Смерть шпионам, или повесть о погашенном пильняке

Похороны были государственными, тело везли на лафете, за лафетом медленно с непроницаемо бледным, мертвым лицом вышагивал Сталин, чуть поодаль шли Зиновьев, Каменев, Рыков, Калинин и другие члены Политбюро, а также высшие чины Красной армии и члены семьи усопшего. И только тонкий цокающий звук сапог военных раздавался в холодном, скованном первым морозцем воздухе.

Когда тело наркома бережно опустили в вырытую за мавзолеем могилу, Сталин расправил слегка заиндевевшие усы и, утирая повлажневшие глаза, начал траурную речь. Речь была коротка, не по-сталински эмоциональна и длилась всего несколько минут: «Я не в состоянии говорить долго, мое душевное состояние не располагает к этому.

Скажу лишь, что в лице товарища Фрунзе мы потеряли одного из самых чистых, самых честных и самых бесстрашных революционеров нашего времени».

Но были там и такие слова, на которые в эти скорбные минуты мало кто из присутствующих обратил внимание: «Этот год был для нас проклятием. Он вырвал из нашей среды целый ряд руководящих товарищей. Но этого оказалось недостаточно, и понадобилась еще одна жертва. Может быть, это так именно и нужно, чтобы старые товарищи так легко и так просто спускались в могилу».

Это была не случайная обмолвка, вызванная душевными переживаниями генсека. Сталин всегда знал, что, когда, кому и где он говорил.

СМЕРТЬ ПО ПРИКАЗУ

М. В. Фрунзе умер 31 октября 1925 года в Солдатенковской (ныне Боткинской) больнице, куда был переведен из больницы Кремлевской. Оперировал видного большевика известный доктор В. Н. Розанов, участвовавший в лечении самого Ленина. Ему ассистировали врачи И. И. Греков и А. В. Мартынов, наркоз проводил А. Д. Очкин. Все доктора заметно нервничали, но операция в целом прошла успешно. Оперировали наркома по поводу застарелой язвы желудка, но не выдержало сердце — прошло чуть более полутора суток, как пациент скончался у себя в палате. О чем немедленно доложили в Кремль.

Сталин не заставил себя долго ждать и в сопровождении «малых» вождей явился в больницу, чтобы лично удостовериться в смерти боевого товарища.

Здоровье наркомвоенкора ухудшилось летом 1925 года. Со времен Ленина было заведено, чтобы Политбюро внимательно следило за состоянием здоровья своих членов. Консилиум врачей, состоявшийся в Крыму, пришел к выводу, что нужна операция, чтобы установить: только ли язва является причиной подозрительных кровотечений? В то же время некоторые из докторов выразили сомнение в целесообразности хирургического вмешательства. Тогда наркомвоенкор написал жене: «Я все еще в больнице. В субботу будет новый консилиум. Боюсь, как бы не отказали в операции».

Субботний консилиум решил: операция необходима.

Но осталось свидетельство врача Иосифа Гамбурга, хорошо знавшего Фрунзе, — узнав об операции, нарком расстроился и сказал ему, что «не хотел бы ложиться на операционный стол… Предчувствие чего-то непоправимого угнетало его».

Так или иначе — хотел сам Фрунзе операции, чтобы избавиться от мучившей его язвы, или сомневался в исходе хирургического вмешательства — точку поставило Политбюро, за которым весьма явственно маячила тень генсека. Нарком лег под нож, но не нож, а лишняя доза хлороформа сделала свое дело — «может быть, это так именно и нужно, чтобы старые товарищи так легко и так просто спускались в могилу…»

"ПРОЩАЙ, БРАТ!"

«Повесть о непогашенной луне» Пильняк написал очень быстро и так же быстро ее принял к печати журнал «Новый мир» — повесть была опубликована в 5-й книжке за 1926 год.

Пильняк хотя и взял в основу повести реальный случай, как художник что-то додумал, что-то угадал. Приведу всего несколько фраз из повести — идет разговор между Первым — негорбящимся человеком, в котором явно узнавался Сталин, и Вторым — командармом Гавриловым, в котором явно угадывался Фрунзе: «Первый: …Ты необходимый революции человек. Я позвал профессоров, они сказали, что через месяц ты будешь на ногах… Я уже отдал приказ… Второй: …Мне мои врачи говорили, что операции мне делать не надо, и так все заживет. Я себя чувствую вполне здоровым, никакой операции не надо, не хочу… Первый: …Ты извини меня, я уже отдал приказ… Говорить тут не о чем, товарищ Гаврилов…» И командарм, подчиняясь большевистской дисциплине, прекрасно понимая, чем может кончиться для него операция, покорно идет под нож. Когда все было кончено, негорбящийся человек приехал в больницу, долго сидел в ногах успевшего остыть трупа, затем пожал его мертвую руку, сказал: «Прощай, брат!» — и вышел из палаты.

Тираж журнала был немедленно изъят из продажи. Политбюро приняло грозное постановление, в котором «Повесть о непогашенной луне» была признана «злостным, контрреволюционным и клеветническим выпадом против ЦК и партии». Главному редактору В. Полонскому объявлен «строжайший выговор», членам редколлегии «поставлено на вид», а самого Пильняка было предложено снять из числа сотрудников не только «Нового мира», но и «Красной нови», и «Звезды».

Шел всего лишь не такой страшный 26-й год.

Но некоторые номера изъять не успели и Москва наполнилась слухами. Обсуждали вопрос — мешал ли нарком Сталину? Одни открыто винили врачей, другие втихую — генсека, некоторые валили вину на Троцкого, который был вынужден уступить свой пост Фрунзе.

Постепенно споры утихли, но через несколько лет бывший секретарь вождя Борис Бажанов в своих воспоминаниях, рассказывая про эту историю, утверждал, что генсек рассматривал Фрунзе как будущего «русского Бонапарта». Эту же версию вслед за Бажановым повторил Троцкий в своей книге «Сталин», изданной после его высылки из СССР, добавив к портрету наркома такие черты характера Фрунзе, как независимость и самостоятельность, которые уж слишком не нравились вождю.

Я не собираюсь ни доказывать, ни опровергать ни одну из версий, меня интересует во всей этой темной истории судьба Бориса Пильняка, не побоявшегося в качестве сюжета использовать этот случай из жизни кремлевских вождей, и положить его в основу своего произведения «Повесть о непогашенной луне».

РАСКАЯНИЕ ПИЛЬНЯКА

Умный советский писатель Борис Пильняк совсем не был клеветником и уж вовсе не был контрреволюционером, о чем он и за- явил в письме в редакцию «Нового мира» от 28 ноября 1926 года: «…не учтя внешних обстоятельств, я никак не ожидал, что повесть сыграет на руку контрреволюционного обывателя и будет гнуснейше им использована во вред партии. Сейчас я вижу, что мною допущены крупнейшие ошибки, не осознанные мною при написании». А меньше чем через месяц, откликаясь на просьбу И. И. Скворцова-Степанова (успевшего за это время стать главным редактором «Известий») изложить историю создания повести, он писал, что хотел показать несгибаемую силу воли большевиков, что его интересовало, «как индивидуальность всегда подчиняется массе, коллективу, всегда идет за колесом коллектива, иногда гибнет под этим колесом», добавив при этом, что не знал, что «около смерти тов. Фрунзе возник клубок сплетен».

Пильняка простили, разрешили печататься вновь, но после яростной критики за публикацию в 1929 году за границей повести «Красное дерево» отстранили от должности руководителя Всероссийского союза писателей, ставя ему в вину, что он нелегально передал повесть в русское белогвардейское издательство «Петрополис», располагавшееся в Берлине.

Хотя рукопись была передана в Берлин вполне законно по линии Всесоюзного общества культурных связей с заграницей и в издательстве совершенно официально публиковались такие советские писатели, как А.

Толстой, К. Федин, Ю. Тынянов, В. Каверин и даже В. Инбер. И тогда, не выдержав травли, Пильняк написал Сталину.

Он писал, что очень хотел выехать за границу, но его из-за случившегося не пускали. Он писал, что публикация повести была ошибкой, что он понес заслуженные кары и что в последнее время он пишет только о социалистической действительности (роман «Волга впадает в Каспийское море»), очерки о преобразованиях в Таджикистане и о «процессе вредителей». Но самыми главными в письме были такие слова: «Иосиф Виссарионович, даю Вам честное слово всей моей писательской судьбы, что если Вы поможете мне выехать за границу, я сторицей отработаю Ваше доверие.

Я могу поехать за границу только революционным писателем. Я напишу нужную вещь».

И Сталин, никогда ничего не забывавший, тем более обиды, нанесенные ему вольно или невольно, раскаявшегося Пильняка за границу отпустил.

А Пильняк «нужную вещь» написал, превратившись из писателя в пропагандиста.

Что всегда чревато смертью писателя как художника.

«Нужная вещь» называлась «О*кей. Американский роман» и оказалась самым слабым произведением Бориса Пильняка.

"ДЕЛО"

За Пильняком пришли 28 октября 1937 года, в день рождения сына. Обещали, что скоро он вернется домой.

Пильняк домой не вернулся. Следствие длилось около полугода.

На одном из допросов он заявил, что «на путь борьбы против Советской власти» он встал в первые годы революции, что в 1922 году Каменев вместе с тогдашним редактором «Красной нови», А. Воронским, и Е. Замятиным предложил ему организовать писательскую артель, издательство и альманах, свободные от политических требований и идеологических установок. Он рассказал о своих встречах с Троцким и Радеком, ставшими к тому времени «врагами народа», о создании вместе с Воронским после развала группы «Перевал» «кружка 30-е годы», который утверждал, что «литература угнетена…что писатели привязаны на корню и имеют право писать «от сюда до сюда».

А в письме Ежову он написал: «Моя жизнь и мои дела указывают, что все эти годы я был контрреволюционером, врагом существующего строя. И если арест будет для меня только уроком, т.е. если мне останется жизнь, я буду считать этот урок замечательным, воспользуюсь им, чтобы остальную жизнь прожить честно». Дальше он уточнял, что троцкистом не был, а только смыкался с ними, как и со всеми теми, кто разделял его контрреволюционные взгляды.

Дальше он писал, что не хочет ничего таить и поэтому должен признаться в шпионаже в пользу Японии и своих связях с 1926 года с профессором Йонекава, офицером Генерального штаба, через которого и стал японским агентом и вел шпионскую работу.

Это было именно то, что нужно НКВД, а может быть, лично Сталину. Который в существовавший ранее мир с элементами абсурда внес свой неповторимый абсурд. В этом «новом, прекрасном мире» многие обвиняемые по политическим статьям признавали себя кем угодно — могли признать себя и японским императором.

После признания советский писатель Борис Пильняк был признан «отработанным материалом» и подлежал уничтожению как очередной «враг народа» .

21 апреля Военная коллегия Верховного суда осудила его по обвинению в государственном преступлении особой тяжести — в шпионаже в пользу Японии — и приговорила к расстрелу. В этот же день приговор был приведен в исполнение.

В Москве 1937 года с «японскими шпионами» шутить не любили.

P.S. Все четыре врача, оперировавшие М. Ф. Фрунзе, умерли друг за другом в 1934 году.

ДОСЬЕ

Борис Пильняк — русский писатель. Первая книга «С последним пароходом» вышла в 1918 году. Через 8 лет написал «Повесть непогашенной луны» — об обстоятельствах смерти М. Фрунзе с намеком на участие И. Сталина.

В 1937 года был ложно обвинен в шпионаже в пользу Японии и расстрелян. Реабилитирован в 1956 году.