Актер Ян Цапник: Когда человек горит, у него все получается

Премьера многосерийного фильма о великом оперном и камерном певце Федоре Шаляпине, посвященного 150-летию со дня его рождения, состоялась на телеканале «Россия». Это первая художественная лента о жизни и судьбе большого артиста. Одну из главных ролей в проекте исполнил актер театра и кино Ян Цапник.

— Ян, в сериале вы играете одну из главных и ярких ролей — друга Шаляпина, драматического актера Мамонта Дальского. Расскажите о подготовке к роли.

— Я прослужил 14 лет в Большом драматическом театре в Питере, сыграл пять главных ролей с такими легендами, как Владислав Стржельчик, Олег Басилашвили, Алиса Фрейндлих, Светлана Крючкова, Нина Усатова… Поэтому я был отчасти готов к этой роли. Мамонт Дальский — уникальная личность, ему было абсолютно наплевать, в каком театре играть, что играть, есть ли декорации, костюмы, есть ли крыша над театром или нет — так писали о нем его современники, потому что он сам и был театр. Фанатик, безумно талантливый человек. Его обуревали самые разные страсти: потом стал анархистом, много выпивал, его заносило то вправо, то влево, но он искренне верил в то, что делает.

— Дальского называли лучшим русским Гамлетом, и вам тоже пришлось выступить в этой роли в фильме «Шаляпин».

— А по поводу Гамлета: когда наш замечательный Егор (Егор Анашкин, режиссер «Шаляпина». — «ВМ») прислал мне отрывок из «Гамлета», это оказался очень ранний перевод XIX века. Так не говорят вообще! Как это выучить? К тому же у меня тогда были съемки в Москве: я на последнем «Сапсане» возвращался в Питер, и меня сразу везли в Театр Комиссаржевской. Я там снимался, потом заскакивал домой, принимал душ и снова ехал в Москву. И когда я увидел этот набор слов для моего Гамлета, Егор меня успокоил: «А ты не учи. Ну, начало расскажешь, а там как-нибудь снимем». Конечно, это оказалось вранье — я сразу ему не поверил. В итоге выучил монолог от и до и даже стал его понимать — прошел путь Мамонта Дальского, который тоже наверняка не сразу освоил этот текст. В итоге хочу сказать, что, пока я снимался в картине «Шаляпин», я много крови выпил из семьи.

— В каком смысле?

— Когда у тебя два-три проекта одновременно, да еще с таким сложным графиком и сложными персонажами, конечно, дома появляешься редко. Чаще всего заскакиваешь после трех недель отсутствия — на час — и кричишь с порога: «Так! А где эта штука-то лежала? Мне она нужна! Вы мне ее положили?! Ну е-мое!» Это такая неустроенность и отвыкание от человеческих условий и спокойного общения, когда тебе все надо сделать за 10 секунд, собрать быстро чемодан — и уехать опять на месяц. Причем чемодан нужен с теплыми вещами, потому что ты полетишь, допустим, на съемки сериала «Полярный» — а там Кольский полуостров, Баренцево море и минус 35… В общем, ты, как метеор, с другой орбиты врываешься в семью, все там переворачиваешь, поворчишь, потом тут же извинишься, поцелуешь — и опять куда-то улетел.

— Наверняка близкие на вас не сердятся.

— Я всегда говорю: никто не вытерпит жизни со мной, кроме моей любимой семьи. Ну, может быть, еще дельфины. Они вроде добрые.

— В «Ленкоме» говорили: чтобы был театр, нужен коврик и Кваша (Игорь Кваша). А вы как думаете, что нужно, чтобы был театр?

— Ну, во-первых, нужен свой режиссер, которого ты понимаешь. Я много лет прослужил в Большом драматическом театре: Георгий Товстоногов ведь набрал артистов со всего Советского Союза — и создал свою уникальную труппу. Когда он ушел, его дело приняли Кирилл Юрьевич Лавров, потом Темур Нодарович Чхеидзе, которые бережно хранили традиции театра, берегли репертуар. Сейчас БДТ — совершенно другой театр, который не имеет никакого отношения к театру великого Товстоногова. А это началось еще в 1990-е годы — все ломанулись в «театр формы». Но к форме должно прилагаться мощное содержание — этого часто не понимают. В результате спектакли превращаются в слепое копирование. Никакого проживания, переживания, когда с человеком что-то происходит на сцене… Хотя встречаются очень удачные постановки.

— А что такое «слепое копирование»?

— Я все чаще вижу, как наш театр становится среднестатистическим формальным театром, где ничего не происходит. Вот у Захарова в «Ленкоме» — я безумно люблю «Ленком» — была форма, но какое мощное содержание.

— В «Ленкоме» служила и Инна Чурикова. После ее смерти я пересмотрела фильм «Тема»: она там играет роковую красавицу. Какие у вас были впечатления от работы с Инной Михайловной?

— Красавица. Глаз не оторвать. Мне повезло поработать с Инной Михайловной. Такой восторг и счастье на съемочной площадке я редко когда испытывал.

— Что, на ваш взгляд, должно быть в хорошем кино?

— Есть поговорка: какой стол, такой и стул. И в хорошем кино самое первое — это хороший сценарий. Это основа. Потом уже — прекрасные артисты и хороший режиссер. И мудрый продюсер, как Катя Жукова (продюсер «Шаляпина». — «ВМ»), которая и в жару, и в холод, и в дождь, и в снег всегда была с нами на площадке.

— Продюсеры редко так вникают?

— Да, иногда приходишь на «шапку» (вечеринка по окончании съемочного процесса. — «ВМ») — и видишь каких-то незнакомых людей. А ты их даже не видел на площадке. Оказывается, продюсеры. Когда человек горит, у него все получается. Почему проекты, такие как, например, «Горько» или проекты Ивана Твердовского, — успешные? Бюджет может быть три копейки, но если рвется душа, есть цель, все сплачиваются, люди работают по 17 часов — это дорогого стоит.

— А отразилось ли на доходах, на занятости артистов то, что кино сейчас перемещается из кинотеатров на платформы в интернет?

— Мне кажется, наоборот. Интернет-платформы подстегнули индустрию и создали здоровую конкуренцию.