Ксения Ларина: Нас соединил Горбачев

.Пчела жалит, наутро к микрофону, а ты безъязыкая.Бывает и хуже, просто кошмар: вываливается челюсть, боли нет — только холодный ужас: а как же эфир? [/i]— Как у многих. Кое-какие еще со школы остались. До дрожи в коленках боялась выходить к доске. У меня был жуткий страх перед одноклассниками. Может, и в театральный пошла, чтобы избавиться от этого страха. Помню, учительница говорила родителям: «Ксюша девочка хорошая, способная, но не умеет защищать свою точку зрения». А я всю защиту вела про себя.— Уступаю, когда устаю. Потом, конечно, ругаю себя. До самобичевания доходит: и некрасивая ты, и бездарная, умеешь только языком молоть, так это не профессия. Ко всему прочему — взбалмошная.— А в чем-то и легко. Я хоть и вспыльчивая, но отходчивая.— Хочется верить. Такие слова приятно слышать. Я ведь в прошлом актриса, причем из тех, кого надо хвалить, тогда крылья вырастают. А разругают — все валится из рук, запала нет, полета. Так что хвалите меня, хвалите! — Я серьезно отношусь к тому, что делаю, и это надежнейшее из противоядий.— Почему? Но она должна быть конструктивной и желательно конфиденциальной.— У меня есть своя аудитория. Кто-то благодарит, а кто-то шлет на редакционный пейджер признания: «Ненавижу тебя! Ты ужасная и вульгарная! Как ты мерзко смеешься, как гаденько хихикаешь».— «Эхо Москвы» их раздражает, но при этом они слушают с утра до вечера, нервничая и переживая, культивируя и оберегая свою ненависть. Это любовь через ненависть, зависимость.— Меня все это не очень заботит. Думать о том, что миллионы людей приникли к приемникам или экранам и… внимают, нет, тогда ничего не удастся сделать. Все внимание — собеседнику, только ему, он мне интересен, я изначально люблю его и многого от него жду.— Бывает, тебе говорят: «Добрый вечер», а в ответ так и тянет сказать: «До свидания!», потому что — пустышка. Но есть профессиональные обязательства, приходится менять тактику, уходить на другой уровень разговора — меньше эмоций, больше информации.— Что касается культурной жизни, там личностная оценка допустима. А вот в политике… Так хочется порой выдать, что думаешь! Говорят, средства массовой информации обманывают людей. Но ведь и нас обманывают, оболванивают, мы вовсе не истина в последней инстанции. Мы — посредники. Есть, правда, политические комментаторы, но это особый жанр, где человек высказывается с позиции своих пристрастий и неприятий. Диалоги — это совсем другое. Пусть человек говорит, а ты изволь дать ему возможность сделать это максимально открыто и ясно. Так что наши реплики — не комментарий, а эмоциональный отклик, и в нем ведущий проявляет свою индивидуальность, свое отношение к миру.— Нет, а надо бы. Ведь какие эфиры были! Несколько раз я встречалась с Галиной Васильевной Старовойтовой, это был удивительный человек. А ныне покойный Эрнест Аметистов из Конституционного суда? Мужчина умнейший, ироничный, красивый, истинное удовольствие было с ним общаться. Я вела передачи с Лайзой Минелли, Анни Жирардо, и они называли меня запросто, Ксения! Или такое событие: на радиостанцию приехал Роберт Де Ниро, за которым журналисты охотятся, на интервью к которому записываются за годы. Когда закончились 20 минут радиоэфира, я подумала: «Все, венец всему, мечтать не о чем». Потом эйфория прошла… — Это что-то вроде профессиональной болезни с неожиданными обострениями. Иногда люди так надоедают, сил нет. Я человек не публичный, хотя работа обязывает, но слишком долго находиться среди людей не могу, мне становится плохо.— Дома. Это другой мир, это убежище, это заграница.— Муж, сын, друзья, родители, все это — дом. И советские фильмы 60-х годов, и «Мастер и Маргарита» Булгакова, и его же «Театральный роман», и стихи Цветаевой, Волошина, Гумилева. И танцы. Дома я даю себе волю. Снять скрытой камерой, показать — скажут: «Да она сумасшедшая!».— Мы же маньяки! С утра все включается. Ребенок сидит и смотрит новости — и Ельцина знает, и Чубайса, в четыре-то года! — Мне было столько же лет, когда мы с бабушкой (она была актрисой, царствие ей небесное, работала в Малом театре) пошли в кинотеатр «Колизей» на «Сказку о царе Салтане». И я влюбилась в князя Гвидона, в Олега Видова. Другое поколение, другие интересы… Нет, вы представляете, я помню «Колизей»! Я ведь коренная москвичка, это национальность моя, образ жизни, мировоззрение. Родилась в Старосадском переулке в коммунальной квартире. Мама работала во Внешторге, папа служил военным переводчиком. Потом мы семьей поехали в Алжир, там я жила до восьми лет. Училась в школе, ходила в драмкружок, мама руководила им, поэтому мне доставалось больше всех. Танцевала «Во поле березка стояла». Как-то папа увидел «березку» в моем исполнении и попросил: «Ксюша, дай честное слово, что никогда в жизни больше не будешь танцевать». Я сказала: «Да, папа, я обещаю». И не сдержала обещания, стала актрисой самого танцующего театра — «Сатирикона».— Да, ГИТИС я окончила с красным дипломом, хотя поступила со второй попытки. Это, скажу я вам, была школа. С нами работали замечательные мастера — Ирина Ильинична Судакова и Лидия Михайловна Князева. Преподавали Борис Морозов, ныне главный режиссер Театра Российской армии, и Валерий Белякович, у которого свой театр «На Юго-Западе». Из звезд нашего курса назову двоих — Диму Певцова, он всем известен, и Колю Добрынина, который работает у Виктюка.— Были удачные показы в Театре Моссовета, в Театре имени Станиславского, но там нужно было ждать, и я выбрала беспроигрышный вариант, потому что в Театре миниатюр как раз набирали труппу.Судьба подарила мне счастье знать Аркадия Исааковича Райкина. Удивительный человек, о нем через сто лет будут говорить, как сейчас говорят о Пушкине. Я не была занята в его спектаклях, но радость общения, просто существования рядом — это уже много! — …потом не стало работы. Танцевать я устала, старые спектакли сходили. Я была в штате, но приходила в театр два раза в месяц — за зарплатой. Это было ужасно, унизительно, хуже не придумаешь. Так и Костя Райкин говорил: «Самое страшное, когда меня не надо, а я есть». Мне хотелось крикнуть: «Вот же я! Мне и тридцати нет, делайте со мной хоть что-нибудь!». А за моим гримерным столиком уже сидела другая актриса… Мы очень тяжело расставались с Костей. «Подожди чуть-чуть, не уходи, — говорил он, — возьми академический отпуск.Все будет!». Сейчас все у «Сатирикона» есть — великолепный репертуар, талантливая труппа, а я не смогла дождаться. Это был 1990 год. Страшное время. Папа пытался вытащить меня из депрессии. Он привел меня на радио «Ностальжи», где и сейчас работает, и я стала готовить театральные обзоры. Тогда же мне позвонили из газеты «Мегаполис-экспресс», в те годы еще вполне приличного издания, и предложили заняться тем же на их страницах. Потом, когда в 1991-м создавалось радио «Эхо Москвы», папа дал мне рекомендацию. Надо было выбирать — радио или газета? Победило радио. Вы, наверное, уже поняли, что мне все нужно сразу и сейчас, необходимы прямой эфир, актерство, живой голос, непосредственное общение и немедленный результат. Но только после путча я решила окончательно: вот мое место, здесь! — Ваш супруг, Ринат Валиулин, с которым вы часто вместе ведете эфир, разделяет вашу точку зрения? — Мы единомышленники, пусть даже в эфире иногда полемизируем. Должна признаться, что мозг нашей совместной работы — Ринат. Он из ветеранов «Эха Москвы».— Знакомство наше сначала было заочным: его музыкальная программа «Что старенького» шла в моем эфире. Автора ее я в глаза не видела, а в голос влюбилась. И жаждала знакомства.— Привели, увидела и поняла: «Это он!». Все были свидетелями этого романа, его заключительной части, ведь поначалу мы скрывали свои чувства — выходили на улицу после эфира, и не дай бог было соприкоснуться руками. А потом на студию приехал Михаил Сергеевич Горбачев, и все открылось.— То есть? — Экс-президент СССР — можно сказать, крестный отец нашей семьи. Помните, после отставки его не пустили в Италию? Мы организовали скандальный эфир, приехало много телевизионщиков, сотрудники тоже подтянулись, укрылись за звуконепроницаемым стеклом студии. И вот сидим, смотрим, слушаем, а моя голова вдруг оказывается на коленях Рината, и он меня погладил… Так мы впервые публично открыли наши чувства.— Сложностей хватало. У обоих — семьи. И тут все так перепуталось… Мы стали жить вместе, потом появился ребеночек, потом поженились. В результате день свадьбы мы не отмечаем, а вот день рождения семьи у нас есть — 22 сентября. А сына я родила 9 октября 1994 года. Сделала двойной подарок мужу: во-первых, сын, во-вторых… Ринат страстный битломан, а Олежка увидел свет как раз в день рождения Леннона.— Джон Валиулин? Зачем портить ребенку жизнь? — Не думаю об этом. У меня сын маленький, вот моя забота. Чтобы ребенок ходил в хороший детский сад, нормально питался, смотрел хорошие мультфильмы, читал красивые книги, потом поступил в хорошую школу. Ничего нового не скажу: очень хочется заниматься делом, которое любишь, и получать за это деньги, на которые можно не выживать, а нормально жить. Хочется, чтобы в стране, в которой мы живем и намерены жить, все шло к лучшему.— А я вообще сентиментальна. Хлебом не корми, дай порыдать.— Они тоже плачут.— Ларина — псевдоним. Я вынуждена была взять его, когда стала работать на радио «Ностальжи» в программе отца. На самом деле я Оксана Андреевна Баршева.— Долго думали, хотели найти чтонибудь простенькое.— Когда перешла на «Эхо Москвы», я хотела избавиться от псевдонима, но прилепилось накрепко, так что никуда теперь не деться. Радио диктует свои правила.— Один эфир. Но это ничего не меняет.