Евгений Гришковец: Каждый спуск в метро чреват для меня приводом в милицию

– Тот же, но перешедший в другую возрастную категорию. А еще это – и тут вы можете поставить сколько угодно кавычек – попытка написать большую русскую прозу. Лучшее, что я до сих пор сделал. Во всяком случае, письменно.– «Реки» – вещь не великая. Хотя бы и по размеру. Чуть больше объем – и претензия была бы более ощутимой. Она и задумывалась как большое произведение. И если бы не украденный компьютер…– Это реальная история. Причем очень длинная. Я давал объявления в газете с просьбой вернуть хотя бы винчестер, обращался к местным бандитам, чтобы они нашли, но ничего не помогло.– Думаю, и не всплывет. Очевидно, украденный у меня компьютер был продан просто как железо.– Семь месяцев работы! Я был просто в шоке. Пришлось начинать все сначала. И, конечно, получилась совершенно другая вещь.– Герой «Рубашки» – архитектор, который ведет два-три объекта (это не очень много) и зарабатывает какие-то деньги. Но у него нет капитала.– Да, но у себя дома он не может закончить ремонт.– Я тоже сейчас по поводу куска обоев не беспокоюсь.– Вы знаете, когда я родился, мои мама и папа были студентами второго курса. Мы жили с бабушкой и дедушкой, потом снимали квартиру в Питере. Но никогда наша семья не была прижимистой! У родителей был вкус к одежде, к хорошей еде, к путешествиям – пусть в Крым, пусть в Среднюю Азию. Мы и тогда уже были средним классом, и сейчас в этом смысле ничего не изменилось. Просто появилась возможность ездить за границу и покупать жилье. Но по сути своей отношение к жизни осталось прежним. У меня не было такого перехода…– Ну да, чтобы я пошел – и купил себе «Версаче». У меня вообще нет желания покупать себе «Версаче». Не было скачка, какого-то накопления капитала. Я, как прежде, так и сейчас, не являюсь бизнесменом. Правда, стал больше зарабатывать, но денег этих не стесняюсь. Я довольно много работаю, и деньги эти – в буквальном смысле – зарабатываю.– Да! «Рубашка» – это история человека, который много работает, суетится, переживает. А в социальных пасквилях по поводу романа была только зависть, причем не к моему герою, а ко мне.– Что значит ласкает? У меня есть друзья – крупные бизнесмены. Но я у них не беру денег, они мне не покупают особняки. Мы общаемся на равных.– Мы учились в одинаковых школах, в университетах, служили в армии. Так случилось, что, существуя в разных сферах деятельности, мы добились заметных результатов. И у нас есть взаимный интерес. Но ни о бизнесе, ни о литературе мы не говорим. Когда обо мне говорят, что я обласкан бизнесом, в этом есть какая-то социальная оценка.– Французы, финны, англичане…– Мне интересно то, что универсально. Уверен, моя новая книга будет переведена и вызовет определенный интерес. И не потому, что там есть какие-то особенные истории. Автор удивляется особенностям и житейскому устройству наших сибирских регионов, как любой нормальный европеец. Мой герой читает рассказы Джека Лондона – и поражается морозу на Аляске. Притом что сам живет в Сибири, где тоже сильные морозы. Но холод у Джека Лондона кажется жутким, а наш – нормальным.…– «Спокойствие» – мой первый опыт в жанре рассказа. А куда его? Отдельной книжкой не издашь, а накапливать не хочется. Когда их будет несколько, опубликую отдельным сборником. Толстые журналы – отдельная от меня штука. Хотя к тем, кто их делает и читает, я отношусь хорошо. Родители выписывали «Знамя», что-то еще. Но мне никогда не нравилось, что шрифт мелкий, формат неудобный. Отклики на «Спокойствие» были хорошие, советовали опубликовать в толстом журнале и повесть «Реки». А мне захотелось, чтобы это была красивая книжка, которую приятно принести домой и прочитать. Толстые журналы, как сталинские дома – что-то, появившееся до меня, не сегодняшняя культура, а я – сегодняшний.– И как писатель. Я получил в прошлом году премию «Книга года» за роман «Рубашка». В номинации «Дебют» – то есть снова оказался юным, начинающим. Как и пять лет тому назад, когда получил «Золотую маску».– Государственную. Шутка. Русского Букера я очень не хочу получать. Эта премия какая-то такая… Недобрая, тяжелая. Вокруг нее всегда идет какая-то возня. Причем если бы в ее получении была какая-то практическая польза, если бы книгу стали лучше покупать…– Жители Кемерова называют себя кемеровчанами. Я сегодня уж точно не кемеровчанин, скорее уж тогда калининградец, ведь там мой дом, моя семья. И, конечно, не москвич. У меня до сих пор нет московской регистрации, и каждый спуск в метро чреват для меня приводом в милицию. Отчасти и поэтому тоже я перестал ездить в метро.– Ничего не надо делать. Я не регистрируюсь принципиально – не хочу тратить на это время. С какой стати я должен регистрироваться в своей родной стране? Я приезжаю играть спектакли, меня ждут люди... Ясно же, что террористам зарегистрироваться – делать нечего. Я не уважаю людей, которые делают регистрацию, не хочу идти к ним на поклон и платить им деньги. Любые подобные ограничения плодят подонков и сволочей. Вот из-за этого и не любят Москву.– Сколько угодно. Не буду перечислять. После «Золотой маски» я с год носил везде с собой фотографию, где меня сняли с Юрием Лужковым. Показывал милиционерам, и они отпускали. Потом она истрепалась, я не успел ее заламинировать, хотя и хотел это сделать. Некоторое время носил с собой «Рубашку». Но милиционеры ее всякий раз забирали, а я не хочу отдавать книгу тем, кто ее не прочитает.Пишу книги. Как только выдается свободное время, хотя бы дня два, я туда улетаю. В Москве я не отдыхаю, не могу этого сделать. У меня есть здесь квартира, которая мне нравится, но нет многих любимых вещей. Мой дом – там. Хотя я все-таки не калининградец, а просто человек, который живет в Калининграде. Да я и сибиряком-то настоящим не был никогда. Вообще непонятно, кто я.– Нет, уж это точно не про меня.– В 90-м году я и здесь-то был мало кому нужен. Но там возникло ощущение, что я вообще никому не нужен. Даже маме и папе.– Да нет. Просто приходится действовать исходя из ситуации: каков вопрос – таков ответ.– Но и не менее. Я привык к тому, что те люди, которые вокруг меня, разумны. И жуткой лести они себе не позволяют. Но вообще-то научиться себя правильно вести, когда тебя хвалят, невозможно. Я видел многих достойных людей, которые при этом стоят и глупо улыбаются. Даже красивая женщина не очень-то знает, как себя вести, когда ей говорят комплимент. Я отчетливо понимаю, что мои монологи и вот эта повесть «Реки» – это отдельная, очень скромная история, которая не будет иметь последователей и ни в коем случае не может претендовать на метод. Недавно я перечитывал «Рубашку» и вижу: вот это я написал здорово, и это мне удалось. Но тот, кто ощущает себя великим человеком, сразу начинает что-то рекомендовать другим. Когда вы услышите от меня какие-то рекомендации, то поймете: во-первых, что я сошел с ума, а во-вторых, что стал великим.