Как «Вечерка» стала историческим первоисточником
– Я работаю над книгой о Москве 1941 года. Это будет книга не только о войне, не только о битве под Москвой, но вообще о жизни в этом городе – с самого начала года, еще с мирного времени. Меня интересует «Вечерняя Москва» потому, что в этой газете можно найти житейские подробности того времени. Например, только что я читал маленький отрывок о военном трибунале: судили человека, который торговал на черном рынке спиртом, полученным от зубного врача. По «Вечерней Москве» того времени можно увидеть, какие спектакли и фильмы показывали в декабре 1941-го, какими видами спорта занимались.Понимаете, о битве под Москвой написано очень много; о жизни в Москве в то время – гораздо меньше. Я, конечно, не знаю и, наверное, никогда не буду знать, что думали москвичи в 1941-м – и чуть ранее, в тридцатых годах, но мне кажется, что исходить надо из одного общего принципа. Я считаю, что люди всегда хотят думать, что они более-менее нормально живут и что они более-менее счастливы.При всех обстоятельствах – при терроре, при войне... Мемуары здесь не помогают, потому что память изменчива и пристрастна. Нужны письма, дневники. К сожалению, пока что, в основном, мне приходится работать все-таки с мемуарами Степана Микояна, Сахарова, моего друга Черняева, помощника Горбачева. Все они жили в Москве в те годы и старались жить счастливо. Хотя жили они сложно – в коммуналках (ну, кроме Микояна, конечно), но они и развлекались, гуляли, учились. А потом кто-нибудь из их знакомых исчезал... У меня создается впечатление, что большинство людей того времени старались как можно меньше обращать внимание на репрессии, потому что жить хотелось и нужно было. (...)– Для англичан, как и для вас, Вторая мировая была вершиной, после которой был только спад. Распалась Британская империя, распалась и Советская... Так что для нас Вторая мировая война остается психологически очень важной, и, по-моему, это даже немножко мешает – все-таки она была 60 лет тому назад, это далекое прошлое, а ориентироваться надо на будущее. Сейчас об этой войне пишут более хладнокровно, более научно, в России это тоже происходит. Ведь сперва коммунистическую версию войны сменила антикоммунистическая, и только теперь российские историки начинают работать без эмоций. (...)– Это рискованно… () Когда мне задают вопрос насчет будущего России, всегда говорю, что я – оптимист. Тогда как все русские склоняются быть пессимистами. Я оптимист потому, что Россия открывается навстречу миру, что люди здесь теперь более информированы и менее запуганы. Но для того чтобы эта открытость принесла ощутимые плоды, необходима еще определенная культурная революция, а она обычно требует трех поколений. Так что это не будет «через пять лет», как говорили Ельцин и Горбачев. Это будет через пятьдесят лет. Так что если вас интересует мой совет, то вот он: не паникуйте, товарищи!– …Уж не придется ни мне, ни тебе». Увы. Тогда порадуемся за других.