Писатель Дмитрий Лиханов: Нет идеологии — и люди не понимают, ради чего живут

8 ноября исполнилось 65 лет заслуженному журналисту России, писателю и общественному деятелю Дмитрию Лиханову. Мы нередко берем у него интервью, но, как правило, он рассказывает исключительно о работе подведомственных ему фондов, которых ныне уже четыре. Но на этот раз «Вечерняя Москва» решила поговорить не о работе фондов, а о нем самом — ярком журналисте, прославившемся в 1990-е, а ныне — незаурядном писателе.

Времени перед юбилеем у Дмитрия Альбертовича нет. Впрочем, его нет никогда. Есть море обязательств и планов. Встречи. Мечты. Усталость, но при этом и драйв — «журналистский ген» дает о себе знать и никуда не исчезает! А поговорить нам удалось в редкий день, когда Лиханов никуда не несется.

— Дмитрий Альбертович, все у вас начиналось с журналистики да еще и с расследований — это вообще похороненный ныне жанр. Как это было?

— Если человек идет в журналистику, начинать нужно именно с ежедневной газеты. Это лучшая школа. У меня первой и единственной ежедневной газетой была «Советская Россия». Помню цех — грохот печатной машины. Верстальщиков в типографской краске. Линотипистов, что отливали слова из свинца. Во всем этом было подлинное удовольствие. Газет тогда было немного, но все они были важными, выходили миллионными тиражами. И когда твоя заметочка, пусть даже совсем маленькая, появлялась в газете, это было событием! Ты ощущал собственную причастность ко всему, что происходит, без пафоса — к судьбе страны.

Прежде чем поступить в газету, я учился на факультете журналистики МГУ, на международном отделении. Вообще считается, что журфак якобы учит писать, но на самом деле это не так. Этим навыкам он не учит. Как говорил один мой старший, ныне, увы, покойный товарищ, окончивший журфак в 1960-х, «ты там выучишь язык и прочтешь уйму отличных книг». Так и вышло. Да, журналистике там не учили. Однако сам процесс обучения был несравненным! Античную литературу нам преподавала легендарная Елизавета Петровна Кучборская, русскому языку учил Дитмар Эльяшевич Розенталь, Ясен Николаевич Засурский читал американскую литературу… Это были преподаватели-легенды, в остальном же все произошло так, как и обещал приятель: я прочел много хороших книг и выучил испанский с нуля. А с третьего курса еще и польский. Ну а когда пришел в «Савраску», как тогда «Советскую Россию» называли в народе, меня там всему учили заново.

— На учителей-практиков вам тоже повезло?

— Да, во-первых, в «Советской России» был тогда потрясающий главный редактор — Михаил Федорович Ненашев. А во-вторых, там трудилась замечательная Марина Чередниченко — прекрасный журналист, обозреватель газеты. Она не жалела времени и по вечерам, сидя в своем кабинетике, терпеливо объясняла мне, как нужно строить фразы и создавать тексты. Я вообще-то должен был распределиться в испанскую редакцию ТАСС. Но отец (Альберт Лиханов — писатель, основатель Детского фонда, скончался в 2021 году. — «ВМ») спросил — а почему бы тебе не пойти в газету? Я был не против: к ТАСС душа у меня не лежала, если честно. Проходил там практику, и мне не нравилось, что все в их системе обезличено, сплошь идет «соб. инф», то есть «собственная информация», а тебя, автора, вроде бы и не существует. В газете было по-другому. Папа позвонил Валентину Чикину, тогда — заместителю Ненашева, и тот меня взял. В тот год пришло много молодых ребят — Артем Боровик, Дима Бирюков, чуть раньше пришел туда Вовка Яковлев. Мы были бóрзые и атмосферу в редакции изменили. Потом, правда, меня оттуда выперли.

— Ой, за что же?

— Ненашев ушел, и Валентин Васильевич Чикин, став главным редактором, сказал мне, что «вынужден предложить расстаться». Я спросил за что и услышал в ответ что-то вроде «ты не понимаешь принципов партийной печати». А я их и правда не очень понимал. Тем более что я только что вернулся из Гаваны, где трудился в левацкой газете для интеллектуалов El Caiman Barbudo, где этих принципов не было и в помине. Не исключаю, кстати, что я раздражал тогдашнего своего начальника Льва Гущина, и это он «слил» меня. Но, как потом оказалось, все это было к лучшему. В общем, я оттуда ушел и пошел к Анатолию Владимировичу Софронову в «Огонек». Он меня тут же взял на гонорар, а через пару месяцев в «Огонек» пришел Коротич. Первым делом я написал огромную статью про «дело Мосторга». Помните эту историю? Был такой человек — Николай Трегубов, к слову сказать — фронтовик, возглавлял Главное управление торговли Мосгорисполкома. После расстрела директора «Елисеевского» КГБ и прокуратура решили прижать мосторговлю. Трегубову вменили взятку в 35 тысяч рублей. И дали ему за это 15 лет, из которых он отсидел в итоге 12. Материал печатали в двух номерах, шум поднялся невообразимый, моим родителям звонили знакомые чиновники и спрашивали, не боятся ли они за меня. Мне же «слил» всю информацию из Генпрокуратуры СССР «важняк» Володя Олейник. Расследование было серьезным, и меня взяли в штат «Огонька».

— А про узбекское золото писали? Знаменитые фамилии Гдлян и Иванов помните?

— Писал... Узбекское дело было частью большой игры, это была история политическая, которую разыгрывали для того, чтобы свалить Горбачева. Куда больше я горжусь расследованием по пропажам людей. Одно время немалое число людей пропадали без вести, удалось кое-что обнаружить… После публикации пришли мешки писем, и сразу несколько, штук 20, были из Волгограда. Оказалось, там исчезали бесследно дети. И Коротич отпустил меня к Ванге. Она каждую привезенную фотографию изучала руками, будто слушала, а потом сказала мне очень печально: никого из этих детей нет в живых…

— Какая жуть… Это так и осталось загадкой?

— Увы... И много было еще разного, но потом я в какой-то момент решил, что мне надо написать книжку — детектив. Коротич отпустил меня из штата работать на гонораре, и я засел за детектив, первый и последний, а когда закончил писать, мне позвонил Юлиан Семенов и предложил пойти к нему в «Совершенно секретно».

— Культовое издание времен постперестройки… Из биографии вашей известно, что вы согласились.

— Ну а как иначе? Он предложил бешеную зарплату — 300 рублей, синий «служебный» паспорт, поездки по свету… Редакция сидела в конспиративной квартире КГБ на Новом Арбате, в том доме, где был магазина «Мелодия». Я согласился, у меня уже была семья, ее надо было кормить. И, конечно, время началось удивительное: творчество в чистом виде.

— Как вам работалось с Юлианом Семеновичем?

— Великолепно. У нас вообще царила почти домашняя атмосфера, все были друзьями и соратниками. Кадрами заведовал бывший советский резидент в Норвегии, который вспоминал, как кадрил, находясь там в служебной командировке, норвежскую принцессу. Секретарем редакции была Зоя Выскребенцева, в прошлом — переводчица МГБ, получившая восемь лет мордовских лагерей за поход в театр с американцем. Она, кстати, жива до сих пор, ей 102 года. Работал в редакции и племянник знаменитого разведчика Конона Молодого, Эдик Лимонов приходил на летучки, заезжал бывший глава КГБ Чебриков… В общем, это была абсолютная фантастика. Увы, потом у Семенова случился инсульт, затем еще один. Тогда Артем Боровик предложил нам поддержать его кандидатуру на место главного редактора, пообещав за это сделать акционерами. Мы ему поверили и поддержали, он и правда сделал всех нас акционерами — я владел 15 процентами газеты «Совершенно секретно». Но потом он потихоньку всех уволил и как-то хитро все подтянул к себе. Я понимаю, что это грамотно, когда все деньги в одной кубышке, но все-таки это был обман. И разошлись мы с ним именно из-за денег. А это грустно. Я потом пробовал как-то наладить отношения, мы даже встречались, но что-то уже безвозвратно ушло. А потом Артем погиб. Стоило оно того? Не уверен.

— А как вы думаете, почему тогда, в тот непростой период жизни страны, появилось так много истинно золотых перьев?

— Тут много сошлось факторов. Конечно, повлияло то, что называли гласностью. И был огромный интерес к происходящему, желание сделать что-то особенное. Я, например, часто и подолгу сидел в спецархиве, который существовал на Выборгской. Там хранилось все, что мы вывезли из Европы во время войны. Там были поистине уникальные документы: архив правительства Виши, документы Французского и Итальянского движения сопротивления, а еще — полный архив Ротшильдов, со всеми переписками и долговыми расписками. Он был бесценен, но позже Ельцин отдал его бесплатно Ротшильдам, как мне поведал один сотрудник из Росархива.

— Так странно: вы даже сейчас с азартом об этом вспоминаете, а многие молодые журналисты боятся выгорания...

— Я этого вообще не понимаю. У нас у всех было великое желание добиться чего-то, самореализоваться. Мне нравились расследования, потому что они позволяли что-то открыть, докопаться до истины, а потом сказать об этом вслух. Только потом, много позже, я понял, насколько был втянут во всякие политические игрища. Но мне все равно хотелось расследовать, узнавать, прояснять, рассказывать… Это же открывало правду, и таким образом вроде бы делало людей умнее… Во всяком случае, я так думал.

— И это была авторская журналистика. Но сейчас ее не особо ценят, важно уметь писать для соцсетей. А что вообще происходит с журналистикой?

— Да нет ее в том виде, в котором она была в наше время. К сожалению моему великому, журналистика… Эх, этот глагол не пропустит цензура. Журналистика превратилась в удел каких-то маргиналов.

— Ну спасибо, Дмитрий Альбертович!

— Но-но, надо дослушать до конца. Я говорю о блогерстве, которым журналистику пытаются подменить. То, что я вижу в интернете, — это в большинстве своем графоманство, пошлость, искривление сознания.

— Но об этом можно говорить бесконечно. А что было после ухода Семенова?

— Я решил тогда делать свой журнал. Он назывался «Няня», это был чистый бизнес. Я занимался этим 15 лет. Выходил солидный глянец, печатались мы в Финляндии. Это было вполне приличное издание для родителей, не глупое, полезное. Но я жалею об этом времени. Если бы я тогда начал писать, то больше успел бы сделать как писатель. Было больше куража, энергии…

— «Никогда ни о чем не жалейте»!..

— Да там все было отлажено за пять лет, можно было и не погружаться уже потом. Ну, во всяком случае, у Ваньки, моего сына, не было проблем с детским питанием! Но я — жалею… Время было такое подлое, когда все думали только о деньгах. Вот, честно и откровенно…

— Среда-то была творческая, а это не просто, много ли было предательств, ссор?

— Каких-то трагических расхождений с людьми не было, ну вот разве что разошлись по жизни с Артемом, о чем я говорил уже. Но предательство было, безусловно, как без него? Вскоре после того как я начал делать журнал, я взял к себе школьного товарища на должность финдиректора. А он подделал мою подпись и украл деньги. Я был… скажем так — обескуражен.

— Искали, нашли, мстили?

— Поначалу завелся. Знакомые вывели на оперативника, который уже через неделю все узнал — где он живет, чем занят. И мне было сказано так: цена вопроса — 300 долларов. Ты платишь, мы ему подбросим наркотики в машину и закроем на 5 лет как минимум. Я думал неделю и отказался. Сейчас счастлив, что не повелся, греха на душу не взял, иначе жил и мучился бы по сей день. Вон, сейчас вспоминаю это с улыбкой. Но я хочу сказать, что и сама жизнь, и журналистика подарили мне огромное количество не разочарований, а встреч с совершенно потрясающими, удивительными людьми, и таких людей гораздо больше.

Ну а в какой-то момент я понял, что реально сделал довольно много в журналистике и пора тормозить. Был такой Володя Чернов, в прошлом главный редактор «Огонька». В то время он выпускал популярное издание «Стори». Вот он меня и окрылил, опубликовав в шести номерах мою повесть «Маленькое сердце».

— А как вы нашли героя романа «Звезда и Крест»?

— Мы были знакомы с Бурковым много лет, познакомились, когда Валера только-только пришел из Афгана. Это потом он стал помощником президента, пытался сделаться депутатом и губернатором. Понял, что не получится. И ушел в иноки, стал монахом Киприаном. Мы с Машей, моей женой, слушали его истории, и я однажды понял, что не хочу писать его биографию, а попробую написать Историю воина, ставшего Воином Христовым. Бурков эту книгу из принципа не читает. Правильно делает. Это повод для гордыни. Кстати сказать, я на войну постоянно рвался. И в Анголу, и в Афган, но семья меня не пускала. И поехал я на войну только сейчас, когда папы с мамой не стало. И увиденное меня перевернуло. Маша переживала, конечно, но она понимала, что мне это необходимо — и как председателю фонда, и как человеку. И что-то такое вскрылось: я написал несколько рассказов под впечатлением от увиденного в Мариуполе. Это невероятная боль.

... А с отцом мы как-то сидели вечером вдвоем, это было незадолго до его ухода. И он сделал признание, для него крайне сложное. Он сказал: «Ты пишешь лучше, чем я». Услышать это от него, лауреата Госпремии, книги которого выходили миллионными тиражами, мне было… сами понимаете. Я до конца дней своих буду помнить это его признание.

— За «ленточкой» уже сколько раз были?

— Шестнадцать. Я о войне этой думаю достаточно часто. Да, она многое вернула нам: там люди иначе понимают дружбу, братство, ценность человеческой жизни, боль утраты. Но вместе с тем думаю и о тех, кто рано или поздно оттуда вернется. Любая война морально увечит людей. Что бы мне ни говорили. Как они будут вписываться в мирные реалии, как жить этим людям с боевым опытом, привыкшим, помимо прочего, получать огромные деньги, которых им на гражданке никто не даст. Надеюсь, об этом задумываюсь не только я…

Кстати, сейчас, когда мы сидим разговариваем, туда едет Светлана Широкова, наш программный директор. В свой юбилей повезла очередной гуманитарный груз. У фондов вообще много работы. Недавно впервые провели вручение гуманитарной премии «Совесть»: важно отметить усилия достойных людей. Все программы Детского фонда работают, как и прежде.

— О чем мечтает Дмитрий Лиханов — писатель, гражданин, человек?

— Скажу! Написать хотя бы еще три романа. Есть фантастические сюжеты. Верю, что отменят наконец 13-ю статью Конституции. Уверен: нам, стране и ее людям, нужна идеология. Нужна смена тренда развития общества: нет идеологии — и люди не понимают, ради чего живут, какие цели впереди и что Родина — одно из высших нравственных базовых понятий. Китайцы говорят: вы предали идеи, которым служили много лет. Как не согласиться? Мы пошли не туда, клюнули на какие-то расставленные перед нами наживки, ложные цели. Надо это признать и развернуться. Кстати, о китайцах: не могу не сказать. Сейчас под Курском несколько пунктов временного размещения беженцев. Там несколько сотен человек и 100 с лишним детей, которых перед зимой нужно одеть-обуть. Китайским бизнесменам, которые у нас работают, я просто звоню по телефону и прошу помощи. И они мгновенно реагируют и помогают. А наши начинают стонать, требуют договоров, рассказывают о сложностях. Задача номер один сейчас — помочь этим ребятам. Еще повезем бригаду питерских врачей, с которыми давно сотрудничаем, обследовать детей в Рубежном, Сватове и Лисичанске, где с медициной беда. Если есть московские врачи, готовые к нам присоединиться, милости просим.

ДОСЬЕ

Дмитрий Альбертович Лиханов родился 8 ноября 1959 года в Кирове. Российский журналист и прозаик, общественный деятель. Сын писателя Альберта Лиханова и первого диктора Кировского телевидения Лилии Лихановой. Заслуженный журналист Российской Федерации. Лауреат ряда престижных премий, в том числе Премии имени Юлиана Семенова в области экстремальной журналистики, Национальной премии «Имперская культура» имени Эдуарда Володина за роман «Звезда и Крест» и победитель Всероссийской литературно-исторической премии «Моя Россия» в номинации «Современная проза». Председатель Российского детского фонда, Фонда защиты детей, Международной ассоциации детских фондов, курирует Фонд сохранения творческого наследия Альберта Лиханова.