Мой гламур в тумане светит

1

— А-а-а-а, — истошно и безостановочно вопит двухлетняя девочка в кафе. Посетители, (или, как говорят здесь, «занимающиеся кофе»), недовольно оглядываются, спешат поскорее допить и расплатиться. Нет ничего неприятнее детского крика.

Со стойки бара к проблемному столику уже спешит официант. С каждым его шагом шансы доесть завтрак у матери орущей девочки тают.

Мать торопится, орудует челюстью, зло и скрипуче полосует ножом по тонкой коже блинчика.

Крик обрывается.

Женщина удивленно поднимает голову. Девочка зачарованно смотрит на загоревшийся экран бесшумно звонящего айфона. Берет в руки, не отпускает и не плачет больше.

2

— Потому что все живое тянется к свету... Люди — это дети Солнца, так написано в древних мифах. Так считал академик Вернадский, — объясняет слепой философ Игорь Вишев.

Мы познакомились этой зимой, когда они вместе с женой катались на лыжах. Он ехал впереди, укрепив на затылок шахтерский фонарик, чтобы его зрячая жена не отстала и не потерялась.

«Ведь зимой так рано темнеет», — сказал он и засмеялся вопросу: «А кто же ведет вас?» — «Меня тоже ведет свет».

3

— Свет, свет, свет. Наш гламур жрет его, как вампир, — Аркадий Амбуев, усталый фотограф модного глянца поднимает руку и просит официанта рассчитать. — Когда ты приходишь на съемку, все, что их интересует — сколько света ты с собой принес. Они боятся выглядеть устало. Они боятся показать морщины, круги под глазами, плохую кожу. Им нужен свет. Но не дневной — они боятся его — они фотографируются ночью.

Официант кладет на край стола... книгу. Сверху — обложка. Внутри — пустая коробочка. Дерзкая дизайнерская мысль замаскировала кафе под библиотеку. Столики разделены книжными полками, ломящимися от изобилия фолиантов. Настоящие книги слишком дешевы. Дорогому кафе нужны дорогие обманки. Чехов. Флобер. Вальтер Скотт.

Именно Вальтер Скотт впервые употребил слово «гламур» в «Письмах о демонологии и колдовстве» (1830), связав новое понятие с чем-то чарующим, блистательным. Блеск — одно из дословных значений гламура. Сегодня гламур — это сверкающие наряды и авто, блеск глянцевых страниц, блестки на лице рыжеволосого манекенщика Данилы Полякова, успешно выступающего на показах как мужских, так и женских коллекций и давшего жизнь гламурному выражению «полное Данило».

4

Старик смотрит в европакет, видит японский клен, изгородь из бересклета, дерена и дорогущие бонсаи, к которым боится подходить, — и у него зашкаливает сердце.

— Ирочка, может, нам вишенку посадить? Или яблоньку?

Дочь закатывает глаза в подвесной потолок.

— Папа, ну какую тебе яблоньку, какую тебе вишенку?! — возмущенно выговаривает она. — Это сад, а не подсобное хозяйство. Может, ты хочешь, чтобы вместо наших бамбуков тут картошка росла? Так, по-твоему, красиво, да?

Старик считает, что да, так было бы очень красиво, но вслух не признается. Свою умную и талантливую дочь он опасается больше бонсаев.

— Ну да, ну да, — повторяет он. Моргает белыми ресницами, медленно разворачивает «Коровку» («Ну что делать с наследием совка? Папа просит купить в «Азбуке вкуса» «Коровку»!) и вдруг поднимает глаза в новом озарении.

— Иронька, а может тогда — рябинку, а?

— За папой нужен глаз да глаз, — жалуется дочь в трубку подруге. — То грядку вскопает, то какую-нибудь пакость с улицы притащит и посадит на газоне. Не успеваем выкорчевывать. Совсем у старика КПСС съехала...

Ирина достаточно богата, чтобы позволить себе жить по манифестам коммунистической партии. Давно, еще в XIX веке, их сформулировал бородатый философ Маркс. Манифест гласил, что на место старого общества придет ассоциация, где каждый будет заниматься чем хочет. Сегодня ты жнец, завтра — кузнец, послезавтра — мореплаватель и плотник...

Ирина уже была певицей. Издала пару книг в стиле чиклит. Профессионально путешествовала. Училась шить кожаные сумки на курсах в Италии. В год, когда было модно заниматься дизайном, изобрела спальню с кроватью, установленной над душевой кабиной. Потом сделала сад. Далее — варила супы с букетом гарни, как учил повар, выписанный из Парижа...

5

«Сметана нынче уж не та», — ехидничал один гламурный поэт. Современный гламур, как и сметана, тоже стал не тем, чем был раньше.

Глупые куры, обвешанные брюликами и жемчугами, живущие под девизом «груди по пуду — работать не буду», уехали в прошлое на розовых Бентли. Теперь дурнушкам-интеллектуалкам и прочему эконом-классу все труднее упрекнуть гламур в пустоте, глупости, бездуховности.

«Отныне актуально иметь идеалы, выглядеть просто, но дорого, жить скромно, но со вкусом, ценить качество и комфорт, презирать понты и осуждать сверхпотребление, любить, а не просто заниматься сексом, больше читать и меньше тусоваться», — написал в своем ЖЖ летописец гламура и редактор модного глянца Николай Усков. (Когда-то он был историком, но, обретя возможность войти в гламур, не вернулся назад. Оттуда, как с Дона, нет выдачи.)

Модно быть патриотом. Модно быть православным. А еще — модно учиться. Гламур знает не понаслышке, что ученье — свет.

6

Говорят, каждую ночь в доме Флобера на берегу Сены горели окна. Горели так, что служили маяком для кораблей, приходящих в порт.

Флобер ненавидел то, что сегодня мы называем гламуром, и презрительно вывел его в виде противной бабы Боварихи. Еще один писатель както сказал, что стал писателем после того, как его укусил за палец дух, вызванный шаманом. Укусил его одного — а не поголовье выпускников дорогих писательских курсов...

7

2012 год. В башне нижегородского кремля «Арсенал» — вручение престижной премии «Кариатида» для женщин, занятых в культурной индустрии. В фойе — художник модного жанра «перформанс» Елена Ковылина. На Елене розовое платье в пол, на поднятых над головой руках покоится деревянный сруб. Лицо Елены безучастно. Она — женщина-кариатида, способная на своих руках вынести все.

Русский сруб, выкрашен в модный оттенок «пинк».

Месседж ясен. Содержать гламурный дом русской бабе не легче, чем останавливать коней и входить в горящие избы.

Художники видят раньше философов, политиков и простых обывателей.

— Гламур стал стилем нашей жизни, — сказала Ковылина.

— Мы живем в стране победившего гламура, — подтвердил телеведущий Андрей Максимов.

8

Об одежде юродивого Арсения Новгородского сказано, что ризы его столь «непотребни бяху и многошвены», что «если бы случилось им быть оставленными на много дней на городском торгу, то никто бы к ним не прикоснулся».

2014 год. В шатре, установленном во дворе ЦДХ, филолог и писатель Евгений Водолазкин читает лекцию о русском юродстве. Много лет Водолазкин работает в Пушкинском доме с шершавыми на ощупь и тусклыми на вид летописями Древней Руси.

— Юродские жития похожи на жития святых, — говорит он. — У юродивого нет ничего, кроме собственного тела. Его ризы — в заплатах. Его еда — крохи. Его фитнес — вериги и истязание тела. Ради служения Богу. Ради служения свету.

— А сегодня есть юродивые? — спрашивают из зала.

— Я много думал об этом. И пришел к выводу, что сегодня есть гламур, — не сразу откликается Водолазкин. — Это антиюродивость. Гиперодежда, много еды. Чрезмерная забота о собственном теле.Стремление жить легче, балансировать в невыносимой легкости бытия.

Служение чему? Кому?

9

Впрочем, какая разница. Может быть, мы, эконом-класс, просто завидуем?

— Вы не лучше, вы просто беднее, — говорит летописец гламура Николай Усков.

Бедность — не порок, но и не оправдание. Не о том ли писал Чехов? Его небогатые и негламурные персонажи не лучше и недуховнее гламурных и богатых. Они мучаются от скуки, не понимают человека друг в друге. Мы осуждаем гламурных персонажей за то, что они меняются по ходу жизни, «будто стрекоза, и не помнившая саму себя хотя бы год назад».

Но что в этом плохого? В конце концов, Чехов не осудил свою Душечку, которая с каждым новым другом жизни обретала новые суждения, а в финале произведения решила, что главное — это не лес и театр, а школьные проблемы ее ребенка.

10

 — Мой высокотехнологичный ребенок, — так высокопарно называет Ирина свою дочь в перерывах, когда та не орет в кафе.

«Деньги хотят иметь своих отпрысков», — сказал когдато Аристотель. Думал ли он, что фантазии о репродуктивных способностях денег воплотятся? Высокотехнологичный ребенок появился у Ирины на излете фертильности, лишь несколько лет назад, когда дети снова вошли в моду, а техники репродукции — в силу. Это произошло после того, как Америка поставила точку в нашумевшем споре: Верховный калифорнийский суд постановил считать матерью не биологическую мать, а женщину, оплатившую ребенка.

Таков соломонов суд нашего времени.

11

Не так давно из Калифорнии в Москву прилетел известный антрополог Вячеслав Иванов.

На старости лет солидный ученый пришел к идеям Вернадского, который считал, что люди нужны на Земле для того, чтобы перерабатывать энергию солнца.

— Мы — это трансформаторы, поглощающие свет и отдающие взамен знания, — объясняет Иванов (он сам называет себя Кома Сапиенс. Кома — прозвище, которое ему дала мама и которое живет с ним уже восемьдесят лет). — Мы нужны Вселенной, пока мы производим знания.

Когда-то его называли элитой русской научной мысли. Но сейчас он стар, и слушатели, которых можно пересчитать по пальцам, настроены скептически.

12

Когда наступает ночь, мимо окон моего дома проплывает большой разукрашенный огнями теплоход-ресторан, из которого доносятся громкая музыка и радостные вопли.

Всю ночь на теплоходе тусят, веселятся и завидно радуются жизни гламурные персонажи.

Один мой знакомый подарил мне билеты на этот теплоход.

Но я постеснялась пойти.

— Зря, — сказал знакомый. — Этой ночью у тебя была возможность выйти в свет.

По моему замыслу, здесь должно быть описание ночного светского банкета, вечеринки и прочей развлекухи, которая напомнила бы читателю известный бал из «Мастера и Маргариты». Необходимость этого пассажа обусловлена тем, чтобы в метафорической форме донести до читателя главную мысль текста о том, что кто-то служит истинному свету, кто-то — искусственному. Свет гламура — это искусственный свет, вроде света Луны... А под Луной, как все мы помним, восстают к жизни всякие малоприятные сущности. Дальше продолжать не буду, и так понятно, что я имела в виду.

Но все это словоизобилие должно было предстать в виде одной метафоры. Одного легкого (почти незаметного, как укус шаманского духа) укола метафорой, который, однако же, мне не удалось сделать. Потому что в мои окна летят мотыльки, а не корабли, как у Флобера. Потому что в прошлую пятницу я получила диплом Литературного института, теперь у меня есть корки и много лет обучения за плечами.

— Никогда нельзя судить людей, — говорил Гегель.

А я и не сужу.

Гламур сегодня стал таким правильным, что трудно судить. Гламурные персонажи стали коллекционерами дорогих картин, писателями колонок в глянцевых журналах, держателями модных ресторанов. У них помногу детей, квартир и машин. Проезжая на авто мимо храма, они истово крестятся. Слушая гимн — встают. В гламурных журналах с недавних пор рассуждают о политике. Ну и что здесь не так? Ну и как отличить истинный свет от искусственного, отраженного света?

13

В «Вечерней Москве» — круглый стол. В гостях — искусствоведы. Заместитель гендиректора Третьяковки Марина Эльзессер — строгая брюнетка с голубыми глазами — рассказывает об истории Третьяковки, вернее, о том, как Толстой долго убеждал Третьякова купить картину Ге «Что есть истина».

— Я не понимаю этой картины, — говорил Третьяков, — из-за этой картины могут закрыть целую галерею. Я не могу так рисковать.

— Хорошо, не покупай, — сказал Толстой. — Я знаю, эту картину покупают американцы. Пусть она будет у них. Неважно, где свет. Лишь бы свет.

Именно так сказал Толстой Третьякову.

Может быть, и правда — неважно?

ПРЯМАЯ РЕЧЬ

Блестеть не нужно, восторг исчерпался

Майя Кучерская, писатель:

— Для меня понятие «гламур» ассоциируется с началом двухтысячных, когда многие убедились в том, как здорово сверкают золотые слитки, и поняли, что это сияние можно конвертировать во внешний блеск. Сейчас восторг исчерпался. Недаром последние несколько лет ничего не слышно об Оксане Робски. Гламурная жизнь перестала переливаться огоньками, а писать о неярком такие авторы не умеют. Нынешние буржуа осознали: чтобы подчеркнуть свой масштаб — блестеть не нужно.

Понимающие поймут, что вы одеты в очень дорогой пиджак, непонимающие — не заметят. Богатство должно быть матовым. Но это уже совсем не про гламур.

Труд стал уделом Мигрантов

Олег Аронсон, философ:

— Гламур — это форма занятости обеспеченных людей. Поэтому неважно, матовый или блестящий. Он есть и никуда не денется. Гламур — естественное развитие массовой культуры, когда красота становится экономической категорией.

В биологии есть такое понятие — фасцинация. Когда завороженный кролик не может отвести глаз от удава. В этом смысле можно говорить о гламуре как о социальной фасцинации позднего капитализма, производящего не столько товары, сколько образы.

Кроме того, это еще и форма занятости обеспеченных людей в мире, где труд стал уделом мигрантов. Когда праздность становится важным социальным феноменом — возникает гламур, в котором скука повседневности распадается на мелкие инфантильные удовольствия.

ГЛАМУРНЫЙСЛОВАРЬ

«Азбука вкуса» — продуктовый бутик со сказочными ценами и престижными пакетиками для продуктов, которые эконом-класс использует как дорогие сумки.

Аристотель — один из первых исследователей гламура, называвший гламур гедонизмом. Считал, что человек живет для того, чтобы получать удовольствие. Жил в свое удовольствие в Древней Греции.

Арсенал — башня нижегородского Кремля. На самом деле, как гласит сайт «Арсенала», является «центром актуальной культуры с современной инфраструктурой, где в ежедневном режиме зритель знакомится с главными трендами и лучшими именами современного искусства».

Бонсай — карликовое дерево по гигантской цене. Придумано в Японии как комнатное. Перекочевало из плошек в рублевские огороды.

Букет гарни — букетик из душистых трав, завернутых в лавровые листья, перевязанный кулинарной ниткой. Используется во французской кухне.

Кариатида  — статуя одетой женщины, служащая на родине Аристотеля подпоркой под разные части зданий.

Пинк — модный цвет, который, несмотря на широкое употребление слова, определить так и не удается. Похож на розовый, но круче.

Чиклит — дословно переводится как «литература для куриц». Продается в розовосалатных обложках и рассказывает о богатой блондинке, страдающей от отсутствия личной жизни. 

ОБ АВТОРЕ

Евгения Коробкова — специальный корреспондент «ВМ». Окончила Литературный институт имени Горького.