Главное
Путешествуем ВМесте
Карта событий
Смотреть карту
Сторис
Великий пост

Великий пост

Если попали в ДТП, что делать? Полицейский с Петровки

Если попали в ДТП, что делать? Полицейский с Петровки

Теракт в Крокус Сити

Теракт в Крокус Сити

Какие профессии считались престижными в СССР?

Какие профессии считались престижными в СССР?

Выборы

Выборы

Ювелирные украшения из СССР

Ювелирные украшения из СССР

Идеальный мужчина

Идеальный мужчина

Полицейский с Петровки

Полицейский с Петровки

Фестиваль молодежи

Фестиваль молодежи

Вид из окна

Общество
Вид из окна

…Если передвинуть кресло-каталку до упора влево, а потом еще вытянуть голову, подтянувшись вперед, держась за край подоконника, можно увидеть часть соседнего двора. Так-то ее никак не увидеть, обзор скрыт углом дома. Понадобилось несколько месяцев, чтобы он понял, что есть еще и такая возможность расширить кругозор. А до этого он выучил наизусть рисунок из трещинок на стене, даже с закрытыми глазами смог бы нарисовать силуэты дворовых деревьев и даже их веток, изу чил расписание живущих в доме детей: в 12.15 толстяка в синей куртке ведут кудато на занятия, в 15.00 из школы возвращается длинная тощая «креветка» из соседнего подъезда… А к пяти в песочнице каждый день собираются малявки – они строят замки, а их мамки-няньки курят неподалеку, культурно относя затем окурки в урну на краю площадки – не бросать же под ноги, в самом деле, тут же дети… [b] Без башни[/b] Совсем недавно Толя спокойно выходил из подъезда, шел, куда хотел, а скорее даже – летел, ибо он вообще крайне редко передвигался «на своих двоих», чаще – на мотоцикле. Байк был не из самых крутых, не стоит как две квартиры, но все же и не дешевка – старенький «харлей». Сколько он на него копил, а потом еще и у родителей вымазживал «добавку» – отдельный разговор, не в том суть; главное, мечта его сбылась, и однажды утром он вывел своего «коня» из арендованного у приятеля гаража и понесся по столичным улицам, пугая автомобилистов и пешеходов бешеным ревом и скоростью. Проносясь мимо плотно стоящих «легковушек», Толик чувствовал себя всемогущим – ибо на зубах навязнувшие столичные пробки его не пугали вовсе. Он ощутил вкус власти над пространством, временем и людьми – ибо никогда прежде, когда он водил старенькую отцовскую «семерку», он не встречал в глазах людей так много чувств «в свою сторону». Теперь же эмоции сторонних наблюдателей изливались на него не волной даже, а океаном; в них было все – от восхищения и ужаса до зависти и ненависти, и Толику нравилось это, ибо люди могут говорить все, что хотят, а король ситуации все равно он – сел и полетел, и все дела, а все эти гомонящие тупицы, боящиеся скорости, вольны оставаться при своих «чуйствах» сколько угодно. «Я ненавижу таких, как ты, – сказала ему честно подруга Лена. – Ненавижу. У вас от скорости крышу сносит, безбашенные вы, ездите как неизвестно кто, черт бы вас побрал! А кругом люди, вы о них вообще не думаете!» «А иди ты со своей ненавистью», – ответил он лениво. И «отбил» сотовый. Верный «конь» тихонько вздрагивал рядышком, предвкушая «полет». Настоящему байкеру разве нужна такая подруга? И вскоре появилась такая, как надо. Лихая, наполненная дикой, неуемной внутренней свободой, живущая взахлеб и без оглядки. С ней было проще, чем с Леной, не надо было ни за что отвечать, что-то говорить, объяснять, предлагать; ее волновало, есть ли в холодильнике пиво и топливо для «коня». И это было прекрасно. [b] Чужая боль[/b] Он вообще любил таких людей – сильных, вольных, энергичных. Таких, от которых «летели искры». А вот немощные людишки его раздражали. Сам – сильный, ловкий, он бежал от чужой слабости, как от болезни, будто этой слабостью можно было заразиться. Его раздражал запах бессилья и старости, и он четко помнил, с какого момента все это так взбесило его. Ну как же, точно – он как-то смотрел телевизор, какой-то обалденный фильм, и вдруг начал звонить телефон – бесконечно… Приятели обычно звонили ему на сотовый, значит, это звонят матери или отцу, которых нет дома. Решив так, он долго не брал трубку, но звонки текли бесконечным потоком, и наконец он не выдержал: «Да!!!» После непонятного ерзанья в трубке зашелестело: – А-а-а, это… Толя, наверное? Сосед, Евгений Михайлович. – Чего вам? – грубо рявкнул Толя, косясь на экран. – Родителей нет. – Ох… – трубка вздохнула печально. – А не могли бы тогда вы, Анатолий, мне помочь? С трудом преодолев раздражение, Толя отправился к соседу. Сколько он не был в этой квартире? Лет десять, с тех пор как умерла тетя Нина, Евгения Михайловича жена. Она-то Толю всегда зазывала, чтобы угостить карамелькой. А вот дед всегда держался поодаль. А потом, мама говорила, его хватил удар, и дед засел в коляске. Дочка Маша перебралась к отцу, и они зажили закрыто, тихо. Хотя помощь Толиных «предков» принимали. Только для Толи эта «тема» была неинтересна. Чужая жизнь, чужой мир, чужие дела и беды. Но в этот раз Маша вышла на работу в неурочный день – в субботу. А у старика, оказалось, проблемы какие-то… И матери с отцом нет, она все время туда бегает… Черт бы побрал… – Ладно, приду сейчас. Откройте мне. – Да там не заперто, Толечка. Не заперто? Почему-то Толю этот факт потряс. В городе и не запираться? Толкнув дверь, он оказался в маленькой прихожей – темной, наполненной густым, вязким воздухом. Старик сидел в кресле на кухне; ноги были укутаны классическим клетчатым пледом. – Ой, Толечка, вы уж простите старика… Не могу вот никак справиться… Таблетки у меня на подоконнике стояли, в коробочке, Маша специально так ставит, чтобы удобно было взять. Ну а я, старый охломон, потянул их, и вот… – Евгений Михайлович развел руками. – Мне, понимаете, время пришлось лекарствия принимать, а тут вот такая история… Пузырьки с «лекарствиями» разлетелись по полу. Толя подавил раздражение – господи, какая убогость. Подобрал пузырьки, заметил под столом еще облатку таблеток, поднял и ее. А выпрямившись, увидел, как старик тянет руку вдоль подоконника. В самом конце поблескивал еще пузырек. – Ну надо ж, ничего не могу сам! – Дед виновато улыбнулся Толику какой-то несчастной, вымученной улыбкой. – Все на пол лекарствия спрягнули, а валокордин на подоконник ускакал… Эх, я, садовая голова. Толя подобрал и пузырек с окна, поставил перед дедом. Тот загомонил: – Спасибо, спасибо, вы уж простите меня… Он благодарно коснулся Толиной руки своими сухими, чуть шершавыми пальцами; Толик отпрыгнул от него, будто уколовшись, – что это, зачем? А дед все шелестел что-то про свою бесконечную благодарность, и Толик насилу вырвался из тяжкого, обволакивающего его дома. – С убогим этим пообщался сегодня! – рассказывал он матери вечером. Свежие котлеты сочились, источая дивный аромат. – Он не убогий! – мать нахмурилась. – Зачем ты говоришь гадости? – Да ну. Я б башкой вниз улетел лучше, чем так жить. Пузырек с окна – и тот не достать. – Толя, прекрати. Чего-то он и вправду не может. А знаешь, что он книгу за это время написал? – Научный трактат? – Нет, прелестную детскую сказку. Очень добрую, счастливую. Вон спроси у отца, он видел, что ее покупают. – Да хоть пять книг. Хм, все равно ж не «Гарри Поттер» создал, а? Не жизнь это. Убогость. Дай-ка котлетку лучше… Мать что-то раскричалась тогда, и отец хмурился. Но конфликт растворился вскоре в аромате превосходного ужина, и все забылось. [b]Вот так и кончилась любовь[/b] …А теперь вот вспомнилось. Полгода назад они с подругой летели по шоссе. А потом поперек дороги пролегла какая-то тень; последнее, что осталось у него в памяти, – красные лампочки, то ли свет светофора, то ли чьих-то «габариток», отчегото расположенных не там, где надо. Еще он помнил удар, а потом – гул асфальта. Мимо ехали машины, а он лежал, и голова, повернутая влево, почему-то никак не хотела поворачиваться, а ему страшно хотелось посмотреть в небо и увидеть – есть там Медведица или нет? Зачем она была ему нужна – непонятно, но в тот момент на звездном «ковше» сошлись все его мысли и надежды. Чьи-то ботинки переминались прямо возле его лица. Надо же так встать, а? Он хотел поднять руку и ударить неизвестного нахала по ногам, но рука тоже не поднималась, а потом он все же пошевелил головой, и в рот хлынул поток какой-то соленой жидкости – он не понимал, какой и откуда, но невероятно отвратительной. А потом опять все пропало, и он пришел в себя только в больнице. Ему хорошо запомнился тот, самый первый врач, потом-то их были десятки, – сонный, толстый, но невероятно быстрый. А потом еще мама, ставшая вдруг маленькой, старой. Они с отцом приехали к месту аварии на отцовской «семерке», мама накинула пальто прямо на ночнушку и теперь явно мерзла – отчего же еще ее могло так трясти?.. Подруге его почти повезло – слетев с мотоцикла, она перелетела через капот стоявшей рядом легковушки, упала на «встречку», которая в этот момент чудом была свободна. Перелом руки и ключицы, легкий «сотряс» и порванные джинсы – такими были ее потери. Больше они не виделись, она прислала ему эсэмэс, назвав уродом, на том любовь и кончилась. А вот Толик в больнице «завис» надолго. Сначала ему по кускам собирали таз. Говорили, что произошло настоящее чудо, ибо собранный заново «тазик» вполне мог сойти за новенький. Потом собирали ноги. Собрали, да как-то не так. Сломали снова. Потом еще раз. И полгода никто не мог толком объяснить ни ему, пришедшему в себя, ни его родителям, будет он вообще ходить или нет. А потом пришел очередной доктор, самый главный. И сказал – нет. Просто «нет», и все. Но Толик понял. И взвыл, как выл лишь однажды, в детстве, пропоров до кости ногу длиннющим ржавым гвоздем. Но в этот раз было больнее. [b] Последний лист[/b] …Ему никогда прежде не хотелось жить так, как сейчас. Пересев в кресло, он «освоил» его и теперь виртуозно «летал» в нем по квартире, научившись почти все делать самостоятельно. Даже в туалет он умудрялся отправляться без сторонней помощи – вползая в «кабинку» за счет силы рук. Душ, правда, помогал принимать отец, постаревший за полгода до невероятного состояния. Но даже эта помощь мужика мужику, и то смущала Толю и заставляла цепенеть или, напротив, злиться и орать… …После аварии ему было трудно смотреть телевизор, об играх же на компьютере или блуждании на просторах Сети вообще речи идти не могло, хотя врачи уверяли, что все еще будет… Полная невозможность занять себя, свой досуг чем-то серьезным, интересным выводила Толика из себя совершенно. Тогда он начал смотреть в окно. Не так, как смотрел раньше. Теперь все было иначе. Он цеплялся и ненавидел этот мир, ограниченный оконной рамой, ненавидел и обожал живущих в нем людей, идущих куда-то по своим делам, всех этих летающих свободно птиц, даже облака – плывущие в своей томной печали в неизвестном направлении. А потом как-то пришло откровение. Не то что снизошло, нет. Просто, наблюдая за тем, как ветер силится оторвать с ветки сморщенный, убитый осенним дыханием лист, Толя подумал, что в прежние времена он и не подумал бы, что может захотеть открыть форточку и, протянув руку, сорвать непослушный лист, помогая ветру. А сейчас он все отдал бы за такую возможность… И ему вспомнился Евгений Михайлович, а вместе с этим – раздражение, захлестнувшее его когда-то. «Не за это ли я расплатился? – толкнуло вдруг Толю нечто непонятное, шевельнувшееся где-то под ребрами. – Не за то ли, что презирал это самое убогое, бесконечно убогое существование, в котором сегодня пребываю сам? Дед-то, выходит, «молоток» – книгу написал, не «протух». А я только ору на своих, будто мать виновата в чем или отец…» Он попытался отвлечься – бред продолжал лезть в голову. Накатила тошнота – ему вспоминалась, как дрожала рука Евгения Михайловича, когда старик тянулся за укатившимся пузырьком, и как долго потом ощущалось неприятное, колючее касание его сухих пальцев. «Я что, совсем рехнулся, – думал Толя, подавляя накатывающую истерику, – мне только этих угрызений совести не хватало…» Но образ старика его преследовал – так, что, когда дома появилась мать, он начал расспрашивать ее, как поживает дед. – Все так же поживает, – удивилась мать. – А тебе что? Ты ж его терпеть не мог. А мы с отцом его всегда уважали. Сильный мужик, не согнулся. Она вдруг оборвалась, тронула Толю за плечо, потом притянула к себе. – И ты сильный, сынок. Не согнешься. И мы рядом… Он плакал ночью, кусал угол подушки, давясь криком – за что? А вместо ответа на вопросы перед глазами вспыхивали картинки – несущийся поток машин, чей-то испуганный взгляд, блики фонарей на мокром асфальте, тень фуры над дорогой и завязанный в узел, умерший «харлей». И бесконечно одинаковый вид из окна. И мир, запрятанный в коробку из-под его новых зимних сапог, которые теперь ему были не нужны. И еще много-много кусочков чего-то когда-то реального, а ныне – разбитого вдребезги… Что случилось той ночью? Было ли в ней место чуду или «сработала» наконец медицина – он не знал. Но утром Толя проснулся с ощущением дикой тяжести во всем теле и головной болью, а также… резкой болью в ногах. Сначала он вскрикнул, почувствовав, как она буквально распиливает его пополам, а потом задохнулся от понимания – он чувствует! Да, он вновь их чувствует, эти проклятые перебитые ноги! Чувствует, вопреки всему, вопреки прогнозам врачей, всяким «клиническим картинам», безутешным слезам матери и молчаливому отчаянию отца. И чем сильнее и нестерпимее становилась эта боль, тем сильнее возрождалась в нем надежда на то, что когда-нибудь он увидит двор родного дома не из окна, а в реальности. ...История эта – реальная. Мне рассказала ее подруга. Рассказала, делясь радостью – выходит замуж! Представь только, за него, за своего любимого Толика, с которым так глупо рассталась три года назад. Нет, правда! Да, он вернулся. Да, он совсем другой. Совсем! И не только потому, что больше не «летает» на мотоцикле. Почему? И вот тут-то я все и услышала. Толик впервые встал на ноги через полгода после того, как почувствовал вновь свои ноги. Еще год мучительных тренировок, и он смог ходить без палочки. Почти восстановилось у него и зрение, ныне он работает системным администратором в небольшой фирме. А все свободное время Толик посвящает Лене и… волонтерству. Учит ребят-инвалидов осваивать компьютер. Устраивает для них какие-то «развлекаловки». Опекает трех колясочников – даже вывозит их на прогулки и экскурсии. Говорит, что теперь он знает мир с другой стороны. И знает, что такое «вид из окна». И если не сделал за день хоть чего-то хорошего, просто перестает ощущать себя человеком.

Эксклюзивы
Вопрос дня
Кем ты хочешь стать в медиаиндустрии?
Спецпроекты
images count Мосинжпроект- 65 Мосинжпроект- 65
vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.

  • 1) Нажмите на иконку поделиться Поделиться
  • 2) Нажмите “На экран «Домой»”

vm.ru

Установите vm.ru

Установите это приложение на домашний экран для быстрого и удобного доступа, когда вы в пути.