Его зовут Никита

Все средства хороши – Никита Сергеевич, многие актеры мечтают у вас сняться… Как вы проводите кастинг? И все ли методы хороши для работы с актерами, чтобы добиться нужного результата? – Сниматься у меня могут и неактеры. Бывает, человек обладает потрясающей фактурой, которая придает фильму нужную атмосферу. А атмосфера затягивает зрителя настолько, что он уже не задумывается, профессиональный это актер или нет. Гениальный актер Михаил Чехов говорил: «Атмосфера решает все. На площадке, на сцене, за камерой и в кадре фильме». Но правильная атмосфера – это не только темперамент взаимоотношений. Это правильное сочетание ритмов на сцене и в зале. Она выкристаллизовывает то самое поле, на котором любое новое движение будет правильным. Но если атмосфера выбрана неверно, то никакие актерские ухищрения, никакое режиссерское мастерство ничего не решат, потому что сразу нарушен баланс и актеры поставлены в ситуацию, в которой не совпадает энергетика в зале и на площадке. Что касается методов работы режиссера с актером, все средства абсолютно хороши. Но артист должен знать грань между реальной жизнью и работой на сцене. Потому что актриса, с которой поработал режиссер и которая настолько вжилась в роль, что сгорает на сцене, а после ее увозят в больницу, она не актриса, а просто больной человек. Раздвоение личности – А как вы разграничиваете в себе актера и режиссера? Какие приемы используете, когда нужно снова стать актером? – Да черт его знает (смеется). А если серьезно, конечно, это разные профессии. Я не очень люблю, точнее, совсем не люблю у себя сниматься. Когда я писал сценарий фильма «Свой среди чужих» вместе со сценаристом Эдуардом Володарским, тогда я хотел сниматься. Мы были молоды, азартны, нам хотелось этого драйва. Как получалось? В фильме «Пьеса для механического пианино» моя роль была написана для Жени Стеблова, но он попал в аварию в Праге, сломал руку. Костюмы уже были пошиты, мы с ним одинакового роста, и я заменил его на картине. В «Рабе любви» не приехал актер на съемки, вместо него сыграл я. В «Утомленных солнцем», который снят по рассказу Гайдара «Голубая чашка» (я, кстати, влюблен в этот рассказ), в роли девочки я видел только Надю. И если бы мы год продержали проект, как это предлагали продюсеры, Надя бы выросла, и я бы вообще не снимал. Предполагал снимать в главной роли Володю Гостюхина, он сыграл бы лучше меня, но я знал, что Надя не сыграет с ним так, как с отцом. И фильма, как задумал, не получилось бы. А переключение заключается в том, что когда я снимаюсь, мы разводим кадр, после этого мы делаем паузу. Я гримируюсь, и больше меня никто не трогает. Я настраиваю свои рецепторы. На съемки приглашаю на площадку людей, которым доверяю и которые могут сказать, что хуже, а что лучше. Всем спасибо? – В ваших фильмах, даже когда актеры молчат и ничего не происходит в кадре, все равно есть энергетическая «заполненность», которая не позволяет оторваться от экрана. Как вам удается держать эту энергию? – Это внутреннее сосредоточение, оно не только внутри актера, это и тишина между словами. Это энергетическая пауза, которая может через время поглотить зрителя. Это режиссерские и актерские решения, рожденные на собранной энергии. Потому что если не собирать эту энергию, родится среднеарифметическое число, такой телевизионный вариант. «Все снято. Спасибо. Поехали дальше». Это не одноразовый продукт, это постоянная дозаправка в воздухе, концентрирование энергии, и любое заряженное слово влияет на удержание этой энергии. Это техника владения ремеслом по созданию и концентрированию образа. Сейчас никто не занимается этим, потому что артисты, пустые как барабаны, ходят по сериалам, достают из портфеля пять сценариев и спрашивают: «Кого я сегодня играю, немца или полицейского?» – Это правда, что в вашей следующей картине будут сниматься голливудские звезды, что вы предложили роль Бреду Питту? – Нет, это неправда. Но в принципе сам по себе Питт – замечательный артист. Он из тех актеров, которые могут сыграть все, потому что он воспитан на школе Станиславского. Хороший человек – не профессия – Можно в творческой профессии стать профессионалом и остаться хорошим человеком? – Судя по вашему вопросу, вы отрицаете во мне эти качества (смеется). Дело в том, что хороший человек – это не профессия. Режиссура – жесточайшая профессия, вот почему я очень осторожно отношусь к женщинамрежиссерам, которых становится все больше и больше. Это профессия хищническая, и в ней важен только результат. Ты можешь быть неявным хищником и предпринять любые меры, которые в данном случае необходимы, но это требует серьезного психологического знания людей. В основе этой профессии должна лежать любовь к людям, а не наоборот. А что касается быть хорошим человеком… А что такое – быть хорошим человеком? Человек слабый, зависимый, малоодаренный всегда живет тем, что о нем говорят. А человек сильный, независимый живет тем, что он сам о других думает. В этом разница – не большая, но принципиальная. Резиновый гонорар – Вы работали вместе с Людмилой Гурченко, Нонной Мордюковой, Еленой Соловей... – Первые две – великие актрисы, но очень разные. Люся Гурченко – абсолютный профессионал, Нонна – самородок. Гурченко могла сыграть практически все что угодно. Но она могла играть абсолютно гениально только то, что чувствовала. Как только надо было сделать упор на технику или приобретение образа, который ею не мог быть прочувствован, это было, к сожалению, мучительно для нее и для остальных. Когда она попадала в свою стихию, она играла потрясающе. Люся – звенящая, летящая, она могла совершенно спокойно бросить все. Детей, семью, дом, квартиру, если есть роль, которая ее захватила. Нонна в этом смысле была более осмотрительна. Лена Соловей не снималась, если были проблемы в семье, с детьми. Здоровье детей стояло для нее впереди кино. Дети были важнее, я это тоже уважаю. А Люся была неистовая, и потому ее карьера такая рубленая, боевая, блестящая. Мне очень повезло, что удалось с ними работать. С Нонной мы встретились на «Родне», я ее обожал. Однажды снимались на полустанке на Украине. И в перерыве к ней «пошел народ». Кто несет самовар, кто яйца, кто ребенка благословить, как к батюшке. В Днепропетровске снимались – она у меня спрашивает: «Завтра у меня выходной?» – «Выходной», – говорю. Она уезжает на день. Вечером захожу в номер, в углу – пять штук зимней резины. Предприятие, где она выступала, заплатить не может деньгами, дали пять колес зимней резины. В следующий выходной лежит в гостиничном номере три ковра. Заплатили коврами. Она была совершенно потрясающе красиво бесстыдна. Она себя не щадила и про себя рассказывала такие истории, которые ее показывали в не очень хорошем свете, но когда она про себя рассказывала сама, это становилось песней. Это великая актриса, прожившая сложную судьбу. Про эволюцию забыли – Что делать актерам, если порядочность, нравственность в этой профессии – не самые востребованные качества? – Вы же не можете стать безнравственным, потому что это сейчас в моде. Вы сразу ставите себя в положение человека, которого отчаяние захлестнуло так, что он думает, будто его нравственность мешает ему зарабатывать. Не смотрите по сторонам, кто, как и на чем зарабатывает. Если есть внутренний стержень, не надо отказываться от себя. Все равно, человеческое рано или поздно оказывается востребовано. – Однажды вы сказали, что русский народ выдержит все. И Бог посылает народу только посильную ношу. Как вы думаете, сколько будет послано нам испытаний и будет ли предел? – Я же не бюро прогнозов. Но одно скажу: мы живем во время страшной подмены. Двадцать лет назад Ельцин совершил революцию сверху и совершенно забыл совершить эволюцию снизу. Народ ожидал, что произойдут качественные перемены, а все закончилось дележкой кабинетов в Кремле, и народу одно выдается совершенно за другое. Для меня самая большая опасность – это потеря веры. А мы, киношники, – счастливые люди, можем спрятаться за профессию.