было много кинотеатров, там и «Юный зритель», и «Кадры», и «АРС», и «Художественный кинотеатр», который, слава богу, сегодня существует. Я вместо школы заглядывал туда, за10 копеек покупал билет на утренний сеанс, и за эти деньги, не выходя из зала, смотрел подряд несколько сеансов.
Среди моих друзей были ребята старше меня на 10, 15 лет, и некоторые из них побывали в местах не столь отдаленных. И было удивительно, как они нас, пацанов-малолеток, защищали.
— От кого?
— В нашем дворе была голубятня. Вот гоняешь голубей, и вдруг кто-то говорит: «О, смотри, голубка появилась. Чужак, чужак!» Ты берешь своего голубя — хоп! — подбрасываешь и смотришь: сможет наш мужик-голубь увести чужую голубку или нет? И если они вместе приземлялись в нашей голубятне, то к нам во двор приходили люди и возмущались: «Вы забрали нашу голубку!» — «Это не мы забрали. Она сама, по жизни своей, голубячьей, пошла за голубем!» И начиналась рукопашная... Но бывало и посерьезнее, конечно.
— Я знаю, вас однажды милиционер избил, вы рассказывали.
— Да, это было.
— За что?
— Ни за что! Мы шли по улице, возможно, разговаривали громче, чем нужно. Может быть, даже матерились. Я матом до сих пор владею в совершенстве, что называется. А тогда это такой... почти литературный язык у нас был. Ну, Арбат — вообще особым миром был…
— Это же и правительственная улица была. Сталин проезжал…
— А как он проезжал! Это машин двенадцать так — вжух, вжух, вжух! — проскакивало. И в какой-то из них был Иосиф Виссарионович, но никто не знал, в какой точно машине.
— Ну, там у вас «воротники», наверное, были?
— Дело в том, что у нас эти «воротники», как мы называли их, стояли во всех подъездах и смотрели, провожали эти машины.
— Не выпускали из подъезда, когда он проезжал?
— Нет, выпускали, почему. Но они же знали, где подозрительные места, где может что-то произойти. Ну вот я однажды наблюдал: женщина хотела перебежать перед машинами дорогу и не успела. Ее сбили, кто-то вышел из машины, в сторону ее оттащил, и дальше машина — вжух, вжух! Это было страшно. Вот такие вещи остаются в тебе, и твое отношение к ним остается. Ну, у меня к Сталину свои счеты.
— Из-за отца? Я знаю, что вы родились уже после того, как его расстреляли. Вы читали документы его дела.
— Это было страшно, то, что я прочитал. Я о нем мало знал, потому что мама не распространялась по этому поводу. Он был замнаркома связи. А наркомом тогда был Орджоникидзе. И если уж мы коснулись этой темы… Я пришел в организацию, где возможно было прочесть документы дела отца, ко мне вышел офицер и сказал: «Я вам даю документы, но знайте и помните, что документы — это одно, но человек в этот момент мог быть совершенно другим, а не таким, как его можно воспринять по документам» (5 ноября 1937 года Виктор Алексеевич Збруев был арестован и объявлен «врагом народа», а через шесть месяцев приговорен к высшей мере наказания в «Расстрельном доме» по улице Никольской, дом № 23, в Москве. — прим. «ВМ»).
— А в чем его обвиняли?
— Вот у него была та поездка…
— В Америку?
— Да. И в документах я прочитал, что Збруев Виктор Алексеевич, и еще две или три какие-то фамилии, просят продлить командировку в Америке. Возможно ли это? И рядом столбик — Каганович, Молотов, Орджоникидзе, то есть то самое правительство… Ежов, кстати говоря… И каждый должен был сказать: «Разрешаем, да». И им разрешили. Но, по всей вероятности, когда он вернулся, было за что зацепиться.
Понимаете, я никогда не знал этого слова — «папа»... Но самое страшное впечатление на меня произвело то, что это был суд из трех человек — всего 15 минут. Я там разрыдался, это было для меня какое-то откровение — то, что произошло с моим отцом. И не только с отцом, и с мамой, у которой изменилась вся жизнь.
Ей дали возможность родить, а потом сослали с ребенком на руках, то бишь со мной (в исправительный лагерь в городе Рыбинске. — прим. «ВМ»). Мама, наверное, очень мучилась со мной (Татьяна Федорова-Збруева имела дворянское происхождение, окончила театрально-кинематографическую школу и Кинотехникум имени Б. В. Чайковского, до ареста мужа Виктора работала актрисой, а в последние годы — рабочей на Кинофабрике имени Б. В. Чайковского. — прим. «ВМ»).
В 1944 году она вернулась, и только благодаря высокопоставленным людям, с которым дружен был в свое время мой отец, нам с ней удалось «застрять» в Москве, потому что, как правило, человека, который проходил вот такую экзекуцию, потом опять забирали и высылали.
— Вы вернулись в дом № 20 на Арбат, в свою квартиру? Ту, которую сохранил брат?
— Да, мой старший брат (Евгений Федоров был старейшим актером Театра имени Вахтангова, до последних дней выходил на сцену в спектакле «Последние луны», скончался 30 апреля 2020 года. — прим. «ВМ»). Он уже тогда был человеком, который окончил Щукинское училище, вуз, но поскольку он от другого отца, у него материнская фамилия Федоров, он не сын «врага народа», ему оставили так называемую детскую комнату — 15 или 16 метров, одна из комнат огромной квартиры. Ну вот мы в этой комнате и поселились.
— А сейчас нет у вас желания вернуться в этот дом?
— Есть. Но, знаете, я очень боюсь. Наверняка там все перестроено и все давно по-другому. Я даже уверен в этом. Но дом стоит. И когда у меня соответствующее настроение, я прихожу на Арбат, особенно если это весна или лето, и столики кафешек уже на улице, надеваю темные очки и сижу напротив этого дома, и вспоминаю...
— Вы ведь играли Сталина в фильме 1992 года «Ближний круг» у Андрея Кончаловского. Вы при этом не думали о том, какую роль этот персонаж сыграл в вашей биографии?
— Да нет, я ведь прежде всего актер. Это был Голливуд, я снимался на английском языке, мне надо было «выдолбить» его. Я по ночам просыпался в поту от того, что какое-то слово забыл. И знаете, расскажу вот такой случай. Это было очень давно, может быть, лет 40 тому назад. Не буду называть фамилию актера, которому после распределения ролей сказали: «Будешь играть фашистского офицера». А этот человек был секретарем парторганизации «Ленкома». Он возмутился, устроил скандал: «Я не буду играть этого офицера». Ну, конечно, он прошел войну, он видел своими глазами, что это такое. И он был возмущен. Но ведь это его профессия...
— А были в вашей фильмографии работы, от которых вы должны бы были отказаться? То есть сейчас понимаете, что лучше бы не снимались? Или ленты всегда «выстреливали»?
— Да нет, конечно. Но ведь ни один режиссер, который начинает картину, точно не знает, «выстрелит» она или нет. Он предполагает, но это вовсе не значит, что получится именно так. Но мне не стыдно, так скажем.
— Ни за одну?
— Их всего-то, по-моему, штук 70. Хотя сейчас некоторые так снимаются, я просто удивляюсь: называют фамилию актера, у него 150 фильмов! Я думаю: «Господи ты Боже! Как же это так? Он что — не спит? Как у него получается — он же совсем молодой человек, а уже в таком количестве фильмов снялся?»
И скажу честно совершенно, я не особенно и рвался сниматься. Не из кокетства говорю, поверьте.
Ну даже если вспомнить то, как я появился в этой профессии... Вот не было такого у меня: «порви подметки, но попади обязательно». Это все происходило как-то так, само собой.