Достоевский цирк
Сафонов обошелся с «Преступлением и наказанием» самым решительным образом. Всех свидетелей, следователей, сочувствующих и участвующих в расследовании убийства старухи-процентщицы, всех доморощенных натов пинкертонов он обратил в бойких коверных. А пресловутый «достоевский» надрыв – в истошную, временами зловещую клоунаду. Неожиданно оказалось, что эти едва ли не полярные жанры прекрасно совпали. Пусть смерть притаилась где-то совсем близко – и все же она не позволяет относиться к себе слишком серьезно. Show must go on, во что бы то ни стало.Максим Браматкин, Никита Татаренков, Тимофей Трибунцев и Виктор Сухоруков разобрали себе по шестьвосемь ролей на брата и выступили в роли клоунов-провокаторов. Такие тащат на арену кого-нибудь из почтеннейшей публики, не дают опомниться, вынуждают сделать что-то нелепое и абсурдное. Статистами в их клоунаде стали Раскольников и Свидригайлов.То клоуны поманят Свидригайлова, полюбившего последней любовью, платьицем Авдотьи Романовны, а потом услужливо подсунут ему пистолет: стреляйся, мол, твой выход. То выволокут на арену Раскольникова (неуравновешенный богатырь в исполнении Ильи Исаева), подадут ему соответствующий реквизит – топор, добавят тремоло, когда обезумевший Раскольников начнет замахиваться на старушку-процентщицу. Почтеннейшая публика, спешите видеть смертельный номер! Из лохмотьев убитой Алены Ивановны – ап! – тут же выскочит раздавленный Мармеладов и с места в карьер начнет истошно помирать себе дальше. Венчает тему цирка сцена объяснения Раскольникова и Сони (Вера Строкова): почти фотографически воспроизведенная «Девочка на шаре» Пикассо.«Сны Родиона Романовича» невольно рекламируются как бенефис Виктора Сухорукова. Он играет и старухупроцентщицу, и Порфирия Петровича, и мать Раскольникова, и Мармеладова, и Разумихина. Спору нет, Сухоруков – бесподобный шут с инфернальной тоской в глазах – оказался в своей стихии.Но в первую очередь спектакль кому открывает, а кому возвращает (зависит от возраста) потрясающего и надолго исчезнувшего с нашей сцены актера Сергея Колтакова (Свидригайлов). Это почти символично, что в музее Высоцкого, где играются «Сны», так удался Свидригайлов – последняя роль Высоцкого.Сергей Колтаков абсолютно уместен в авангардном спектакле в маленьком зале, но, кажется, так же блистал бы где-нибудь на академической сцене среди великих стариков (сейчас с ходу такую уж и не назовешь). Вальяжный господин в кремовом костюме, сальный, слегка обрюзгший, отталкивающе манерный, его Свидригайлов поначалу кажется чуть ли не директором этого макабрического цирка. До тех пор, пока клоуны не почувствуют слабину в своем вожаке. Прожженный циник, провидец, мужчина, отвергнутый в своей последней любви, щедрый покровитель других отверженных, почувствовавший вкус жизни в предсмертную минуту, – между этими поворотами роли прочерчены такие извилистые и неожиданные кривые («изгибы проволочки», сказал бы Эфрос), что глаз не оторвать.Именно самоубийство Свидригайлова (в композиции Михаила Палатника, перекроившего все концы и начала романа, благо стихия снов позволяет все) и вдохновляет Раскольникова на покаяние. «Это я убил», – заливается он слезами умиления, точно взлетая к куполу цирка на некоей подкидной доске.