«Не могу себя поделить»

Репортер телеканала НТВ и звезда сериала «Кадетство» на СТС, о том, почему в свои двадцать с лишним лет он решился сыграть подростка, над чем сейчас работает, а также о том, чем в этой жизни он обязан маме.– Борис, как предыдущий актерский опыт помогает вам в работе?[/b]– Может, и помогает, но неосознанно. Знаю, что тогда, в театре, мне было легче. Я был проще, интуиция была чутче, и все давалось легко. Сейчас я часто понапрасну начинаю разбирать себя по кусочкам, анализировать состояние. А это страшно вредно для профессии. Режиссер Сергей Арланов, когда ловит меня на этом, говорит: «Хватит снимать себя!» Это остужает.– Сам не служил. Но Суворовское – это такая «недоармия». Атмосферу там создают сами курсанты. Представьте, что вас в самую бурную пору вашей жизни заперли от окружающего мира. Теперь понимаете, сколько энергии в суворовских стенах!– Мы все подрастем. Перейдем на второй курс. Продюсеры из «Константа-фильм» представляли «Кадетство» таким фильмом, в котором мальчики становятся мужчинами. Вот теперь сразу очень много признаков этого взросления станет видно.– Владимир Кулистиков и Татьяна Миткова разрешили мне сниматься. Они предупредили меня, что обе профессии требуют отдачи всего себя. Я журналист. Просто так сейчас сложилась жизнь. Я пробую другое. И снимаюсь тогда, когда сам не снимаю.– В этом году начнется новая программа – «Главный герой». Я работаю в ней репортером. Эту программу будет вести Антон Хреков, он не просто профессионал, он какой-то очень настоящий, что ли. Таких в его профессии (я не только про репортерство, но и про ведение новостей говорю) очень-очень немного. И его программа – она будет как раз про настоящее – про людей, про жизни, которые вокруг нас проживаются и которые, когда мы узнаем о них, как-то переворачивают нас немного. Себя ведь часто сверяешь по другим. Мне такая работа, наверное, чуть ближе новостного суетливого скольжения по событиям. Тут есть правда, проживание жизни вместе с героем, и это всегда очень по-честному.– Пока меня не очень вывихивает нынешнее совмещение. Потому что обе профессии ощущаю своими. И хотя, конечно, совсем по-разному они делаются, я все равно не могу себя поделить по отсекам: мол, вот до этого шлюза – журналистика, а дальше актерство, а еще дальше – чтение книжек, чаепитие с мамой. Все равно это во мне едино, какое-то одно «мое дело». И это дело я, конечно, хочу уметь делать хорошо.– Какие репортерские работы вы бы занесли в собственный список: «избранное»?[/b]– Этот список был бы, может, из не самых удачных с точки зрения ремесла репортажей. Но зато как-то достроивших меня как человека. Эта профессия похожа на дыхание: снимаешь – вдыхаешь, пишешь текст и монтируешь – выдыхаешь. Вдох здесь меня занимал всегда больше, чем выдох.– Даже здесь, в кино, когда чувствую, что сыграл средне, ничего не вышло, и делюсь этим с режиссером, он отвечает, что надо не расстраиваться, а идти дальше. В репортерстве, где сделанное умирает еще быстрее, прямо сразу, в эфире, даже самую очевидную неудачу можно компенсировать следующим репортажем. На нем и сосредотачивался.– Пока ни в какое будущее не смотрю. Очень много всего в настоящем. Я не знаю, как будет называться моя профессия, да это и не очень важно, просто, наверно, в какой-то момент созреет что-то, чего я сейчас еще в себе не знаю. Это и станет моим делом.– Я за последние года три не купил себе почти ни одной вещи. Магазины меня утомляют. Ношу чаще всего то, что дарят. Вот у друзей, видимо, есть вкус.– Я, скорее, «mother-mademan ». Я не помню, чтобы мама применяла ко мне какое-то воспитание. Я воспитался примером ее жизни, ее поступков, ее отношения к людям, к работе. Это гораздо более назидательно, наверное. Более честных и чистых людей, чем она, я правда не встречал. И до сих пор в каждом своем поступке сверяюсь с ней. Она работала во МХАТе помощником Ефремова и заместителем директора. Сейчас она директор Музея МХАТ.– Я хочу, очень хочу. Но это ведь не очень в моей воле. Когда Бог сведет с кем-то, обязательно создам семью.– Мне никогда не будет хорошо отдыхаться там, где много народу. Быть в толпе – это ведь то же самое, что быть одному. Танцевать без партнерши, в одиночку – это тоже какой-то вид невроза. Вот когда приходят гости, я люблю. И всех всегда зову к себе.– Люблю куда-нибудь лететь на самолете. Даже не очень важно, куда. Просто лететь. Потому что это чудо. Я никогда, наверное, к этому не привыкну. Вот полет – это и есть отдых.– Кино – «С широко закрытыми глазами» Кубрика. Лучшей метафоры нынешнего состояния человечества, кажется, еще не снято.Книга – более всего «Человек перед Богом» – это сборник выступлений митрополита Антония Сурожского, великого человека, основателя Православной церкви в консервативнейшей Англии. Это удивительная вещь. Там рассказывается о том, что слово «свобода» происходит от санскритского слова «любовь». И что первая примета любви – это как раз свобода: от себя, от своего эгоизма. Любовь – это когда центр твоей жизни другой человек. Это и закон, и задача жизни. И самовлюбленный, пока центр его жизни в нем самом, этому закону не сумеет соответствовать. Поэтому и счастливым быть не умеет.– Борис, вы играете курсанта Суворовского училища, а ведь возраст-то у вас уже не подростковый. Это препятствие или преимущество?[/b]– Это удовольствие. Как будто ворвался в оставленное мною когда-то уже состояние.Ничего специально подросткового я себе не придумываю и, вообще, во всем иду от себя нынешнего. Только иногда режиссер останавливает и напоминает: «Ты ребенок здесь!»– В первые годы работы репортером часто очень важные собеседники снисходительно косились на меня: «Это ваш первый репортаж?» Но такое отношение, как к мальчику, только помогало. Его надо было преодолеть, и это здорово раскручивало внутренний мотор.– Знаете, если бы часики перед программой «Время» имели бы руки, к ним бы тоже строилась очередь за автографом. Просто надо понимать раздутость всей этой телевизионной узнаваемости. К работе она отношения не имеет. Может только вредить ей. Да и просто утомляет: когда вдруг вокруг тебя столько неискреннего любопытства, которого ты точно не стоишь, – это, наверно, только нехорошие качества в тебе формирует. Я не разрешаю себе это замечать. Но ведь это и закончится очень скоро, почти сразу после трансляции последней серии «Кадетства».– Только подумайте, кроме меня, их шестеро. И все они – страшно одаренные, раскованные личности. Представляете, что творится на площадке? Если у меня скверное настроение, надо только немного поговорить с Аристархом Венесом, нашим Сухомлиным, и заряда радости хватит на сутки. Та легкость, с которой добрейший Кирюша Емельянов превращается в злодея Сырникова – это и не у всякого профессионального артиста выйдет! А у Саши Головина мастерство актера, наверно, в природе... У них у всех можно поучиться.– Каждый съемочный день я учусь профессии, которой не владею. То, как играет Владимир Александрович Стеклов – это, знаете, сравнимо с ураганом; меня прямо сносит рядом с ним в кадре. Вот таким актерским легким я и учусь. И когда мы садимся с Владимиром Александровичем играть в шахматы в перерывах, я хоть никогда не выигрываю, но зато выспрашиваю очень много важного мне для этой профессии. Например, он показал мне упражнения от зажима и рассказывал, как будить свою природу, когда усталость на съемках забирает силы.