[i]Знаете ли вы, что в Москве, как и в любом мегаполисе мира, природных почв почти не осталось? Разве что островки внутри лесопарков.[/i][b]Урбанозем опровергает мифы[/b]Большая часть столицы покрыта щитом так называемого урбанозема, который на четыре пятых состоит из обычных песка, глины и органики, но оставшаяся одна пятая – щебень, бревна, кирпич, кости, битая посуда и изредка что-то более ценное. В современных слоях – бетон, асфальт, пластик, стекло. Для археологов урбанозем – это культурный слой, толщина которого от нескольких сантиметров на окраинах до 5 метров внутри Садового кольца. На Моховой культурный слой достигает 10 метров, на Васильевском спуске – 20.Московский урбанозем опровергает миф о «чистых» стародавних временах. В Новокузнецких и Монетчиковских переулках, где с XII по XIX век плавили «денежный» металл, находится очаг загрязнения медью.В почве бывших слобод кожевников обнаружено 30–40-кратное превышение нормы содержания мышьяка, поскольку мышьячные минералы использовались для очистки шкур от шерсти – депиляции. Экологически невежественные московские модницы накладывали на лица белила с огромным содержанием свинца, из этого мягкого металла делали детские игрушки. Добавьте к этому культурному слою пару современных аккумуляторов – вот вам и 100-кратное превышение нормы. Огромный ущерб экологии Москвы нанесли свалки 1930–1950-х годов, находящиеся в городской черте.И, наконец, автомобильные выхлопы – «подарок», в котором двуокись серы, соединяясь с влагой воздуха и почвы (а также кожи и слизистой), образует серную кислоту. По данным Департамента природопользования и охраны окружающей среды Москвы, 93 процента загрязнения атмосферы города дают именно автомобили и автобусы. Столица борется с загрязнением, развивая дорожную сеть, уменьшая пробки, ужесточая требования к качеству топлива и состоянию автотранспорта, но радикального решения пока нет.[b]Вернуть земле жизнь[/b]Подсчитано, что около половины всех вредных веществ попадают в наш организм с пылью, то есть частицами почвы. А чтобы почва не превращалась в пыль, она должна быть живой. Обсуждение федерального закона«Об охране почв» в Госдуме откладывается уже семь лет. Кроме того, он нацелен на защиту сельскохозяйственных и природных почв и не может учесть особенностей крупного города. Поэтому Москве пришлось разработать собственный законопроект, который впервые в России использует термин «городские почвы» – «урбаноземы».Городские власти поставили перед собой задачу по превращение урбаноземов в живые почвы. Именно они, а не деревья, поглощают и утилизируют 80–85 процентов двуокиси серы, 70–80 процентов окиси и двуокиси углерода, и выделяют в атмосферу 80–90 процентов кислорода.Прежняя политика в отношении почв закладывалась на заре автомобилизма и сегодня безнадежно устарела. Например, газоны на разделительных полосах и вдоль дорог требуют огромных затрат, но совершенно бесполезны. В то же время большинство почв в стороне от магистралей, жилых зданий и офисов (то есть именно те, которые имеют шанс выжить и «работать» на нас) десятилетиями не видели систематического ухода и защиты.[b]«Убивают» и торф, и асфальт[/b]При обсуждении законопроекта «О городских почвах» мэр Москвы Юрий Лужков обратил внимание членов правительства и на то, что нет контроля за грунтами, которые ввозятся в столицу. Особенно беспокоит увлечение московских озеленителей торфом, который… поглощает атмосферный кислород и выделяет углекислый газ! Специалисты института экологии города подсчитали, что, если покрыть торфом пока еще свободные от него московские земли, то он поглотит кислорода больше, чем все предприятия и население Москвы, зато выдаст СО2 на порядок больше, чем весь городской автотранспорт.Хорошо ли «запечатывать» землю асфальтом и бетоном? С одной стороны, там, где почва сильно заражена, но покрыть ее травой невозможно или слишком дорого, «запечатать» ее просто необходимо. Однако запечатанная почва не дышит, обезвоживается, умирает и разрушается. Тогда за обезвоживанием приходит подтопление, которое сопровождается коррозией коммуникаций, быстрым разрушением фундаментов зданий, образованием опасных подземных пустот. Наилучшим решением было бы, по мнению разработчиков законопроекта, грамотное сочетание запечатанных участков с открытыми и здоровыми, даже если поддержание этого здоровья будет обходиться недешево.[b]Не перекрывайте кислород[/b]И все же наибольший урон почве наносим мы сами, нещадно ее вытаптывая. Еще один наезд колесами на газон, еще одни «посиделки» на поляне, еще одна пробежка по травке может оказаться для почвы смертельной. Над землей будет веять ветерок, а корни будут задыхаться, влага будет испаряться, а растения сохнуть. В вытоптанных почвах гибнут микроорганизмы, в 2–3 раза увеличивается глубина промерзания. По сути, земля перестает быть почвой, плодородным слоем и еще один клочок московской земли превращается в пыльную пустыню.Кроме газонов, почву спасают кустарники – закрепляя ее, уменьшая воздействие ветра.По словам [b]руководителя Департамента природопользования и охраны окружающей среды города Леонида БОЧИНА[/b], благодаря строгому контролю технологии посадки растений, приживаемость деревьев сейчас доведена до 95–97 процентов, а кустарников – до ста! В Москве прижились каштан и миндальный орех – превосходные улавливатели вредных газов. Именно эти породы департамент настоятельно рекомендует высаживать как компенсацию при необходимой вырубке.[b]Долой песочницы![/b]Въедливые экологи подсчитали еще один убийственный для почв показатель: 5–7 кг/м2 экскрементов домашних животных, насыщенных кислотами и токсичными металлами, «выпадает» на московскую землю за год. Едва высаженные газоны через пару месяцев покрываются желтыми проплешинами. А ведь больше всего от зараженности почв страдают дети.Даже если молодой маме, гуляющей с ребенком по «собачьему» пустырю, воздух кажется чистым, то ребенок, который ниже ее в три раза, вдыхает пыли в девять раз больше. Именно с этим связана почти половина легочных заболеваний детей в столице.В сильно загрязненных районах города просто не должно быть детских и спортивных площадок с открытым грунтом. Да, ради здоровья детей придется отказаться и от традиционной песочницы. Как отказались от нее в европейских городах, где почвы еще грязнее, но воздух – чище.