Андрей Дмитриев: Детективов за Маринину я не писал

– И вовсе «Дорога обратно» не самая популярная. Может быть, просто лучше других сделана…– Мне ведь тогда было года три, не больше. Поэтому это, скорее, чужие воспоминания. История о том, как моя нянька Мария Павловна вышла в магазин в день рождения Пушкина, была подобрана своими приятелями, и, ничего не сказав моим родителям, отправилась в Пушкинские горы на праздник… Как проснулась утром в тяжелом похмелье, без копейки денег и пешком возвращалась одна – это такое семейное предание, которое я слышал от родителей. Но сам я этого не помню, разумеется.– Конечно, нет. Это просто красивая история.– Я научился читать очень рано, чуть ли не в двухлетнем возрасте. Помню, лежал с какой-то детской болезнью, была высокая температура. Из Литвы приехал мой дядя, начались гулянья, застолья. А что со мной делать? И дядя взял с полки замечательную книжку «Фараон» (), с картинками, с большими буквами, показал мне все и сказал: а мы там посидим. И я, видимо, под воздействием очень высокой температуры почти сразу стал читать.К изумлению родителей, выйдя из болезни, я читал уже свободно, проблемы возникли потом, когда я не понимал, что такое «по складам». Мой пятилетний сын прекрасно запоминает слоги, буквы, но никак не может начать читать.Первые книжки… В семье библиотека была замечательная, поэтому, думаю, это был джентльменский набор. Я помню, какими стихами мама пыталась завлечь меня в поэзию. Помимо Пушкина, это был Бернс в переводах Маршака. До сих пор помню «Оду к зубной боли», хотя тогда еще не знал, что это такое: И, конечно, те стихи Гумилева, которые подходили для чтения детям: «Жираф», «Капитаны».– Ну и что? У всех все было, пусть в перепечатанном виде, в самиздате.– Но начинал как поэт. Мне было лет шесть, а может, пять, когда я написал поэму. Она начиналась так: Мои родители отправили эти стихи Булату Окуджаве, с которым приятельствовали, он у нас в Пскове обычно останавливался.Окуджава сказал, что это хорошо. Это с его стороны было большой ошибкой, потому что я сразу понял, что поэт должен писать подругому. Например, так: Учился я тогда в замечательной псковской школе № 8. К нам пришел завучем бывший моряк Александр Александрович Бологов, ныне глава Псковской писательской организации, который создал в нашей школе театр и литературное объединение «Молодо-зелено»… И я под его влиянием стал относиться к себе более строго. В общем, вернулся я к поэзии, когда пришла пора ухаживать за девушками. Но быстро понял, что есть гораздо более простые и надежные способы завоевать женское внимание.– Нет, я все-таки должен дать один совет. Не надо оригинальничать, ищите счастье на проторенных дорогах!– Прозу я начал писать в детском саду, продолжил в школе. В моей второй московской школе – № 69 – был экспедиционный отряд. Каждые каникулы мы путешествовали по местам боев. Потом я понял, что нас таким образом приучали к свободе. Там я написал два рассказа. Мы были на осенних каникулах в глухой смоленской деревне и попросились в одну избу погреться и поесть. Там сидели две женщины и страшно материли хозяина, который спал на печи. Оказалось, что его презирает вся деревня за то, что он во время войны был в плену и вернулся, а все остальные мужики погибли на фронте. И вот он теперь спивается. Другая история произошла в Карелии, в местечке под названием Лоухи. Мы жили в клубе, на сцене, и как-то с приятелями остались спать, а в зале шла выездная сессия суда. Детям до 16 лет нельзя находиться на судебных слушаниях, но мы были скрыты бархатной портьерой. Суд был короткий, он продолжался всего часа полтора. Человека судили якобы за убийство жены. Мне, ребенку, показалось, что доказательств недостаточно. Но ему дали 12 лет. Оба рассказа нашлись в архиве моих покойных родителей. Мне кажется, их можно публиковать и сегодня. Потом я учился на филфаке и тоже что-то писал.После болезни оказался в одном пансионате в Литве. И там начал писать уже по-настоящему. Это было в середине 70-х. Вскоре после этого ушел с филфака. Было два пути – либо в Литинститут, либо во ВГИК, на сценарный. Я выбрал ВГИК, решив, что мне дадут профессию, которая будет кормить. Да и печатать меня стали.– В 1983 году Диана Тевекелян, завотделом прозы «Нового мира» опубликовала мой рассказ «Штиль». А следующий рассказ, «Шаги», опубликовали в «Знамени» лишь в 1987 году, уже при Григории Бакланове. Рассказ лежал два года, человек, возглавлявший журнал после Вадима Кожевникова, сказал, что он будет опубликован только через его труп. Так оно и случилось.– В советское время переписывал чужие сценарии. Еще писал сценарии короткометражек. Это были неплохие деньги. Нормальной зарплатой тогда считались 140 рублей, а такой сценарий стоил от 1,5 до 3 тысяч. Когда вышел «Штиль», замеченный благодаря передаче Виктора Некрасова на радио «Свобода», мне позвонили сразу с нескольких киностудий страны и сказали: приносите все что хотите. Я предлагал заявки, мне выплачивали авансы, но сценариев не брали. Каждый аванс был где-то тысячи по полторы.– В начале 90-х кино лежало, проза не кормила. Были какие-то небольшие заработки, иногда подкармливали друзья. В 93-м написал вместе со Станиславом Говорухиным сценарий по роману Александра Амфитеатрова. Фильм «Черная вуаль» снял Александр Прошкин, а покойная Ирина Метлицкая сыграла в нем свою лучшую роль. Писали, что при нормальной ситуации это был бы самый кассовый фильм в стране, но там что-то произошло с собственником. В 94-м для Сергея Газарова сделал сценарий «Ревизора».– Нет, я не написал ни одного слова. На первую «Каменскую» Валерий Тодоровский меня позвал в качестве супервайзера. Там было четыре хороших сценариста, которые из восьми романов должны были сделать шестнадцать серий. Моя задача была читать и сводить. Я попросил убрать свою фамилию из титров, ибо немедленно начались бы хохмочки, что Дмитриев пишет детективы за Маринину. Но я прочитал Маринину, причем так внимательно, как никто. И это было интересно.– Да, по ТВЦ, но почему-то этого не произошло. Четырехсерийный фильм Виктора Бутурлина «Алька» сделан на основе воспоминаний известной в Питере женщины, которая девочкой попала в разведку морской пехоты. Я ввел в эту историю воспоминания другой женщины, которая ушла на войну из Вагановского училища. В фильме заняты замечательные питерские актеры, которые раньше не снимались. Сначала фильм назывался «Партия Баядерки», но спонсоров испугало слово «партия». По-моему, картина удалась.Она не похожа на другие фильмы о войне. Я по-прежнему стою на том, что войну выиграли не Сталин, генералы и спецназ, а плохо вооруженный народ. В работе – экранизация повести Виктора Конецкого, в основе которой лежит нереализованный план Чехова. А в рамках программы правительства Москвы на студии Сергея Жигунова я завершаю работу над сценарием восьмисерийной психологической драмы, действие которой происходит в Москве в наши дни. Надеюсь, Жигунов сыграет в фильме главнуюроль.– Кормит.– А работа не отнимает душевных сил. Их отнимает халтура, ничего более изнурительного я не знаю. Пишу я медленно, никуда не спешу. И благодарен своим издателям, что они терпеливо ждут. Я никогда не верил фразам типа: я пишу для себя. Мне нравится другой образ: текст – это партитура, а исполнителем является читатель.– Ну, это и вовсе глупость.