Джин, заточивший русский дух в сосуд: в чем заключался феномен советского писателя Ерофеева
85 лет исполняется со дня рождения Венедикта Ерофеева — советского писателя и автора знаменитой поэмы «Москва-Петушки». В чем же заключался литературный феномен Ерофеева и его культового произведения.
В книге «Дети 1937 года» литературовед и критик Владимир Бондаренко отметил необъяснимое количество талантливых людей, родившихся в жестокое время сталинских репрессий: Геннадий Шпаликов, Валентин Распутин, Белла Ахмадулина, Александр Вампилов, Владимир Высоцкий, Людмила Петрушевская, Венедикт Ерофеев… Сама природа, давая жизнь выдающимся людям, как будто протестовала против смерти и насилия.
24 октября 1938 года на Кольском полуострове родился писатель и философ Венедикт Ерофеев — автор знаменитой поэмы «Москва — Петушки». Литературное наследие Венедикта Ерофеева невелико. Эссе «Василий Розанов глазами эксцентрика», «Моя маленькая Лениниана», пьеса «Вальпургиева ночь, или Шаги командора» интересны и познавательны, но по степени популярности не идут в сравнение с поэмой «Москва — Петушки». Венедикт Ерофеев взглянул на человеческую жизнь и вечные русские вопросы, мечты и характеры сквозь осколок бутылочного стекла, как ребенок на солнце. Не случайно он и назвал свое произведение вослед Гоголю поэмой, хотя вполне мог бы ораторией или опереттой.
Великий мыслитель Гегель полагал мерилом сущего свободный человеческий дух. Венедикт Ерофеев поместил этот дух, как джинна, в бутылку с водкой, придав алкогольному психозу сакральный смысл, превратив его в средство и метод познания окружающей действительности и (уже по Канту) критику чистого, точнее очищенного алкоголем до невесомой ясности разума. Поэма отразила мироощущение и реакцию мыслящей, но пассивной в социальном и общественном плане советской интеллигенции на глухой застой семидесятых. Многие образованные люди того времени, выбирая между диссидентством и пьянством, выбирали пьянство, или пьянство плюс (как бытийный протест) диссидентство.
Гоголь и никто иной был литературным отцом Ерофеева. Главный герой поэмы, алкоголик Веничка — это вывернутый наизнанку Хлестаков, пародийно сдобренный чертами классического героя русской литературы — «лишнего», а в интерпретации второго литературного отца Ерофеева Достоевского «вредного» человека. Веничка словно пересел из чичиковской брички, или — бери выше! — хрестоматийной птицы-тройки в советскую электричку, следующую по маршруту Москва — Петушки. Попутчики, философские (в духе окарикатуренных из Скотопригоньевска «бесов» Достоевского) споры, события, происходящие в вагоне, — это и есть реальная русская (советская) жизнь семидесятых годов прошлого века. Венедикт Ерофеев — диссидент, маргинал, человек из духовного и метафизического подполья предсказал грядущую гибель СССР яснее и рельефнее, чем многие, работавшие в классических литературных жанрах, писатели-современники. Пьянство и душевная пустота — вот что, по его мнению, должно было погубить страну. Путешествие в Скотопригоньевск и обратно, когда рабочий со скульптуры Мухиной бил героя по голове молотом, а колхозница резала серпом по самому дорогому, не могло быть вечным. Позже эту тему (под другим прицелом) разовьет Виктор Пелевин в культовом романе девяностых «Чапаев и пустота».
Едва ли можно было отыскать в тогдашнем СССР, да и в сегодняшней России человека, не совершавшего, пусть в других условиях и обстоятельствах чего-то похожего на путешествие Венички. Автор как будто заглянул в самую душу народа, уходящего в запой, как в отпуск от житейских и моральных тягот повседневной жизни. В самиздате поэма била рекорды по машинописным тиражам. Ее читали вслух, наслаждаясь юмором, языком, но главным образом мыслями автора. Они, как в свете молний высвечивали сокровенное знание о смешной и грустной природе человека. Будь то председатель колхоза, который весь в чирьях, ляжет на дно алюминиевой лодки и пысает. Или контролер, наказывающий безбилетников штрафом по формуле — грамм за километр. Или трепетные существа женского пола, которые, справляя малую нужду, трогательно приседают. Приседать-то приседай, тут же строго заметил кто-то из пассажиров электрички, а в Ленина зачем стрелять? Или сам пребывающий в онлайн-диалоге с ангелами небесными Веничка, вопрошающий: «Господи, что бы еще мне выпить во славу Твою?» Венедикт Ерофеев прожил короткую и сложную жизнь.
Перед смертью (1990-й год) успел не только глотнуть признания и славы, но и увидеть стремительное крушение с таким сарказмом и юмором описанного им мира.
Не сказать, чтобы тема алкогольного распада как «состояния души» не волновала советских писателей. Можно вспомнить повести Виля Липатова «Серая мышь», Владимира Крупина «Живая вода», «Сороковой день». Но истинным шедевром этого жанра стала впервые опубликованная в годы перестройки в журнале «Трезвость и культура» поэма Венедикта Ерофеева. Сегодня в России пьют значительно меньше. Для выросших после СССР поколений пафос поэмы потускнел. Жизнь стала другой. Многие логические цепочки, тонко и талантливо «протянутые» автором сквозь текст, стали им непонятны. Но люди старших поколений до сих пор вспоминают, как читали поэму вслух, наслаждаясь юмором, языком, но главным образом умением автора создавать неожиданные, но удивительно запоминающиеся образы.
В ТЕМУ
Работая разнорабочим в общежитии «Ремстройтреста», Ерофеев организовал среди рабочих литературный кружок. Он читал мастерам по обжигу классику мировой литературы и подталкивал рабочих к собственным поэтическим опытам. Вскоре Ерофеев составил поэтическую «Антологию рабочих-поэтов общежития «Ремстройтреста».