Cергея Чонишвили на роль Кочкарёва предложил сам Александр Абдулов

В московских театрах появился уже третий «офисспектакль», повествующий о том, какие страсти кипят за стеклянными дверями конференц-залов и приемных топ-менеджеров и какую страшную ломку проходят те, кто ищет место под солнцем на бизнес-Олимпе.Эстафету, заданную Театром им. Пушкина («Offис») и РАМТом («Под давалением 1-3»), подхватил театр Наций, выпустив спектакль по пьесе испанского драматурга Жорди Гальсерана «Метод Грёнхольма». Лаконичную пьесу-триллер, которая идет в нескольких десятках стран, поставил болгарский режиссер Явор Гырдев (москвичи видели его фильм «Дзифт», получивший приз ММКФ, и спектакль «Калигула»).– Перефразируя Вольтера «Если бы не было Бога, человечеству стоило бы его выдумать», можно сказать если бы не было насилия и унижения, людям пришлось бы изобрести этот способ выявления человеческого в человеке?[/b]– Таков закон любой корпорации – никогда не доверять большие деньги хорошему человеку. Вдруг у него возникнет человеческая эмоция. А на такой должности ты должен быть машиной. Очень антиглобалистская пьеса!– Что ж, человечество построило такой мир. Вот задам вам «достоевский» вопрос – стоит ли счастье человечества слезинки ребенка? Нет? О’кей. А если этот ребенок – Гитлер? А если перед вами поставлена точная задача: убить одного ребенка или несколько миллионов погибнут потом от голода и жажды? Не берете на себя? Поэтому вы и находитесь в... таком же положении, что и я, где не надо принимать ТАКИХ решений.Мы все время забываем, что человек – часть биосферы. Гармония в ней – это четкое процентное соотношение. Если травоядных много – хищники ленятся, если мало – хищники начинают поедать друг друга или падаль, хотя им это несвойственно. Человек – то же самое животное, только более изощренное, потому что перестраивает мир под себя. В результате мы живем без когтей, клыков, плохо видим и слышим, ужасно двигаемся (да еще и подстегиваем себя, что двигаться надо, иначе – жировые отложения и инфаркт). А в атмосферу гадим так, что нашим внукам и правнукам уже ничего не останется. Правда, есть чудное открытие ученых: если взять за эталон человека и природу образца 1900 года, то к семидесятым годам мы должны были полностью утратить репродуктивную функцию. Ан нет, размножаемся. Значит, мутировали. Я думаю, человечество – сродни плесени, которая во многих условиях выживет.– А я очено редко играю в театре, если вы успели заметить. Наигрался. Придя в «Ленком» в свое время, играл по 28–32 спектакля в месяц.Потом ушел в армию – в Театр Армии: монтировал декорации, бегал в массовке, разбирал декорации. Вернулся – и за двадцать дней до премьеры был снят с роли Глумова.Потом играл по 24–26 спектаклей в месяц, и это продолжалось годы. Только за два года перед «Женитьбой» (а это 2007 год) стал играть по 7–9 спектаклей. Параллельно с 93-го у меня возник независимый театральный проект «Игра в жмурики» (из которого потом родился Независимый театральный проект Эльшана Мамедова). Мы делали его, зная, что сыграем три презентативных показа в филиале Театра им. Моссовета. Самое большое, на что мы рассчитывали, он мог продержаться один сезон. Все сложилось иначе: несколько лет по 4–5 спектаклей в месяц без чеса по городам. А если с гастролями, то на нормальных площадках. Сразу после выпуска нас пригласил Бернар Сабель в Театр де Жан Виль, который тоже ставил «Жмуриков», и мы сыграли в Париже в его декорациях. В общем, последний раз мы сыграли «Игру в жмурики» в 2005 году. Плюс к этому я с 95-го года играл в Театре-студии под управлением Олега Табакова в «Психе» и «Старом квартале». То есть количество спектаклей в месяц не опускалось ниже двадцати.Параллельно я стал дружить с радио и телевидением. Полтора года было отдано «Петербургским тайнам», а с 2000-го началось кино и документальное кино плюс первая передача, на которую я согласился, – «Иностранное дело».Мне сказали – денег на проект нет, но очень хочется сделать. Мы сделали первый блок (8 серий) – от варягов до Карибского кризиса, рассчитывая, что на следующий блок нам чтонибудь дадут. Потом на тех же условиях еще 9 серий про основные направления МИДа.Денег по-прежнему не было, но зато у нас появился патронаж МИДа. Сейчас ведем переговоры про третий блок.– Нет, просто когда я сыграл свою первую премьеру со словами через тринадцать лет работы, я сказал себе, что хочу иметь право говорить «нет». Мне не надо много денег, коттедж под Москвой и «Лексус», но надо не думать, чем я буду платить за этот кофе, за бензин или за квартиру.– Я жил паршиво после окончания института до 94го года. Месяцев девять просто голодал: моей зарплаты при строжайшей экономии хватало на полторы-две недели. Жил в 9-метровой комнате-пенале общежития и, чтобы не сходить там с ума, ночевал по всей Москве – где ближе было к завтрашней работе. Сдавал бутылки, бизнесом каким-то пытался заниматься...– А зачем, я и так был все время у него на глазах. Второй раз меня сняли с роли де Грийе за пять дней до выпуска. А через полтора года срочно ввели: в пять репетиция, а в семь я играю. Потом назначили выпускающим режиссером «Варвара и еретика». Марк Анатольевич написал однажды замечательную фразу: «Режиссер не всегда может помочь, а может и помешать, когда в лучшие молодые годы заставляет делать неинтересную работу».– А как вам далось решение ввестись в «Женитьбу» вместо Александра Абдулова?[/b]– Это было его решение, и для меня, таким образом, вопрос был снят. Я никогда не был его другом, мы откровенно с ним поговорили раза три за жизнь. Но я знал, что этот человек был повернут на творчестве и очень порядочен. В глаза он мог сказать всякую провокационную ерунду, но за глаза – только хорошее.«Ленком» – это дом, где я кем-то стал, несмотря на то, что в нем я никем не стал, у меня все сложилось на стороне. Но тем не менее там работают замечательные люди, которые многое мне дали, и я стараюсь им что-то дать взамен. Поэтому, например, как режиссер отвечаю сейчас за то, как идет «Юнона» и «Авось».– А я сейчас не тот, что приехал когда-то в Москву. Если говорить о моем персонаже, который готов снять штаны и сплясать гимн Швеции ради места топ-менеджера, – так я и не топ-менеджер. Я не сделал карьеру на телевидении, в определенном смысле не сделал карьеру в театре или кино.Раза три и я готов был «снять штаны», потому что зашкаливал уровень отчаяния, но каждый раз случалось чудо.– Конечно, побежденного. Не забравшись на эти высоты, он вернется туда, где будет лизать зад за три копейки, чтобы выживать, и там тоже не будет самим собой. Как-то на спектакль пришла моя приятельница, которая занимается подбором кадров уже одиннадцать лет. Она призналась, что сразу знала: два персонажа – психологи по подбору персонала, но не думала, что их три.– Производственная пьеса! А артистов как набирают? «Хочу почитать из «Марии Стюарт» – «Замечательно. А кофточки у вас открытой нет?» И в сторону: «Какой у нее рост? Сто восемьдесят? С Пупкиной на заднем плане будет нормально смотреться. А то у нас Тютькина в декрет уходит. М-м, вы нам подходите».А разговоры артистов при встрече? «Снимаешься? – Да. – И платят?» Не спрашивая, какой режиссер, что за история. Такой разговор можно стерпеть, когда ты голодаешь, но когда сытые люди говорят сразу про деньги, это унижение профессии, которая и без того достаточно унижена.Я общаюсь с разными людьми из разных областей и знаю, что высокие разговоры об искусстве, которые ведутся в театрах, заканчиваются вопросом, а сколько это стоит. В театре не заработаешь больших денег. И, к сожалению, получается, что самые «нормальные» люди, которые в отличие от господ актеров читают книги, смотрят кино, ходят на спектакли и имеют свое мнение, это те, кто цинично зарабатывает деньги.– Вы связаны со словом в самых разных сферах – произносите со сцены, пишете, озвучиваете документальные фильмы. В отношении к слову все больше дозволенного: на сцене ненормативная лексика, в нормах языка – горячЕЕ кофе, звОнят, йогУрт... Мутации языка что-то меняют в жизни?[/b]– Ага, покладу я сумку нА стол, звОнит мине мама. Я как-то включил МузТВ: что ни группа – грубые ошибки.Не случайно в одной хорошей книжке написано «Вначале было слово». Это некий код, который действительно влияет на нашу жизнь. Както мы с моей голландской приятельницей составляли словарь фени, мата и сленга.Выяснилась интересная вещь – у голландцев есть мат, который худо-бедно можно произнести, но есть слова и выражения, которые невозможно произнести даже под дулом пистолета. У нас же вообще нет ограничений – 70 лет уничтожения генофонда, когда сидела вся страна, дают о себе знать. А все процессы сегодня идут стремительно – когда-то новость облетала мир лет за тридцать (это еще быстро), теперь достаточно подойти к Интернету.– У него вообще двенадцать пьес, из них, как он мне заявил, удачных три. «Метод Грёнхольма» он написал в 2002 году – уже миллионером стал на авторские, а мы его только сейчас открыли.«Я не буду говорить, что это один из лучших спектаклей, а я их по миру немало видел, – признавался мне Гальсеран. – Но я порой ловил себя на мысли: неужели я это написал? Если бы не последние минуты, это была бы интересная стильная история, но этот финал просто физиологически что-то во мне переворачивает». «Так что же ты хочешь, старик, – отвечал я ему. – Мы же русские артисты».[b]Досье «ВМ»родился в актерской семье. Именем отца актера Ножери Чонишвили назван Омский Дом актера. Окончил Щукинское училище.Актер театра «Ленком».Снимается в кино, работает на телевидении.Автор сборников «Незначительные изменения», «Человек-поезд».[/i]