В последних числах сентября 1922 года из Петрограда в Германию отправился первый философский пароход «Обербургомистр Хакен» с высылаемыми из РСФСР представителями интеллигенции — мыслителями, писателями, юристами, религиозными деятелями.

Философы Иван Ильин, Николай Бердяев, Лев Карсавин, Питирим Сорокин, писатели Михаил Осоргин, Федор Степун, другие выдающиеся люди не были бессудно расстреляны, как, к примеру, публицист Михаил Меньшиков, или заморены голодом, как Василий Розанов. Инициировавший это мероприятие Ленин не был законченным злодеем.

Благодаря высылке в Европу «с парой кальсон» пассажиры философских пароходов остались в живых, смогли продолжить научную и творческую деятельность. Принято считать, что вождя мирового пролетариата раздосадовала либеральная говорильня на всероссийских съездах врачей, геологов, ученых. Бывшие приват-доценты, адвокаты, литераторы и прочие «буржуазные специалисты» ошибочно увидели в переходе от голодного и свирепого военного коммунизма к щадящему НЭПу разрешение на существование иных, немарксистских точек зрения. Чтобы они уяснили, что это не так, некоторых из них для начала арестовали, а потом взяли подписку «о невозвращении в РСФСР под угрозой смертной казни».

Но, думается, дело обстояло сложнее. Ленин, как никто другой, понимал силу идей, а потому стремился расчистить поляну, чтобы там росло одно-единственное древо — марксизм-ленинизм. Тогдашним вождям Ленину, Троцкому, Бухарину, Сталину, должно быть, казалось, что старорежимная публика уплывает в небытие, тогда как они сами остаются в «горячем цехе» истории. Но минуло без малого семьдесят лет (ничтожный для вечности срок), и философскому пароходу уже уподобился «пришвартованный» к причалу Красной площади Мавзолей, где покоится основоположник ленинизма.

Философскому пароходу уже уподобился «пришвартованный» к причалу Красной площади Мавзолей / Фото: АГН «Москва»

Россия как будто сделала круг, вернулась к извечному и неразрешимому для нее вопросу: «Куда ж нам плыть?» В то время как в СССР в «пламени труда» выковывался «новый человек», крепла Красная армия, перекрывались реки, вставали фабрики и заводы, высланные идейные враги Питирим Сорокин, Николай Бердяев, Иван Ильин, в отличие от многих европейских коллег, уверенных, что страна рабочих и крестьян на века, не сомневались в конечности «русского коммунизма», заглядывали поверх него в будущее новой, постсоветской России.

Питирим Сорокин видел его в универсальном «интегральном строе», гармонично сочетающем элементы капитализма и социализма. Иван Ильин — в авторитарной, народной по духу монархии, равно и справедливо учитывающей интересы всех слоев общества. Николай Бердяев, писавший о генетической приверженности русского народа к «государству и бюрократии» и одновременно о (генетическом же) неумении разумно обустроить свою «жизнь и землю», видел спасение в приобщении народа к культуре, евразийстве как синтезе духовных достижений Запада и Востока, свободном развитии личности, способной «учиться и учить».

Время так и не внесло ясности в русскую «национальную идею». Социализм (по Ленину) отвергнут, хотя многие уверены, что не навсегда. На смену ему заступили идеи ленинских антагонистов, правда, в несколько измененном виде. Интегральный строй (по Сорокину) «прицепил» к капитализму (по умолчанию) феодальное сословное неравенство. Приобщение к культуре (по Бердяеву) — дистанционное обучение и изгнание классической литературы из школьных программ.

Философский пароход плывет. Берегов не видно.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции