Россия и Запад: глядя друг на друга

[i]После холодной войны и короткой романтической эры «стратегического партнерства» отношения России и Запада развивались по нисходящей спирали через «прагматическое партнерство» к «упреждающей отстраненности» и «стратегическому терпению». Во второй половине 1999 г. казалось, что отношения вновь подходят к точке замерзания.Война в Чечне грозила обернуться суровыми международными санкциями. Без темы отмывания грязных денег в «Бэнк оф Нью-Йорк» и коррупции на вершине российской власти не обходилась ни одна первая полоса уважающих себя западных газет. Стиль руководства Бориса Ельцина и его «семьи» порождал аналогии с восточными деспотиями и вопросы о том, «кто потерял Россию». О кредитах Международного валютного фонда и решении проблем реструктуризации внешнего долга Москва не могла даже мечтать.[/i] Сейчас складывается полное впечатление, что ситуация меняется.Никаких крупных санкций за Чечню не последовало и, судя по всему, уже не последует. Сюжеты о коррупции ушли с первых полос. «Семья» фактически исчезла вместе с Ельциным. Выяснилось, что Россию никто не терял хотя бы потому, что никто ранее не приобретал. Успех на переговорах с Лондонским клубом кредиторов задал модель решения проблем с Парижским клубом и открыл перспективу возобновления практического взаимодействия с МВФ. Даже инцидент с перевозкой иракского мазута на частном российском танкере не был раздут до размеров первостатейного международного скандала.Посетившие Кремль в последние недели визитеры — от Йошки Фишера до Мадлен Олбрайт — высоко отозвались об и.о. президента Владимире Путине и его «проверенных реформистских верительных грамотах», не смущаясь отсутствием у него каких-либо четко заявленных идей и планов. А Билл Клинтон в прошлый вторник разве что не объяснялся ему в любви. А в среду были восстановлены отношения с НАТО.Похоже, отставка непредсказуемого Ельцина вызвала вздох облегчения на пространстве не только от Калининграда до Владивостока, но и от Ванкувера до Владивостока, и Запад не прочь предоставить Путину возможность начать выстраивать отношения едва ли не с чистого листа.В развитых странах все больше берет верх прагматический подход, хотя тамошний внешнеполитический истеблишмент никогда не был монолитным и борьба различных тенденций, подходов и школ продолжается и сейчас. Таких школ я бы выделил четыре, и ни одна из них не является откровенно пророссийской.Сторонники «неосдерживания» исходят из того, что Россия — это «злая и порочная сила природы» вне зависимости от существующего в ней режима. От нас якобы всегда будет исходить опасность экспансии, антизападных действий и имперских амбиций, а значит, Россию надо держать в ежовых рукавицах, сдерживая и ослабляя всеми возможными средствами и по всем азимутам.Наиболее ярким представителем «ястребов» является профессор Збигнев Бжезинский.Авторы этой школы идеально подходят для цитирования нашими националистами, но у себя на родине никакой существенной роли не играют.Школа «усталости» широко представлена прежде всего в финансовых ведомствах Запада. Последние долго и безуспешно пытались быть полезными в реформировании и обеспечении подъема российской экономики, но потерпели полное фиаско, потеряли деньги, а потому наши проблемы их уже «достали» и больше не волнуют. В последние месяцы ельцинского правления школа была исключительно влиятельна.Приверженцы «ограниченного взаимодействия» тоже от России устали, но не настолько, чтобы отказываться обсуждать с ней ограниченный круг вопросов, представляющий взаимный жизненный интерес: ограничение вооружений, нераспространение оружия массового поражения, некоторые региональные конфликты, поддержание демократических институтов в нашей стране. Но при этом Россия не рассматривается в качестве важного международного игрока, с которым следует считаться. Подобная линия до сих пор превалировала в Вашингтоне и в большинстве натовских столиц.До недавнего времени маловлиятельная школа «расширенного взаимодействия» исходила из посылки о том, что Запад заинтересован в сильной и процветающей России и нецелесообразно загонять ее на периферию мировой политики. При этом отстаивалась необходимость более широкой и перспективной повестки дня, учета наших озабоченностей по вопросам безопасности в Евразии, поощрения программ международной помощи и инвестиций. Судя по последним событиям, эта школа начинает обретать вес.Однако перспектива возвращения взаимодействия в нормальное русло зависит сейчас не только от Запада, но и от того, захочет ли Россия Путина ответить взаимностью. Пока что и.о. президента профессионально хранит молчание, которое объясняется и крайней периферийностью вопросов внешней политики в идущей избирательной кампании, и далеко не завершенной борьбой различных подходов и концепций в российском руководстве.На сегодняшний день в нашей стране существует также как минимум четыре школы внешнеполитической мысли.Либеральная школа, исходящая из необходимости ориентироваться исключительно на Запад и стать как Запад к следующему четвергу, была маргинализирована еще после отставки министра иностранных дел Андрея Козырева. Сейчас ее представители в лице младореформаторов имеют слабые каналы влияния на что-нибудь, будучи отстраненными на периферию даже в Государственной думе.Более сильно в парламенте представлены национал-коммунисты, которые априори рассматривают Запад как источник всех зол, а потому призывают противодействовать ему по всем азимутам — вплоть до поддержки «странизгоев» (Ирак, Ливия, Северная Корея и т. п.). Жесткий изоляционизм преподносится как наилучшая стратегия, а внешние инвестиции отвергаются как средство «закабаления» страны. Такая позиция встречает поддержку у 20 процентов электората, в том числе и части военных, но также, похоже, не воздействует на Кремль.Две другие школы гораздо более влиятельны. Неоизоляционисты исходят из того, что главные проблемы, с которыми сталкивается Россия, лежат внутри страны, и у нее просто нет сил на проведение активной внешней политики. Приоритетами они считают отвоевание внутреннего рынка для отечественных производителей и выстраивание тесного взаимодействия лишь с теми странами, которые сами этого хотят. Среди неоизоляционистов много сторонников укрепления партнерства в пророссийском ядре СНГ и особых отношений с Китаем, тогда как Запад вызывает смешанные чувства — и как возможный партнер, и как угроза. В Кремле и вокруг него неоизоляционистов достаточно много.Наконец, школа интеграционистов, признавая внутреннюю природу российского кризиса, уверена в невозможности преодоления этого кризиса без широкого взаимодействия с наиболее развитыми странами, участия в глобализирующейся экономике, борьбе с международным терроризмом и преступностью. Отстаивание линии на самостоятельную позицию по международным вопросам, равноудаленность от основных мировых центров силы и умеренный протекционизм сочетаются у интеграционистов со стремлением наращивать партнерство в рамках соглашения с Европейским союзом, в «большой восьмерке», АТЭС, привлекать иностранные инвестиции.Запад и сотрудничество с ним в этом контексте рассматриваются как очевидное подспорье для экономического рывка, но не как угроза. Подобные настроения весьма распространены в Министерстве иностранных дел, в партиях правоцентристской ориентации.Естественный вопрос: а где же в этом раскладе Владимир Путин? Полагаю, никто, даже он сам не в состоянии сейчас дать точный ответ. Судя по некоторым его высказываниям, Путин где-то между неоизоляционизмом и интеграционизмом. Учитывая, что Конституция позволяет главе государства почти все, что угодно, — выбор за ним.Итак, Запад демонстрирует готовность к новому рукопожатию. А новое российское руководство, поглощенное внутренними делами, взяло тайм-аут на раздумье — до 26 марта, дня президентских выборов.[b]Вячеслав НИКОНОВ, президент фонда «Политика»[/b]