С 1958 года начали проводить чтения у памятника Маяковскому. Встречи с самыми известными поэтами происходили в Лужниках, в Большой аудитории Государственного политехнического музея в Москве, всегда битком набитой народом. Андрей Вознесенский писал в 1962 году:

Ура, галерка! Как шашлыки,

дымятся джемперы,

пиджаки.

Тысячерукий, как бог

языческий,

Твое величество —

Политехнический!

В этих строках все рифмы точные, что вообще-то нетипично для эпохи «оттепели». Это была эпоха господства рифмы ассонансной (созвучие гласных звуков при полном или частичном несовпадении согласных). Например, «одурачивал» — «одуванчиков».

Петр Вайль и Александр Генис в книге «60-е: мир советского человека» связывали это с тем, что все равно «при чтении на стадионе ветер относит окончания слов».

Образ Москвы в «оттепельной» поэзии какой-то особенно интимный. Впервые со сталинских времен поэты воспевают не Москву вообще, столицу советской родины, а ее любимые уголки, улицы, причем далекие от официального центра — Красной площади.

Для Булата Окуджавы родной Арбат — целое «отечество».

А первая его песня (1956) называлась «На Тверском бульваре» и была посвящена «скамье зеленой», «перенаселенной, будто коммунальная квартира», которая «для одних далекий берег, для других дымок жилья».

Между прочим, коммунальные квартиры в те годы как раз стали расселять: началось массовое строительство новых районов. Самым известным были Новые Черемушки, его название даже стало употребляться как нарицательное в других городах («местные Черемушки»).

Сейчас эти районы считаются символом безликости, но тогда об этом не думали. Гораздо важнее было, что люди получили отдельное жилье. У Владимира Корнилова (1928– 2002) в стихотворении 1963 года «Новые Черемушки» белизна света сравнивается с...

белизной новых домов:

Новые Черемушки!

Полный морок, бред.

Никакой черемухи,

Бел до боли свет,

Как дома панельные —

Дверь, стена, окно.

За окном бездельники

Лупят в домино.

С горькою досадою

Лупят, лень топя.

А под крышей самою

Я люблю тебя.

Лирическая раскованность этого стихотворения тоже характерна для эпохи, когда после долгой поры сталинских запретов наступило раскрепощение и поэзии, и людских нравов. Ведь сразу ясно, что описана отнюдь не встреча супругов.

Как и в знаменитом стихотворении Евтушенко «Ты спрашивала шепотом...» (1959):

Постель была расстелена,

И ты была растеряна...

Растерянная возлюбленная героя, кстати, выглядит согласно типичной «оттепельной» моде: «Надменность рыжей челочки/ И каблуки-иголочки».

В поэме Евтушенко «Братская ГЭС» (1962) описывается другой «хит» эпохи: «Платье-колокол наденешь,/ В туфлях узеньких пройдешь».

Чересчур тщательное следование моде могло стать причиной для обвинения в «стиляжничестве», создать проблемы в институте, на работе.

Защищая молодых людей, которые просто стремятся хорошо одеваться, Юлия Друнина написала стихотворение «Девчонка что надо»:

По улице Горького —

что за походка! —

Красотка плывет,

как под парусом лодка.

Прическа — что надо!