Певица Жанна Бичевская: Поражений у меня не было

14 ноября в храме Христа Спасителя выступила с юбилейным концертом легендарная Жанна Бичевская. Песни из ее тщательно отобранного репертуара составили особый пласт нашей культуры, их знает и поет не одно поколение. А незадолго до концерта исполнительница-легенда стала гостем сетевого вещания «Вечерней Москвы». Оптимизму и воле артистки можно только поражаться. И лет ее ей не дашь никогда — даст фору молодым, такая в ней кипит энергия.

У нее фигура девушки, быстрые движения, легкая, летящая походка. Говорит и движется она быстро, но когда берет в руки гитару — замирает, как будто договаривается с ней о чем-то. Кстати, в том, что абсолютно у каждого музыкального инструмента есть душа, Жанна Бичевская не сомневается.

— Вы знаете, Жанна, вспоминается как чудо из детства: концерт, в глубине сцены — маленькая женщина с гитарой, в зале такая тишина стоит… А потом что-то происходит особенное — какое-то перерождение, иначе не скажешь. А потом все взрывается аплодисментами.

— А чего-то это я маленькая-то? Метр семьдесят, между прочим!

— Худенькая, потому и маленькая. Как балерина. А правда, что вы хотели стать врачом, а не певицей?

— Мама моя была балериной, и я любила танцевать. Лет в пять-шесть она сшила мне пачку, прямо как настоящую, и я танцевала «Умирающего лебедя» под музыку Сен-Санса. Когда мама меня брала с собой в дома отдыха, я там развлекала людей. Может, и стала бы балериной, но ногу обварила кипятком сильно… А потом я хотела стать хирургом. Не стала. Однажды я решила как-то заделать дырочку в лодке, на которой мы с мужем любили плавать. Дырочка была маленькая, но я разрезала лодку практически всю — вдоль, села над ней и думаю, как штопать. Тут вернулся домой муж, поинтересовался, чем я занимаюсь, увидел, оценил и говорит: «Как хорошо, что ты не стала хирургом!» То есть медицина ничего в моем лице не потеряла.

— Вы всегда были сами по себе, ни на кого не похожи. Сейчас на культуру нашу сильно «наезжают». Впрочем, и мы не слишком бережно к ней и к искусству относимся… Вы же себе верны остаетесь столько лет.

— Вообще абсолютно все зависит от человека. И культурный вклад, который он делает или не делает, — тоже. Слово «искусство» я не очень понимаю, поскольку четко слышу в нем корень «искус», искусить, искушение. Я принимаю слово «культура». Но и к ней у меня разное отношение. Есть классика, есть серьезное искусство. Тут вопросов нет. Есть что-то мимолетное. Я же делала то, что считала нужным и без чего, с другой стороны, жить не могла. Получалось по-разному. Хотя… Скорее, мне мое прошлое вспоминать тяжело. Да и надо ли? Мне 80 лет, всего в разговоре не обхватишь, это целая жизнь, со своими плюсами и минусами, победами и поражениями. Хотя… Что это я такое говорю, а? Да не было у меня поражений. Я все равно была победительницей! Победитель — это не обязательно тот, кто выиграл, это тот, кто идет до конца.

— И я не помню. Но коварная вы какая! Говорили — о возрасте не будем, и объявляете: «Мне — 80!»

— Ой, ладно, моя биография на ладони, все в интернете прописано, что сейчас можно скрыть? Ваня Ильичев вот книгу про меня издал. Моей жизни хватило бы на десять книг, но он собрал все емко, без лишних витийствований, как я люблю. А я сама все делаю быстро, не люблю ничего лишнего. Люблю целесообразность.

— Вы какая-то… бешеная оптимистка.

— А что страдать, почему? Началась моя жизнь очень непросто. В молодости и правда ездила с гитарой в обнимку, собирала песни. Ни денег, ни еды особой, в составе дали проехать — и радость. Я тоски и грусти не люблю. И как я была, такой и осталась — озорница, хулиганка, лихая Жанка-хулиганка с Пятницкой улицы. Всегда такая была. Хотя как по линии матери, так и по линии отца у меня кровь дворянская, есть фамильные гербы. Но дворянкой я себя не ощущаю. И мое детство не в усадьбе прошло, а там, на Пятницкой. Мы бегали с ребятами играть на Красную площадь. Нас гоняли оттуда милиционеры, но фиг нас догонишь — у них-то пузищи у всех были, а мы летали быстрее ветра. ПолМосквы обегали! Было весело, несмотря на то что были в этом детстве и слезы, и горечь.

— Вы знаете, как странно… Сейчас время сытое, а с кем ни поговоришь — сплошь недовольство.

— Есть люди сытые, есть — голодные. А есть ненасытные. Тогда время было голодное, это правда. Но мы же были дети. А ребенку что нужно? Ухватил кусок хлеба черного, солью присыпал — и во двор. Если бы росла обласканной, мной занимались, учили меня, как жить и как поступать, как делать хорошо, а как — не очень, жизнь моя была бы другой, все пошло бы иначе, да и я стала бы иной. А у меня была полная вольница, и я ею пользовалась…

— Простите, но почему вольница-то? А родители?

— Мама умерла рано, мне было всего пять. Папа… Он был непростым. Вспоминать об этом очень трудно. Когда Ваня писал книгу, я ему многое рассказывала, и потом переживала и болела… Бил меня папа, больно бил. Так бил, что мачеха — изумительная женщина, неродная моя мама, падала в обморок. И я была предоставлена улице почти круглосуточно. Окуджава пел: «Я дворянин с арбатского двора». Я была не со двора, а именно с улицы. Но это мое детство было лучше того, что сейчас. Мы хулиганили, конечно, озорничали — звонки у дверей, помню, срезали. Но все же шкодничали умеренно, и такими глупостями, какими сейчас заняты дети, сидящие в телефонах, не занимались.

— Как вы собирали песни? Их найти — это же не с корзиной за грибами в лес пойти…

— Собирала по-разному. Это были мои грибы, все — белые! Ездила много — на Валдай, по станицам под Ростовом, по волжским местам, в Саратов… Помню, приехала в Карелию, голодная, гитара в руках. Постучалась в избу. А уже поздно, часов девять, они ложатся-то рано, в четыре утра подъем — корову доить. Открывает мне бабушка, потом узнала — баба Граня. Смотрит удивленно: что за оборванка. Поворчала немного, но пустила, накормила меня картошкой, огурцами да кислой капустой. А я все про песни толкую. Ну, она взяла платок, на плечи накинула и пошла по избе, запела «Цветик мой» — обрядовую песню, с которой венчали. Я слушала — сердце замирало. А в Саратовской области, помню, запели две женщины «Вы сестрицы-подруженьки», ее тоже под колокольный звон венчальный пели. Так они меня чем потрясли: одна взяла колотушку, а другая чугунок. И наполнился дом звоном… Так и собрались песни. Всего их более трехсот, у каждой своя история. Некоторые песни мне приходилось обрабатывать, не всегда они были ладными и складными, писала песни и сама. «Барыню», например.

Но не все песни подходили под гитару. Гитара — инструмент особый, не гармошка и не балалайка, да еще и у каждого инструмента — душа своя. И не все песни ко мне шли, и я шла не ко всем… Это же диффузия, взаимный, глубокий процесс. Например, песня «Черный ворон» долго ко мне не шла. Я все думала, да как же ее петь, с моим-то хулиганистым характером! А потом посерьезнела… И эта песня поставила всех на уши — я ее спела на конкурсе в 1973 году. Вообще, миром правит Бог и Божий промысел. И это его промысел был. Он нам многое прощает, не любит лишь неблагодарности, непочитания его, проявлений гордыни и зависти.

— О, зависть… Вы с ней сталкивались?

— Конечно. И мне завидовали, и я завидовала. А как? Нам человеческое ничего не чуждо, мы не святые…

— Скажите, а за что вас сделали невыездной?

— Язык распускала! У меня однажды был концерт в Кремлевском Дворце съездов, выступление к 7 ноября. Я вышла на сцену, все сидят напротив меня, как морковки на грядке, мрачно так, в самом центре — главной морковкой — Брежнев. Я спела романс «Не говорите мне о нем» и веселую песню «Комарики». А все сидят словно в масках. Только маршал Гречко один — ох, как же он мне понравился! Такой живой, хлопал, аж ногами топал. Я для него и пела. Ну, потом мне другие тоже похлопали. Но я за кулисами брякнула, убирая гитару в чехол: мол, надо же, пришла с гитарой, в Кремль, к Политбюро, выше которого только Бог, а меня даже не проверили. А ведь я могла бы в чехол пулемет положить, вышла бы да и постреляла всех. Вот такое сказанула и пошла себе. Это слышали стоявшие рядом артисты и несколько человек в гражданском, которые нас «пасли». Никому ничем пенять не могу, но мое заявление дошло до отдела культуры ЦК партии. Конечно, меня прикрыли за такие слова. И в том же 1973 году после центральных площадок начали потихоньку отодвигать. Правда, дали попеть в «Национале» на улице Горького, ныне это Тверская. Там были одни иностранцы, успех бешеный, причем, когда я пела, никто не ел, вилками по тарелке не звякал, что приятно. Слушали в такой тишине, что я даже переспросила — не нравится? Но потом отодвинули меня и оттуда, и в итоге я выступала по каким-то агитпунктам. Сейчас я понимаю, что меня надо было смирять. А значит, мне надо было через это пройти.

— А вы ведь были знакомы с Лидией Руслановой?

— Да. Однажды был концерт в станице Новочеркасской. Я там пела с ансамблем «Добры молодцы» перед Лидией Андреевной. И она слышала, как я пела, и после концерта ее помощница передала, что она просит меня зайти. Но тогда я увидела ее впервые — эту великую женщину… Ее вели под руки, на сцене она села на стул — у нее после лагерей очень болели ноги. Помню, я ощутила ее грандиозность как личности, но при этом и хрупкость. Мне почему-то запомнилось, что она была не худенькой, но у нее были тонюсенькие руки, ладони и пальцы… А потом я пришла к ней в гостиницу, стояла и не верила, что стою перед ней, — это же глыба, а кто я? А она мне говорит — садись, милка-голубка. И мы начали болтать. Я спросила, почему она не пела до конца песню «Окрасился месяц багрянцем». Финал там страшный, конечно. И она объяснила: оказывается, во время войны нельзя было петь про смерть. А еще она спела «Шумел камыш». В этой песне последнего куплета она не знала. Это была встреча с огромной, великой личностью.

— Вам не горько, что эта песня стала застольной?

— Ну чего вы, в самом деле. Народ разный. Есть те, кто святое испортит и в похабность превратит, а есть те, что сделают наоборот. Пусть поют.

— И то правда. А вы так много пели Окуджаву…

— Булат Шалвович — это отдельная страница в моей жизни. И я его считаю своим крестным в творчестве. Мы познакомились очень давно. Я когда-то очень увлекалась философией — читала Дидро, Канта, Буало. И он ею был увлечен. И я впервые поехала к нему, когда он жил еще на Речном вокзале. Говорили о философии, о жизни. Я спела ему под гитару частушки, он мне — «Летят утки», а еще песню «Матушка», которую пела цыганка Таня перед свадьбой Пушкину. Он подарил мне сборник с песнями, надписав его: «Жанне Бичевской с поцелуйчиками. Дружески». И там было мудро приписано еще: «Счастья не желаю. Это фикция».

— А это фикция?

— Пушкин как говорил? На свете счастья нет, но есть покой и воля. Надо жить весело. Вот мы с Геной (Геннадий Пономарев — поэт, композитор и певец, муж Жанны Бичевской. — «ВМ») весело живем. Потому что все с шуткой, легко. Не люблю скуку. Серьезной становлюсь, когда это действительно нужно. И поведение мое продиктовано обычно обстановкой. Вот это я сказала, о как!

— Афористично сказали! Но продолжим. Помимо Окуджавы, вы пели также песни Дольского.

— Саша потрясающий, мы дружим с 1976 года. У меня планировался концерт в Ленинграде, и рано утром в гостинице мне сообщили, что к нам с Геной пришли. Я спустилась вниз, а там стояла милая женщина, Надя, я потом узнала, что она Сашина жена, и тогда еще неизвестный мне, похожий на Есенина блондин — Дольский. Изрядно пьяненький. Он сказал, что хочет подарить мне песню, потрясающий «Ленинградский вальс». Мы в номере Сашу отпоили чаем, и я сказала, что песню спою уже сегодня вечером, но он чтобы пришел на концерт трезвый и с цветами. Песню я выучила, ленинградцы восприняли ее отлично. И Саша пришел — трезвый! Он потом вообще бросил пить. Прекрасный человек! Верю, это песня его подняла!

— А у вас какая песня любимая-то?

— Ого! А ну-ка спросите у матери, какой ребенок у нее любимый? Они же все ее дети. Из нее вышли! Мои песни — процесс биологический, все идет изнутри, все связано и с головой, и с сердцем, все родные.

— Не обидно, что «Ой, да не вечер» до сих пор многие считают абсолютно народной песней?

— Пусть считают. Но текст был записан мной в станице Новочеркасской, его одна бабушка подарила, а вот мелодии она не помнила. Когда я вернулась домой, взяла гитару и… Вы не поверите — мелодия пришла сразу! Я вошла сердцем в эту песню, и она отозвалась мелодией…

— Вы объехали полмира, ездили и в Афганистан. Хотели поддержать наших мальчиков?

— Ну не душманов же посмотреть… Это был 1982 год. Поехала я от редакции «Комсомолки». Об этом могу рассказывать долго. И на полигоне дали пострелять, и летали по частям. Я пела Окуджаву и русские песни, за что потом на меня написали донос в Москонцерт. Но главное не в этом. Меня после концерта отвели в госпиталь. Насмотрелась такого… Два дня не могла говорить. Цветы разложила покалеченным мальчишкам на кровати. Концерт вечерний отменили. Речь потом вернулась…

— Вы, конечно, оптимистка, но как же справлялись с нападками, лишением возможности выступать?

— У меня внутри — турбина. Она все перемалывает. Без нее я погибла бы. Но мне 80, а я все бегаю. И многие вещи дух укрепляют и душу поддерживают. Например, мне как-то сказали, что на Каширке, в онкологической клинике, несчастным больным ставили песни иеромонаха Романа в моем исполнении. И происходило нечто, похожее на чудо. Это просто не может не согревать!

ДИСКОГРАФИЯ

• Господа офицеры (1994)
• Слишком короток век (1997)
• Любо, братцы, любо… (1997)
• Жанна Бичевская поет песни иеромонаха Романа (1997)
• Имени Твоему, Господи. Духовные песнопения (1998)
• Осень музыканта (1998)
• Русская Голгофа (1998)
• Старые русские народные деревенские и городские песни и баллады в 4 частях (1998)
• Жанна Бичевская поет песни Булата Окуджавы (1999)
• Царь Николай (1999)
• Верую (2000)
• Мы — русские. Жанна Бичевская поет песни Геннадия Пономарева (2001)
• Черный ворон (2002)

ДОСЬЕ

Жанна Владимировна Бичевская родилась 17 июня 1944 года. Советская и российская певица, автор песен. Народная артистка РСФСР. Лауреат Премии Ленинского комсомола. Живет и работает в Москве, более 30 лет находится в третьем браке, замужем за автором большинства своих песен Геннадием Пономаревым. Называет свой стиль «русский кантри-фолк». Репертуар певицы насчитывает несколько сотен произведений — песен духовного и общественного содержания, русских народных песен, романсов, а также песен на стихи поэтов Серебряного века. Основной тематикой песен Бичевской являются русский патриотизм и православие. В своих песнях она вместе с мужем Геннадием Пономаревым, также композитором и автором текстов, проповедует любовь к традиционным ценностям. Считает себя монархисткой.