Александр Балуев: Кристального человека я не встречал

– В юности мы мало что можем дать детям – ни средств нет, ни времени. Постоянно надо куда-то бежать, что-то доказывать… А мне уже никому ничего не надо доказывать. Я могу спокойно заниматься дочкой. Это очень важно. И она это чувствует. Когда ты, весь издерганный, переживаешь: не взяли туда сниматься, не взяли сюда – это все передается ребенку. А сейчас, если подобное случается, думаешь: «Ну, не взяли – и Бог с ним!..»– От многого, что было в моей жизни, я хотел бы оградить дочку. Но многое из детства очень хочу сохранить. Я гарантирую, что она не будет расти в атмосфере нелюбви. Я хочу, чтобы она была свободным человеком, чтобы она не была ограничена, как я. Бывает, например, что я не могу поехать куда хочу, приходится ходить, просить визу, ждать, пока какие-то чиновники что-то решат… У меня же меньше свободы, чем у любого европейца.– Мне очень жаль, что мы редко говорим друг другу хорошие слова. Мы слишком стесняемся это делать. Может быть, воспитаны не так. Надо всегда говорить хорошие слова! Но нельзя говорить другу, что все классно, только потому, что он твой друг. Потому что дружба прежде всего исключает фальшь. Вообще дружба – это большое умение, это затраты. Что-то тебе кажется пустяком – а для человека это серьезнее самой жизни. И вот, чтобы понять его, надо потрудиться.– Дружба это не исповедь. Да, друг – это человек, с которым ты делишься. Но ты же не каждый вечер исповедуешься. И в дружбе никто никому ничего не должен. Существует же личная гигиена, где ты наедине сам с собой. Так и некоторые проблемы ты должен решать сам, а не навешивать их на других.– Очень удобно работать с партнерами, которых уже знаешь, как и они тебя. Так у меня было и на «Изюбре», и на «Гибели империи». Когда нет никаких пристроек, отстроек, понтов, звездностей, всякой шушеры, которая зачастую присутствует на площадках и очень мешает работе.– Конечно. Это был яркий период. Очень! Это была не богемная, но довольно легкая молодость.– Школу-студию МХАТ. Какие у нас были педагоги – сплошь личности! Например, Павел Владимирович Массальский всегда носил накрахмаленные рубашки, бабочку. Никаких свитеров! Шел по проезду Художественного театра – и сразу было видно: идет артист. Сейчас мы сливаемся с толпой. А Павел Владимирович нес себя… Грибов был совсем другим. Он всегда ходил со звездой героя. Это сейчас у нас к Героям соцтруда относятся с долей скепсиса. Но он же звезду за труд получил, как бы его чиновники ни называли – соцтруда, каптруда… Грибов гордился своей звездой и правильно делал.– У нас было очень весело: были и компании, и выпивания, и праздники, и капустники. Кипела бурная общежитская жизнь. Хотя я москвич, но я все время там, в общежитии, ошивался. А подготовка к экзаменам начиналась ровно за два дня до экзамена. Особенно сложно было готовиться к зарубежке – быстренько промахнуть Сервантеса, Лопе де Вегу, тонну книг…– Меня не очень приглашали. Звали в Новый драматический театр, в Самару, вяло – во МХАТ, в Театр Советской армии.– Куда все – в «Ленком». «Тиль», «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» – это было мечтой. И в «Современник» хотел. Даже показывался. Галина Борисовна меня не взяла. В БДТ показывался. Товстоногов посмотрел – тоже не взял…– Марлон Брандо. Из наших – Евгений Павлович Леонов, Евгений Александрович Евстигнеев. Сегодня для меня таких нет. Это не значит, что сегодняшние актеры плохи, просто мне все понятно.– Мне совершенно все равно, что в Москве знают, а что нет. Мне важнее приезжать в Новосибирск или Самару, чтобы люди знали, что есть такой артист Саша Балуев, который привез им спектакль. В Москве же все наевшиеся… Я играю два спектакля: «Люди и мыши» и «Великолепный мужчина». Мы много ездим.– Самолет, гостиница, спектакль, поспать, опять рано-рано самолет… Или приехали, вечером отыграли – и на поезд… Конечно, режим не расслабляющий. Но все компенсируется благодарностью публики.– Это философские формулировки… Разве даже интеллигентный человек сейчас не совершает поступков, его недостойных? И я не встречал кристально порядочного человека. Мы живем в сумасшедшем извращенном мире, который не зависит от названия страны, паспорта, вероисповедания. Он ужасающий по всему: наличию оружия, по дисбалансу богатых и бедных. Этот мир чудовищно организован. Но я же не в силах его изменить.– Хочу сыграть комедию в чистом виде.– Нет. И это катастрофа. Хорошо, что хоть в самолетах удается читать. Вот сейчас Юра Грымов снял фильм «Казус Кукоцкого» по Улицкой. Я эту книгу для себя открыл. И она мне очень нравится. А вот фильм вряд ли смогу посмотреть.– Невероятно кропотливый художник. Не случайно «Турецкий гамбит» имел очень хороший прокат. Я верю, что можно, не идя на поводу дурного вкуса, делать картины, имеющие настоящий успех у всей страны. Ведь есть же «Ирония судьбы», «Москва слезам не верит», «Семнадцать мгновений весны». Это фильмы для всех слоев. Разве что оторванная целлофановая молодежь их не смотрит, но это уже ее проблемы.– Мне кажется, лет на 25. Не думаю, что упустил в свои годы нечто важное. Понятно, что я не стану президентом или космонавтом, но я и не хотел. Я не знаю, что будет, когда мне стукнет 60. В 20 лет не думаешь об этом, потому что дурак. Думаешь о портвейне, где его достать… А вообще я просто живу – и все. А сколько мне осталось – не мое дело.