Роковые женщины партии

[i]Любой из нас может назвать немало выдающихся женщин всех времен и народов, прославивших свои имена в самых различных сферах науки, культуры, искусства, — замечательных ученых, актрис, поэтесс. Вошли в историю человечества и женщины-революционерки, воительницы против угнетения и порабощения. Несколько меньше прославили себя они как крупные государственные деятели, влиявшие на судьбы целых народов и стран.Это Жанна д’Арк, а до нее — Клеопатра, это английская королева Виктория и царевна Софья, это, несомненно, и императрица Екатерина II. А из более близкого к нам времени назову «железную леди» Маргарет Тэтчер и не поколеблюсь поставить рядом с ней нашу «ткачиху» Екатерину Фурцеву и посла Советского Союза Александру Коллонтай.[/i]Рассказывать о знаменитых женщинах нашего века нельзя, не назвав Александру Коллонтай. В ней все было эффектно и незаурядно, начиная от звонкой, «ударной» фамилии. Я помню даже такой анекдот: с кем-то знакомясь, Александра Михайловна энергичным жестом протянула руку и отчеканила: «Коллонтай!». «А как это делается?» — последовал растерянный вопрос. «Пора бы знать! — с уничтожающим презрением заметила Александра Михайловна. — Не маленький…» Происходя из буржуазной интеллигентной семьи, Александра Михайловна тем не менее примкнула к революционному движению, движимая своим бунтарским, авантюрным нравом, подверглась полицейским преследованиям и вскоре эмигрировала за границу. Примыкала и к меньшевикам, и к большевикам, но в основном больше руководствовалась личными настроениями и симпатиями. Будучи интересной, привлекательной женщиной, она была неизменно окружена мужским вниманием, которое отнюдь не отвергала. Рассказывали, что как-то, когда расходились после очередного собрания, кто-то из партийных товарищей спросил ее: — А куда вас проводить, Александра Михайловна? Коллонтай, игриво на него взглянув, просто ответила: — Как куда? К себе.Вернувшись после революции в Петроград в одно время с Лениным, Коллонтай стала активным участником подготовки большевиков к захвату власти, энергично выступала на митингах и собраниях с зажигательными агитационными речами, призывавшими к свержению Временного правительства. Подвергалась аресту наравне с Троцким, Луначарским и другими большевистскими лидерами. После Октябрьского переворота она входит в советское правительство в качестве народного комиссара общественного призрения, иными словами — социального обеспечения. А вскоре ее сенсационные взгляды на проблемы семьи, брака, отношений между мужчиной и женщиной произвели поистине ошеломляющее впечатление, породив немало пересудов и даже сатирических частушек, вроде такой: …Постановила Шура Коллонтай: Пусть рожают также и мужчины. Хочешь, не хочешь — лопни, а рожай! Или уважительные предъяви причины! Был несколько ошарашен столь радикальный реформой отношения полов даже Ленин: «Вы, конечно, знаете знаменитую теорию Коллонтай о том, что будто бы в коммунистическом обществе удовлетворить половые стремления и любовную потребность так же просто и незначительно, как выпить стакан воды… Наша молодежь от той теории «стакана воды» взбесилась».Действительно, в нашумевшей книге Коллонтай «Любовь пчел трудовых» извечные человеческие ценности, такие, как любовь, брак, супружеская верность, семья, дети, объявлялись устаревшими буржуазными предрассудками. И человеческое общество, по ее мысли, уподоблялось огромному пчелиному улью, в котором размножение происходит стихийно, неуправляемо, по случайному хотению.Отголоски этих сексуально-социальных баталий доходили и до моего родного Киева, вызывая определенную сумятицу в умах. И неудивительно, что, когда летом девятнадцатого года в Киев вместе с Троцким приехала и Коллонтай, я постарался пробиться на митинг в помещении киевского цирка «Гиппо Палас», где должны были выступать знаменитые московские гости. И хотя она выступала после такого сильного оратора, как Троцкий, ее подвижная изящная фигура, звучный голос, красивая выразительная речь произвели на слушавших, затаив дыхание, киевлян, солдат, курсантов, студентов неизгладимое впечатление. Между прочим, на митинг в цирке я пробрался вместе с девушкой, в которую был влюблен и с которой мы спустя год поженились. И так случилось, что, когда расходились из цирка, мы очутились в непосредственной близости от Коллонтай. И не знаю, что меня подтолкнуло, но, набравшись храбрости, я обратился к ней: — Товарищ Коллонтай Александра Михайловна! Я знаю ваши взгляды на брак и семью, но вот мы любим друг друга и хотим пожениться. Надо ли это делать? Коллонтай посмотрела на нас довольно доброжелательно и сказала: — По-моему, достаточно любить друг друга, а скреплять ли эту любовь официально — решайте сами.Не сомневаюсь, что, следуя этому принципу, Александра Михайловна не стала официально оформлять свои супружеские отношения с Павлом Дыбенко, личностью почти легендарной. Он был главарем кронштадтских матросов, участником октябрьского переворота и вплоть до тридцать седьмого года занимал высокие посты в Красной Армии. Но больше всего известен тот эпизод его биографии, когда 23 февраля 1918 года он командовал отрядом красногвардейцев, вступивших под Псковом в бой с передовыми частями германской армии. Немцы, как официально сообщалось, были отброшены, и 23 февраля на многие годы вошло в советский праздничный календарь как День Красной Армии. Кстати сказать, этот день отмечается поныне и именуется Днем защитников Отечества. Трудно сказать, что тогда на самом деле произошло под Псковом, но наводит на некоторые размышления тот факт, что после этой «победы» Дыбенко был отдан под суд военного трибунала… Близкие отношения Коллонтай с Дыбенко были широко известны и даже послужили сюжетом для довольно озорной карикатуры в одной из петроградских газет той поры. Карикатурка называлась «Междуведомственные трения», а изображена была на ней двуспальная кровать, возле которой рядышком на коврике стояли грубые матросские сапоги и изящные дамские туфли.Между прочим, так случилось, что мне довелось, как ни странно, присутствовать при возникновении этого «междуведомственного романа». Дело в том, что мой брат Михаил был женат на известной актрисе Вере Леонидовне Юреневой, сестра которой, Зоя Леонидовна, дружила с Коллонтай. И однажды, будучи вместе с братом и Верой Леонидовной на дне рождения ее сестры, я с интересом увидел там легендарного Дыбенко. От меня не ускользнуло, что с не меньшим интересом на него смотрела Коллонтай. Внешность Дыбенко была действительно весьма импозантной. Статный, широкоплечий, с хорошо знакомой по фотографиям бородкой, в ладно сидящей на нем военной форме. И я своими ушами слышал, как Александра Михайловна, наклонясь к уху хозяйки дома, восторженно прошептала: — Орел! Настоящий орел!..Коллонтай и Дыбенко соединили свои судьбы, но как долго продолжалась их близость, мне не ведомо. Скорее всего, она оборвалась в те годы, когда разошлись пути их служебной деятельности, когда Дыбенко занимал командные должности в разных областях Советского Союза, а Коллонтай в это самое время была советским послом то в Норвегии, то в Мексике, то в Швеции.Кстати, я не берусь объяснить, почему Александра Коллонтай, принадлежавшая, несомненно, к дореволюционным соратникам Ленина и к участникам октябрьского переворота, почти поголовно уничтоженным Сталиным в тридцатых годах, не стала жертвой сталинских репрессий. Но факт остается фактом. Правда, она лишилась своего высокого положения в партийной иерархии, но осталась на свободе. Больше того, она была направлена Сталиным на ответственную дипломатическую работу и в течение почти четверти века с достоинством представляла Советский Союз в качестве Чрезвычайного и Полномочного Посла в ряде стран.Между прочим, ее назначение советским послом в Швецию было связано с довольно забавным обстоятельством. Дело в том, что в свое время, задолго до октябрьского переворота, она была выслана из Швеции и объявлена там персоной нон грата как участница социал-демократического движения. И должно же было так случиться, что спустя много лет советское правительство запросило, как положено, агреман (т. е. согласие принять нового посла). И этим послом была не кто иной, как та самая персона нон грата. Вот как она сама об этом рассказывала: «То ли не запомнили они моей фамилии, то ли не разобрались — подумали, что это какая-то другая особа, то ли все прекрасно понимали и просто не захотели портить из-за моей персоны отношения с Советским Союзом — не знаю». Агреман был дан.Александра Коллонтай прожила большую, насыщенную событиями жизнь, она заслуженно вошла в историю советской дипломатии, в историю советской культуры.[b]Екатерина Фурцева.От ткачихи до министра [/b]Екатерина Алексеевна действительно начала свой жизненный путь скромной ткачихой на фабрике «Большевичка» в городе Вышнем Волочке. И этой волевой, целеустремленной, обладавшей недюжинным умом и властным мужским характером молодой женщине понадобилось всего двадцать лет, чтобы в нашей сложной партийной иерархии достичь самых высоких постов, вплоть до члена Президиума ЦК КПСС и секретаря ЦК КПСС. Поразительно! Но при этом, надо сказать, будучи весьма высокопоставленным деятелем партийной номенклатуры, Екатерина Алексеевна не была похожа на так называемую угрюмую парттетю, она представляла собой строго, но элегантно одетую даму, от которой всегда приятно пахло хорошими французскими духами. Заняв пост первого секретаря Московского городского комитета партии, она практически стала хозяйкой столицы и управляла городскими делами решительно и безапелляционно. Никто не решался ей возражать. Мне случайно довелось быть свидетелем такого маленького эпизода: при реконструкции одной из улиц возникли сомнения в необходимости сноса отличного комфортабельного особняка. У проектировщиков как-то не поднималась рука сносить это красивое здание. Никто не решался сделать это без согласия Фурцевой. Шли горячие споры. И вот она приехала. Внимательно выслушав обе стороны, ознакомившись с планами и проектами, она подумала минуты две и, произнеся только одно слово «Сносить!», села в машину и уехала. Вопрос был решен незамедлительно, решительно, полностью в стиле «железной леди».А вот эпизод, рисующий ее в совсем другом стиле. Пятидесятилетие популярного поэта Константина Симонова отмечалось торжественно и весело в Большом зале Центрального дома литераторов.Сменяли друг друга официальные, дружеские и шутливые поздравления, а также подарки. Я лично, возглавляя делегацию ЦДРИ, преподнес ему красивую курительную трубку, не забыв при этом упомянуть, что трубка для Симонова так же неотъемлема, как и для другого известного человека. Кто-то из фронтовых друзей Симонова надумал оформить юбилейный подарок в виде походной военной сумки, где находились всем известные «наркомовские сто грамм» (в пятикратном размере) с этикеткой времен Отечественной войны, жестяная кружка и скромная закуска в виде ломтя черного хлеба. После своего приветствия я уселся где-то сзади в президиуме рядом с Иваном Козловским и Робертом Рождественским, тут же сидел и мой внук Виктор, которого я «протащил» на этот вечер. Далее произошло следующее. Обладатель упомянутой сумки куда-то отлучился, а Козловский и Рождественский как-то вмиг «учуяли» ее содержимое. И, не долго думая, извлекли бутылку, кружку и черный хлеб.— Ив-ван С-семенович, — сказал Рождественский, откупорив бутылку, — н-не в-выпить ли нам з-за з-здоровье ю-юбиляра? Козловский задумался.— Вообще-то перед выступлением не рекомендуется. Но за здоровье Кости — готов.Предложили и мне. Я воздержался, а они выпили и закусили. В этот момент произошло нечто неожиданное: Екатерина Фурцева, сидевшая в первом ряду президиума, обернулась, потянула носом, встала и подошла к нам вплотную.— Пьете? — лаконично спросила она.— Да, выпиваем, Екатерина Алексеевна, за здоровье юбиляра, — с достоинством ответил Козловский.— А кто этот мальчик? — спросила Фурцева.— Мой внук Витя, — сказал я.— А не рановато ли вашему внуку поднимать заздравные чаши, хотя бы и в честь уважаемого поэта? — А я и не пью, — робко пролепетал Витя.— И не рекомендую, — улыбнулась Фурцева и добавила: — А вот мне налейте.Рождественский осторожно нацедил в кружку несколько капель водки. Фурцева молча наклонила бутылку, наполнила кружку до половины, пригнувшись, выпила, отломила кусочек хлеба, понюхала и, кивнув головой, вернулась на свое место. Разинув рты, все мы смотрели ей вслед. Нельзя было не заметить, что выпила она полкружки водки спокойно и равнодушно, как выпивают стакан воды.Незачем скрывать, что в ту пору любили посплетничать насчет пристрастия Фурцевой к крепким напиткам. Но этого, на мой взгляд, не было. Это была, скорее, необходимая разрядка от бесчисленных обступавших ее проблем, забот и интриг. Возможно, что иногда для этого требовалась несколько повышенная доза.Так было, например, на большом юбилейном вечере известного в свое время скульптора Екатерины Белашовой. Но до того следует рассказать о событиях, когда Фурцева проявила себя подлинной «железной леди», решительным и волевым политическим бойцом. Группа влиятельных членов ЦК, таких, как Молотов, Маленков, Каганович и примкнувший к ним секретарь ЦК Шепилов, раздраженных властными замашками Хрущева, провела решение Президиума об освобождении Никиты Сергеевича от обязанностей Первого секретаря ЦК. Особое их возмущение вызвал доклад Хрущева «О ликвидациях последствий культа личности Сталина». Казалось, что политическая карьера Хрущева закатилась раз и навсегда. Но спасла его не кто иной, как Екатерина Фурцева. В течение одних суток при помощи маршала Георгия Жукова она вызвала в Москву на самолетах военно-воздушного флота всех членов ЦК со всех концов страны. И состоявшийся внеочередной пленум отменил решение Президиума, а зачинщики «заговора» были отправлены в «почетные» ссылки: Молотов — послом в Монголию, Маленков и Каганович — директорами отдаленных предприятий, а «примкнувший к ним Шепилов» — в полную отставку.Возвратимся, однако, к вечеру Екатерины Белашовой. К этому времени Фурцевой, видимо, основательно приелась административно-командная, руководящая партийная деятельность, и она охотно приняла на себя более интересные и многообразные обязанности министра культуры, дававшие ей возможность живого и близкого общения с людьми театра, изобразительного искусства, литературы, кинематографа. На вечере Белашовой она была, видимо, в приподнятом настроении и, поднявшись на возвышение, где сидели многие видные деятели культуры, произнесла по адресу Белашовой теплые, нестандартные приветственные слова. Затем, повернувшись к стоявшему рядом Ивану Семеновичу Козловскому, сказала, мило улыбаясь: — Иван Семенович! Помогитека мне спуститься вниз.Недолго думая, знаменитый певец подхватил министершу на руки и передал ее… мне, стоявшему внизу. Я бережно принял эту ношу и осторожно поставил ее на ноги. Тут к моему уху наклонился главный ученый секретарь Академии художеств Петр Сысоев и озабоченно шепнул: — Не надо больше ей наливать водки.Но водка была тут ни при чем — Екатерина Алексеевна просто находилась в хорошем настроении.Ко мне она, в общем, относилась благосклонно и доброжелательно.Помню наш визит к ней в министерство в обществе Валерии Барсовой и Веры Марецкой. Мы пришли просить ее согласия на присвоение директору ЦДРИ Борису Филиппову почетного звания заслуженного деятеля искусств. В полной уверенности, что возражений с ее стороны не будет. Однако Фурцева как-то призадумалась.— Я знаю Бориса Михайловича. Он прекрасный администратор, отличный директор Дома. Но поймите, речь идет об искусстве. Я что-то не помню созданных им крупных произведений искусства. Тут может идти речь о звании заслуженного работника культуры.— Екатерина Алексеевна! Но Филиппов много пишет о людях искусства, интересно рассказывает о творческих встречах с ними, — попробовал я возразить.— Писать о людях искусства — это еще не значит творить искусство. Вот поделитесь с ним своим искусством художника, тогда посмотрим.Мы с Барсовой разочарованно переглянулись и вышли из кабинета министра. А Марецкая осталась, сказав: — Подождите меня минутку.Вышла она минут через десять и сказала: — Ну, все в порядке. Скоро поздравим Бориса Михайловича со званием.Только позже я узнал, что Фурцева и Марецкая были давними подругами.Свои воспоминания о Екатерине Алексеевне Фурцевой я позволю себе закончить ее собственной телеграммой от 10 ноября 1972 года: «От имени Коллегии Минкультуры Союза и себя лично сердечно поздравляю вас с присуждением Государственной премии СССР.Созданные вами на протяжении многих лет творческой деятельности произведения сатиры, политической карикатуры, агитационного плаката получили заслуженное признание советского народа. Желаю вам, дорогой Борис Ефимович, здоровья и новых творческих достижений. Министр культуры Союза Фурцева».