Как живет сын Децла

«Вечерка ТВ» запустила новую программу — «Кофе-брейк со звездой». Ее первым гостем стал музыкант, сын рэпера Кирилла Толмацкого (более известного как Децл), участник телешоу «Выживалити. Наследники» Меркурий Антоний Иоанн Кириллович Толмацкий. Он рассказал «Вечерней Москве» о своем детстве, отце, творчестве, планах на будущее и участии в проекте с другими детьми звезд.

— Тони, ты очень похож на отца, я думаю, тебе это говорили много раз. И внешне, и поведением. Похож и стиль музыки, который ты выбрал. Возникают ли из-за этого претензии и критика со стороны и как ты сам на это смотришь?

— Для меня это скорее невоспитанность и незнание контекста, чем какая-то серьезная и конструктивная критика. Я уже суммарно лет 12 хожу в дредах, и первые мне сделали родители. А насчет того, что я «копирую» — я в этом рос, ездил с отцом на студии, был у него на концертах, общался с музыкантами, и для меня это логичное продолжение того, чем бы я хотел заниматься. И в принципе логичное продолжение моего отрочества и юношества. Но я не обижаюсь, начал даже смеяться над этим.

— Тебя раздражает, когда тебя сравнивают с папой?

— Раньше раздражало и бесило, я пытался от этого уйти. Но теперь я этим горжусь, это дало мне больше плюсов, чем каких-то минусов. И я очень люблю папу и не могу сказать, что не горжусь тем, каким человеком он был.

— Для многих твой отец был не только талантливым музыкантом, но и голосом целого поколения, он оказал значительное влияние на становление российской рэп-культуры. Каким он был для тебя? И какое влияние на тебя оказал, как ты сейчас это можешь оценить?

— Я бы сказал, даже не целого поколения, а нескольких. Это был такой переходный период, что он воспитал и подростков, и ровесников, и тех, кто позже родился. И удивительно, сейчас началась какая-то новая волна трендов у 15–16-летних, резко все «зашарили», кто такой Децл.

Папа был приблизительно везде одинаковый, но, думаю, дома он был более шутливый, семейный, тихий. Но меня воспитывал все-таки не Децл, а Джузеппе Жёстко и Le Truk (сценические псевдонимы Кирилла Толмацкого — прим. «ВМ»), потому что, когда появился я, он уже прошел через падение благодаря Александру Яковлевичу (Толмацкий, отец Децла и продюсер — прим. «ВМ»), и он ушел в андеграунд окончательно. Те мысли и идеи, которые он транслировал тогда в творчестве, он транслировал и в реальной жизни. Поэтому можно сказать, что я вырос на тех идеалах, которые он пропагандировал.

— Какие основные принципы тебе привил отец?

— В первую очередь быть честным с собой. Потому что, если ты не можешь быть честным с собой, ты не можешь быть таким и с окружающими. Уважать себя и окружающих, ценить друзей, людей, мир вокруг, относиться с позитивом к каким-то вещам и уметь посмеяться.

— А за что папа ругал?

— Больше всего ругал за вранье. Мне привили с детства, что я не умею врать, и если я вру сейчас, то мне это дается с большим трудом. Мне проще все сказать и получить наказание. Но папа вообще ко всему подходил с головой и никогда силу ко мне не применял.

— Какая музыкальная атмосфера царила в доме и соответствовала ли тому, что Кирилл Толмацкий демонстрировал на сцене? Когда появилось твое увлечение музыкой? И как папа на это реагировал?

— Дома у нас играло что-то отличное от хип-хопа — регги, соул, фанк, джаз. Отец очень любил цветочки, и у него регулярно там, где у нас была комната с цветами, и в принципе по квартире играли сборники переделанных старых фанковых треков. Очень много играли Боб Марли, Дэмиан Марли. Можно сказать, что я на этом вырос. Дэмиан Марли до сих пор один из моих любимых исполнителей.

Я слышал на студии почти каждый релиз, который готовил папа. Как мне рассказывали родители, все время, пока я был у мамы в животе, мы находились на записи альбома «Карате», который тогда делал Смоки Мо (рэп-исполнитель и саунд-продюсер Александр Цихов — прим. «ВМ»). Мне говорили, что я с детства что-то пытался накидывать в приложении, где можно писать музыку, у папы где-то на старых компьютерах были завалявшиеся демки, которые уже, наверное, не достать. Так что это с детства было (увлечение музыкой — прим. «ВМ»), но я никогда не думал, что пойду на это осознанно.

Папа меня очень любил, он на все на это реагировал всегда с добротой, позитивом и всегда хвалил. Но что касается рэпа или хип-хопа, я начинал накидывать тексты еще лет в 9–10, он такой: «Не буду ничего говорить, вот тебе размер, как это делать, но пока пиши, нарабатывай, если это действительно твое, оно пойдет». И уже после его смерти я прям углубленно в это сел, так что в детстве по большей части это были просто шалости.

— Ты сейчас учишься в МГУ на факультете журналистики. Это как-то не совсем стыкуется с твоим музыкальным бэкграундом. Почему журфак?

— Ну почему не стыкуется... Наверное, странное заявление, но в целом я не журналист, я — медиакоммуникатор (медиакоммуникации — прим. «ВМ»). Это работа со статистикой, анализ данных, продвижение аудитории. И мне очень понравилось расположение университета — в центре, там прекрасное комьюнити, отличные люди учатся, они все заряжены, с ними интересно. Конечно, присутствует доля снобизма у ребят, которые туда поступили, сразу начинается чуть-чуть такое «через губу». Но очень много творческих, классных людей. И медиакоммуникации — это хорошее подспорье для того, чтобы я понимал, что будет происходить у меня в команде в дальнейшем, потому что это напрямую связано с развитием в медиа.

— А в какой момент появилась идея или внутренняя необходимость углубиться именно в рэперскую историю? Почему не соул, не джаз, раз этого достаточно было в семье?

— На самом деле просто хотелось быстро заработать денег для себя и матери, было желание попытать счастья. Начал я лет с 14. Просто понял, что буду бить в эту точку, пытаться, пытаться и еще раз пытаться. Было трудно, очень много вещей откладывалось на потом. Но жизнь постоянно подкидывала что-то касающееся этого направления, и я подумал — раз меня со всех сторон это преследует, то почему бы и нет. И оно само пошло по накатанной. Можно сказать, что я вообще везунчик, потому что много вещей в карьере приходит ко мне само, и я ценю это, я благодарен за это жизни.

У нас никто в семье не умеет петь. Русская уличная поэзия, назовем ее так, окружала меня с детства, а не соул и не блюз. Но если послушать композиции, которые я выпускаю, вы, скорее всего, заметите, что там присутствует эклектичное смешение всех этих жанров, я стараюсь интегрировать их в музыку. Даже многие старички, которые давно работают на этом рынке, говорят, что это непонятно русскому слушателю именно потому, что это по большей части западный звук.

— О чем твои композиции, какие темы ты затрагиваешь? И с чего начинается их создание?

— Сначала рождаются темы. Потому что я себя заношу в категорию артистов, которые разбирают самого себя и пытаются это ретранслировать в жизнь.

Из работ, которые я за последние два года выпустил, Rorshah — про прошлое, слезы, как важно уметь плакать, потому что это помогает вылечить себя. У нас воспитано очень жесткое отношение к слезам у мужчин, а когда вырастаешь, ты понимаешь что без слез нельзя, потому что это копится и вместе с ними выходит наружу.

Connection — легкий тречок, хаус, он про пейзаж ночи. Для меня важно было зарисовать настроение, когда ты часа в 2–3 лежишь, у тебя окна выходят на оживленную улицу, ты слышишь, как кто-то выходит из бара, слышишь шум машин, который со всем этим сочетается, и ты отправляешь себя на воображаемую прогулку.

Marimba — трек про то, как ощущается жизнь в мегаполисе и отражается через такую латину, намешанную с околоцыганскими ритмами. Это интересно.

«Буревестник», который я выпустил в начале весны, вообще был сделан к акции «Голос поэта», но я «слился» из участия и решил выпустить трек самостоятельно. Это было сделано на основе стихотворения Максима Горького «Песня о буревестнике», и я хотел пересобрать образ. Если Горький рассматривал революцию в целом как картину, то мне захотелось поговорить о том, насколько правильно быть революционером в мире, где есть люди, которые пытаются строить не разрушая, а улучшать то, что есть.

Последний трек, который я выпустил, IKKISURT — это, наверное, первая часть из разбора того, что такое любовь. Он посвящен по большей части моей девушке, страсти как чувству любви. Это про мужской максимализм на свидании, что ты чистые трусы надел, усы побрил, побежал — это все, на что зачастую хватает мужчин, они уже скорее мчатся за своей добычей, как бы это мизогинно ни звучало.

В целом я пытаюсь посмотреть под разными углами на какие-то привычные ощущения, разобрать для себя, заглянуть глубже и зашить в это какой-то важный смысл. И таким треком для меня стал «Чай». Название, конечно, такое себе, но по наполнению это один из лучших моих треков, потому что я решил рассмотреть ситуацию, когда ты сидишь с утра, у тебя работает телевизор, включен телефон, ты что-то листаешь, из окна слышны бесконечные звуки «долбежки». И все это смешивается с тем, что ты ощущаешь себя невыспавшимся, и возникает информационный перегруз, из-за которого ты начинаешь терять себя в реальности. Это такое возмущение насчет того, какое сейчас время, когда люди очень часто путают понятия и пытаются их заменить, какое-то бесконечное количество блогеров, которые считают, что их мнение действительно важно для окружающих, людей, которые просто умеют с серьезным видом транслировать правильные, на их взгляд, вещи, но никто не пытается даже в этом разобраться.

Я стараюсь аккуратно, интеллектуально разговаривать на те темы, которые мало кто затрагивает, особенно во времена, когда музыка по большей части перешла в категорию индустрии. Извините за такой долгий экскурс.

— Чем для тебя отличается твой рэп от рэпа твоего папы? Мы говорим про поздний его вариант.

— Возможно, это грубо, но, мне кажется, что отец был больше про остросоциальные темы в последние годы своей жизни и творчества, а я все-таки больше про самого себя и про саморефлексию, анализ, философию. То есть я больше про какую-то сказку, а папа больше про реальность. Мне нравится создавать картину, которая тебя поглощает, нравится играть с образами и метафорами, а папа был больше про социальную повестку, про то, как донести именно смысл. Но я могу ошибаться.

— Как тебе кажется, в текущей ситуации у тебя есть какие-то конкуренты или ориентиры?

— Не скажу, что для меня есть какие-то действительно такие столпы, апостолы, легенды в России, потому что я слишком много знаю, слишком много слышал и в принципе с детства никогда не создавал себе кумира ни в каком формате. Я ни с кем не соперничаю, играю в свою тихую игру, мне интересно развиваться отдельно от этого.

Мне не нравится, во что превратился музыкальный рынок, по большей части это ориентировано именно на потребителя, а не на какую-то творческую составляющую. Но это не проблема, это имеет место быть, просто рынок коллапсирует из-за этого на дистанции.

А так, чтобы у меня были какие-то враги, конкуренты — нет, не скажу. Скорее, есть люди, которые мне приятны и неприятны, с которыми я бы хотел и не хотел поработать.

Приближенно к тому, кого я бы мог назвать столпом из ныне живущих и обитающих на нашей сцене, — это Хаски (рэпер Дмитрий Кузнецов — прим. «ВМ»). Но Хаски меня притягивает именно своим слогом, тем, как он пишет и как работает с текстом. Я вижу в этом то, чем я пытаюсь заняться, и мне как раз-таки нравится эта сказочность, зарисовка, создание образов. Именно с этой точки зрения мне он очень нравится как персонаж.

— Для себя какие ты ставишь цели ближайшие?

— В плане музыки хочу доделать и выпустить альбом, и я уверен, что после этого жизнь разделится на «до» и «после» «Маленького мудреца». Потому что это то, во что я вкладываю всю душу и мысли, и это безумно крутой экспириенс, потому что я действительно выдумал целую вселенную богов и демонов, продумал огромную историю, которая напрямую относится к нашей жизни. И меня очень радует, что у меня дошла голова до этого, возможно, я закопаюсь в этом, но я безумно вдохновлен самой идеей. Хочу выпустить несколько синглов перед альбомом и затем уйти ненадолго в перерыв, чтобы заняться производством альбома. А как человек просто хочу быть, радоваться жизни, достать денег. Вот и все, наверное.

— На альбом уже накоплено творческого материала? Сейчас музыканты выпускают сначала синглы, потом делают клипы, а потом уже альбом. Почему для тебя важно выпустить именно его?

— Есть какое-то количество демок. Есть композиции на серединном этапе, которые надо закончить, все остальное пока что в тексте, в набросках. Я сейчас открыл краудфандинг и собираю средства на этот альбом, но, судя по всему, мне придется его завершать впроголодь, как всем артистам первые работы. Материал есть, я планирую минимум 13–14 треков на альбом. Большой, да, сейчас мало кто делает, потому что аудитория такое не слушает, но для меня важен сам факт того, что это будет моя первая работа. И она будет такой, как я ее вижу.

Чтобы регулярно выпускать синглы и снимать клипы, нужен не только человеческий ресурс, но и финансовый. А это все сильно подорожало. Для того чтобы зарабатывать в своей сфере, мне нужно еще какое-то количество песен, с которыми я буду ездить и выступать, поскольку я очень заморочен на таких моментах. Альбом — да, это может быть не очень выгодно и не очень правильно, как скажут многие маркетологи. Но это законченная творческая картина, работа, которая будет меня олицетворять как артиста. Тот человек, которым я являюсь сейчас, и тот творец, каким я себя вижу. Просто хочется показать свой максимум.

— Но правильно ли я понимаю, что на данный момент финансовых возможностей для выпуска альбома пока у тебя нет? Почему ты не хочешь обратиться к музыкальным продюсерам?

— Я прекрасно знаю, как это работает, и я не хочу остаться впоследствии по локоть без рук. Мне это не интересно. Хочу сделать хотя бы первый альбом полностью самостоятельно.

— У тебя уже есть своя аудитория, тебе важна ее поддержка и как-то ты с ней коммуницируешь?

— Я очень люблю своих подписчиков. И я бы сказал, что это не только наследие отца, но и мое открытое общение с ними, потому что я ценю всех и каждого. Я постоянно с ними выхожу на связь и стараюсь общаться больше как с друзьями. И я помню, как папа работал со своей аудиторией, как он к ним относился — это великолепно. Мало кто из артистов так общается, и я бы сказал, что он был ближе к народу, чем многие народные артисты. Мне есть на кого равняться, и я обожаю свою аудиторию.

— У тебя в этом году состоялось участие в шоу «Выживалити. Наследники». Любое шоу — это, как правило, желание заявить о себе. Так ли это было у тебя и что для тебя значит это шоу?

— Я восемь лет не был на море. После смерти папы я вообще перестал кататься на зиму куда-то, а я очень любил море, меня с детства возили. Я очень скучал, особенно по Таиланду, и просто не мог от такого отказаться, «усидеть на двух стульях» — и на море съездить, и поработать ради своей медийности. С одной стороны, я больше относился к этому как к экспириенсу, то есть море, детский лагерь, в котором я никогда не был, и это люди с похожей судьбой, потому что я не так много знаю своих ровесников, которые хотя бы приблизительно с такой же ситуацией. Было очень интересно на них посмотреть. И я не прогадал.

Но я очень сильно устал, выгорел, это тоже работа, и было тяжело, потому что хотелось, чтобы нас кормили за кадром, а нас не кормили, и спали мы на 35-градусной жаре, в синтетике, в очень неудобных условиях с точки зрения всего — и гигиены, и комфорта, какого-то жизнеобеспечения.

— Что для тебя было самым сложным на шоу?

— Не сойти с ума. Я очень сильно перегрелся, прям устал за этот период, потому что обещали одно, а получилось другое. Реальность сыграла забавную шутку, и из-за того, что это постоянно недоедание, стресс, ты просто плавишься на жаре и у тебя уже мозги набекрень. Какие-то малейшие встряхивания эмоциональные, и все — ты уже ушел в какие-то свои дебри, взорвался, растекся, вообще другой человек становишься.

— Тебе удалось подружиться с другими участниками? И считали ли вы друг друга соперниками, «выжить» же надо было всем?

— На самом шоу с некоторыми были недопонимания, но уже после проекта все просто отлично. Самые близкие — это Эмма (дочь продюсера Михаила Турецкого), Саша Филин (сын режиссера Сергея Филина) и Рэй (дочь певицы Глюкозы). С Гришей Валуевым (сын экс-боксера, депутата Госдумы Николая Валуева) общаемся чуть меньше, потому что он живет не в Москве. А вот с Васей Рыбиным (сын Виктора Рыбина и Натальи Сенчуковой) мы не то чтобы коннект какой-то поймали, но в целом тоже прикольный, самобытный дядька, просто не мой человек. А так со всеми стараемся общаться.

На тот момент это не воспринималось как соперничество, а как какая-то вынужденная мера. Как будто было ощущение, что не совсем те условия для того, чтобы соперничать. Скорее, для того чтобы проверить себя и свою прочность. Наверное, единственный, кто смотрел на это как на соперничество, — это все же Вася Рыбин. Поэтому это и выбивалось из моей картины мира.

— Ты бы принял участие, если бы предложили похожее либо любое другое шоу на проверку себя?

— Я сначала от этого отойду. А так было бы интересно, но только за деньги. Больше столько дней своей жизни бесплатно я тратить не готов.

— Твой творческий псевдоним Джузеппе Джуниор. Почему ты выбрал именно его?

— Мое полное имя Толмацкий Меркурий Антоний Иоанн Кириллович. И точно так же, как эти три имени, Джузеппе Джуниор — это мое четвертое. Это не просто амплуа, а большая часть меня. Это то, что дал мне отец. Во всех соцсетях, если появлялась фотка со мной, он постоянно ставил хэштег или упоминал как Джузеппе Джуниор. И я считаю, что это не проблема — то, что я буду вечно Джуниором (англ. «младший» — прим. «ВМ»), потому что он будет вечно старшим в этом вопросе. Точно так же как у Боба Марли есть Дэмиан Джуниор Гонг, он же Дэмиан Марли, точно так же у папы есть свой Джузеппе Джуниор. Папа выступал под псевдонимом Джузеппе Жёстко, когда мне присвоил префикс Джуниор. Поэтому я с этим и работаю. Это дань уважения не только отцу, но и культуре, на которой я был воспитан, точно так же как и дреды — это мой второй «паспорт». Возможно, я сокращу псевдоним в будущем, но пока что я хочу оставаться с ним, и он меня полностью устраивает. Он сложный, но люди и не такие вещи запоминают.

Ранее интервью «Вечерней Москве» дал американский актер, каскадер, кинорежиссер и мастер боевых искусств Марк Дакаскос. Он рассказал, что изменилось в его жизни за 30 лет и как он вновь оказался в России.