Артист Ильдар Тагиров: Танец и театр вызывают равнозначное переживание

Мы продолжаем рубрику «Взлетная полоса», в которой знакомим читателей с новыми лицами и именами, у которых есть шанс запомниться. Ведь когда тонешь в рутине, особенно хочется сделать вдох, соприкоснувшись с искусством, которому неведомы границы ни в пространстве, ни во времени. На этот раз побеседовали с Ильдаром Тагировым — успешным танцором и начинающим актером. Говорим про современный танец, драматическое искусство, про кино, книги и правила.

Человек с экрана — скольких вы помните спустя плюс-минус десять лет? Многие ли из них возвращаются в поле внимания, которое сместилось, ведь за такой срок обновляются почти все клетки в организме. Я вновь гляжу на экран с Ильдаром Тагировым: теперь он актер, тогда был танцором. И главный вопрос при встрече не «где вы были», а немного другой…

— Ильдар, что вами движет?

— Наверное, вера. Она может быть разной — вера в будущее, духовная. Без нее никакие цели недостижимы. Но любая цель, к которой стремятся люди, все равно условная. Потому что по пути к ней ты не остаешься тем же, каким начинал путь. Ты постоянно сталкиваешься, взаимодействуешь со множеством обстоятельств. И к моменту достижения цели ты уже приобретаешь другую форму, ты иначе обрамлен. Да у меня и нет конкретной цели. Я всегда жил по наитию.

— Развернем вашу историю от настоящего к прошлому. В афише «Современника» на ближайшие месяцы стоит спектакль «Театр» Владимира Панкова, где вы играете сына героини Моэма и немного Треплева из «Чайки» Чехова. Такой дебют на сцене...

— Случился чудесным образом. И отчасти породил во мне желание заниматься драматическим искусством. С режиссером Владимиром Панковым я познакомился, когда еще работал танцовщиком на проекте «Акустическая читка» в ЦДР, которым он руководит. Спустя несколько лет, когда Владимир Николаевич предложил играть в его спектакле, согласился. Начались репетиции, в ходе которых роль Роджера с каждым днем разрасталась, из пластической стала пластически-драматической. Я влюбился в этот процесс. Понял, что Владимир Николаевич вытягивает из меня то, о чем я и не предполагал, что оно во мне хранится.

Так что в актерскую профессию я вошел с изнанки. Обычно после института артисты пробуются во все театры. А у меня вышло наоборот — сразу в такой театр, на такую роль, с такими артистами, режиссером. Мне посчастливилось работать со многими грандиозными современниками. Играть в партнерстве с Еленой Яковлевой, с Владиславом Ветровым в роли отца моего героя, с Сергеем Юшкевичем.

Я был в восторге от того, как они работают! И понял, что если у меня есть к этому предрасположенность, то я просто обязан исполнить свою мечту детства. И, отчасти из азарта, с первого раза поступил в ГИТИС на факультет новых направлений сценических искусств, на кафедру саунд-драмы.

— Мечта была связана именно с актерством?

— Вообще с любым проявлением сценического воплощения. Но когда я в раннем возрасте начал танцевать, уже не представлял, что могу делать что-то еще. Я танцевал все время. Это была единственная отдушина моего детского, довольно тяжелого жизненного отрезка. Танец стал для меня всем, без преувеличения.

— Какой цены требует идеальная техника?

— Танец — это не только про физику, но и про духовное взращивание самого себя, а также умственное, вкусовое... Нужно воспитывать из себя артиста. Ты не можешь выйти и просто исполнить движения, чтобы показать зрителю свои физические способности. Сами по себе они никому не нужны.

Конечно, это жуткий ежедневный труд. Особенно в детстве, когда ты еще не совсем понимаешь, зачем это делаешь, зачем терпишь такую боль, но веришь, бессознательно ощущаешь, что так нужно. Душа побуждает тебя к постоянному физическому адскому труду. По-другому ты просто не можешь.

Но, когда ты уже сформирован, бывает и наоборот. Порой я замечаю, что после отпуска, когда месяц ничего не делал, испытываю что-то вроде перерождения, начинаю танцевать так, как никогда. Я этому не учился, в таком стиле не работал, а оно возникает из ниоткуда. Все набитые мозоли постепенно исчезают, остается опыт, к которому ты добавляешь что-то новое. Я не знаю, как это работает, но это как когда молния в человека ударит, и он начинает говорить на разных языках. Так и тут. Но бывает и так, что сегодня попробовал — работает, а завтра уже не можешь вспомнить, как было. Тело проснулось и сигнализирует: «У тебя есть набор того, чему ты меня учил, вот им и пользуйся». Но так и в актерской работе, и в литературной, вообще в любой — все это бесконечный труд.

— К слову, про литературу. Что вы читаете?

—Все. Но иногда читаю, а иногда не делаю этого категорически. Есть периоды, когда мне неистово хочется читать, и я делаю это днями напролет. А бывают времена, когда читаю только потому, что это надо делать, но понимаю, что просто исполняю функцию, и, закрывая книгу, не могу вспомнить, что читал.

Утром снял с полки дореволюционный сборник и прочел очерк Бунина о его путешествии на дачу Чехова, где тот повествует об образе жизни Антона Павловича, незаметных читателю бытовых особенностях. Это жутко интересно! Мне бывают любопытны мемуары, хотя я понимаю, что часто это та еще сказочка. Научная литература об искусстве нравится. Одна из любимых книг — труды Василия Кандинского «О духовном в искусстве». Впервые прочел ее, когда мне был 21 год, с тех пор по паре раз в год перечитываю и осознаю, что ничего не понимаю в искусстве. Как только приехал в Россию, конечно же, схватился за русскую классику...

— Время задать вопрос: где же вы были?

— Об этом меня спрашивали многие из культурной среды на премьере «Театра». Мне кажется, всех артистов отслеживают едва ли не с младенчества. За ними наблюдают, предполагают, что этот человек может быть таким и сыграть так, а другой — иначе. И когда у кого-то что-то удается, это не становится сюрпризом для искушенного зрителя. Я же развивался как личность в параллельном мире, вырос в Европе. У меня есть что дать. Но для многих я — чистый лист.

— Титульный. Точнее, вы титулованный танцор: побеждали на соревнованиях в США, Италии, Испании; обучались-стажировались во Франции, Бельгии, Швейцарии; работали как приглашенный артист в Германии, Испании...

— Да, объездил все самые важные конкурсы, которые могут случиться в карьере танцовщика. Вы упомянули Францию — туда я попал, когда на конкурсе в Нью-Йорке взял Гран-при и несколько специальных призов, одним из которых была стажировка в Парижской консерватории музыки и танца. Кстати, от русского педагога из Большого театра Сергея Соловьева. Там я получил колоссальный опыт, в том числе от наставнической позиции педагога. Это было жестко, но он заново меня воспитал в отношении танцевального искусства. Я тогда был еще юн и умел ловить все, что говорят педагоги. Сейчас сильнее фильтрую новое.

А из Швейцарии сбежал, несмотря на большую стипендию. Их система образования оказалась для меня слишком демократичной. Там не было никаких правок, разговоров о том, что верно, а что — нет. Сначала я принимал это на свой счет, думал: проблема во мне. Потому что воспитывался таким образом, что, если тебе делают замечания и орут — значит, ты важен для педагогов. Если тебя игнорируют, то ты вошь.

Но там такой подход в целом. Они нацелены на эксперимент, потому позволяют студентам выражаться даже антихудожественно, скажем так. И, как бы вы ни выразились, все хорошо.

Мне это не подходит. Мне нужны жесткие рамки, требовательные мастера. Я окончил Киевский хореографический колледж, а там школа почти такая же, как в Москве, в Санкт-Петербурге, — преподаватели старой закалки, учились примерно у одних педагогов.

— Можете сравнить современные танцевальные процессы у нас и за рубежом?

— Россия — это прежде всего классический балет. Современный танец — европейский вид искусства, и с этим ничего не поделаешь. Так сложилось, что мы развивались в классическом танце, но не уделяли внимания нишевому современному. С первого класса балетной академии к нему относятся как чему-то второстепенному.

Настрой идет от педагогов: «Пусть будет, покривляйтесь, но имейте в виду, что это вообще никому не надо». А потом, когда артисты, танцующие классику, хотят начать исполнять современный танец, им становится очень непросто. Надо практически с нуля начинать. Потому что современный танец — это совсем не про завернутые стопы и колени или умение упасть, когда захотелось. Для него, на базе классики, надо так же долго и упорно, как для балета, воспитывать тело, и не только.

Тут еще очень важен опыт взаимодействия с хореографами, который, к сожалению, в наших балетных труппах нечастый. Хотя в Москве роскошь приглашать иностранных хореографов была у Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. За несколько лет сотрудничества с европейскими, израильскими постановщиками эта балетная компания научилась танцевать современный материал, и делает это очень качественно.

— Говорят, проблема не только в исполнителях, но и в зрителях, которые зачастую с трудом принимают современную хореографию.

— У нас очень сложное эстетическое восприятие перформативного искусства. Зритель встает в позицию критика. Ему постоянно хочется указать: «Это правильно, а это — нет». Человек заведомо не настроен узнавать российский современный танец, важничает: «Что вы можете мне предложить?» В основном наши маленькие компании наталкиваются на этот большой айсберг непонимания. Но сейчас много талантливых ребят, которые активно развивают андеграундные стили танца. Пока современный танец существует у нас только в определенных нишах, которые зрители для себя выбирают, им наслаждаются, ходят на спектакли, танцевальные квартирники. Но это не разрастается.

Думаю, причиной может быть и отсутствие насмотренности. Но если ты чего-то не видел, не значит, что этого нет. Жаль, к нам редко приезжали современные балетные компании из Европы. А только единицы могут позволить себе поехать, например, в Вупперталь, чтобы посмотреть балет, поставленный Пиной Бауш. Кстати, в Германии почти в каждой деревне есть труппа современного танца. И в Бельгии есть хорошие танцевальные компании. У них на государственном уровне система поощрения искусства выстроена так, что они могут себе позволить открыть много различных танцевальных школ классической направленности, смешанных, современного танца...

— Назовите коллективы, которые стоит поискать хотя бы в записи, если не увидеть вживую?

— Это глубокая тема. Есть эталонные труппы современного танца, которые задают тон всему миру. Назову, условно, три. Нидерландский театр танца NDT набирает лучших, по своему мнению, танцовщиков и приглашает несколько самых именитых хореографов в сезон, которые готовят постановки. Артисты там универсальны и могут подстроиться под любого хореографа.

Есть израильские компании, самая знаменитая — Batsheva Dance Company. Существуют смешанные компании, которые танцуют и классику, и современный танец. Например, Танцевальная компания Дрезден-Франкфурт — совершенно иной мир исполнительского мастерства. Много молодых экспериментальных компаний в Италии, во Франции...

— Почему вы, имея основания остаться за рубежом, выбрали вернуться в Россию?

— Этот вопрос — удивительный для меня. Я никогда не хотел перебраться за границу, но стремился быть и тут и там. Уехать — значит перерезать себе все здесь. Зачем? Я люблю свою Родину, всегда тянулся сюда сердцем. Даже когда учился в Швейцарии, работал в Европе, в отпуск ездил в Санкт-Петербург или Киев — это два моих любимых города. Родители живут в Калининграде. Сам я второй год в Москве.

Да и мне хочется танцевать за рубежом на правах приглашенного артиста. Когда в тебе заинтересованы, сами сделают все, чтобы ты приехал. Конечно, пока рабочие поездки в Европу для меня приостановились, но дружить с коллегами мы продолжаем. Мне важно иметь возможность насыщаться там театрами, музеями, природой, едой, языком, коммуникациями.

— Кстати, танец — физическое воплощение музыки, мирового языка общения.

— Да, это невербальный вид искусства. Не зная языка, я могу работать в любой танцевальной компании мира. И недавно стал осознавать, что с актерской профессией смогу жить, условно, только в Москве, в России и играть в русскоязычных проектах. Поясню. Когда я гулял по Парижу и видел афиши гастролей Театра Вахтангова или МХТ Чехова, наивно удивлялся: «Они что, играют на французском?» Конечно, нет, на родном. Кому надо — поймет, есть субтитры.

Но актерство очень привязано к языку. Там не может быть приблизительного понимания текста. Чтобы прочувствовать, что играешь, нужно быть носителем языка. Знать английский — не то же самое, когда он твой родной. Да, я могу на нем говорить, но ни думать, ни чувствовать, ни переживать эмоции на нем не умею. Поэтому понимаю, что то, что я хочу делать, очень сильно зависит от языка. Для меня важен русский язык. Он всегда был мне интересен.

— Что связывает вас с кино?

— Как зритель я только сейчас, во время обучения, начал заполнять пробел, который у меня был по итальянскому, немецкому, русскому кино. Раньше оно было мне неинтересно. Я пропадал в танцевальных залах, театрах, музеях. Теперь понял, как много упустил.

Как актер дебютировал в короткометражной ленте «Шоссе Энтузиастов» Федора Кравчука, ее недавно показали на фестивале «Короче». А до этого на экраны вышел сериал «Балет» Евгения Сангаджиева. Сейчас хожу на пробы, жду ответа. Это целое дело — попасть в кино. Тут мало уметь играть и хорошенькой мордашки.

Кстати, я заметил тенденцию, что сейчас в России в кино особо не берут «хорошеньких» — сложные лица куда интереснее, чем просто классические. В кино важно войти в ансамбль, вписаться в этот очень сложный механизм. Я пока только потихоньку начинаю разбираться, как он устроен.

— Что вы чувствуете, когда выходите на сцену ради танца или драматического исполнения?

— В танце с детства я привык просто делать то, чему тебя научил педагог, и не обращать ни на что внимание. Это вид искусства, связанный и с внешними, и с внутренними признаками, но зритель считывает в основном внешнее. А это очень понятные шаги, правила. Есть батман тандю, который исполняется так, а не иначе.

Есть международные правила, как в Олимпиаде. Ты делаешь и знаешь, что сделаешь. А в драматическом искусстве нет вообще никаких правил. Ты просто выходишь на сцену, чувствуешь, что можешь многое предложить и что это не будет «неправильным». Конечно, перед выходом ощущаешь мандраж. Но как только начинаешь, он отступает. Ты словно погружаешься в транс. И я заметил, что и в танце, и в драматическом искусстве это равнозначное переживание.

— Каким правилам следуете в жизни?

— Одному: через все транслировать любовь. У меня есть удобная мне форма существования, движения, общения с людьми, и она — никакое не правило. Я сам придумываю и выбираю делать то, что хочу, и не делать того, чего не хочу, что по обыкновению сложнее. Мы все движемся по схожим ступеням, кто-то зовет это «правилами». А я просто не хочу придумывать название тому, что дает мне Господь.

— Чего вы боитесь?

— Это чувство живет во мне крепко, хоть я понимаю, что оно нелепо. Причем на глобальные страхи я не обращаю внимания. Когда возникает большая проблема, я не сопротивляюсь ей, и она разрешается. Самое болезненное для меня — «кто что подумает» — выглядеть глупо в профессии. От мелких страхов начинаю зажиматься, стесняться. Одно время стыдился того, что участвовал в телешоу (Ильдар — победитель «Танцуют все!» (2012), финалист «Танцуй на Первом» (2015). — «Вечерняя Москва»), потому что мне казалось, что я ужасно там двигаюсь, и ни один директор танцевальной компании меня не пригласит, увидев это. Но потом я понял, что таков мой путь, ведь именно это дало мне возможность развиваться дальше, выбросило в другую Вселенную. Все случайности неслучайны. Нам многое дается, другое дело, сумеем ли мы за это ухватиться. И теперь я не стесняюсь — это моя прошлая жизнь.

— Состояния счастья, любви внутри каждого человека. Как разбудить их в себе?

— Никак. Однажды я участвовал в постановке, где был главный герой в летах, он же в молодости и в детстве. Я играл его в детстве, и у меня была только одна фраза, которую придумала режиссер. Она говорила: «Как объяснить человеку, что такое «нравится»? Тебе нравится то или другое. Ведь «нравится» не выбирают, «нравится» само выбирает тебя». Не ты выбираешь, что тебе нравится — голубое или черное, — цвет сам выбрал тебя. Нравится тебе та картина или эта — она сама выбрала, чтобы тебе понравиться. Так и любовь. Мне кажется, человек слишком много на себя берет.

— А если не нравится ничего?

— Я понимаю, о чем вы говорите. Иногда нужно насильно пытаться в себе настроить тот камертон, который был у тебя прежде или к которому хочется прийти. Это как общение с Богом. В основном люди обращаются к нему, когда у них есть проблема. А поддерживать регулярное общение — поблагодарить, поделиться — сложно в любых отношениях. Особенно когда тебе нечего сказать, но надо приложить усилие, чтобы поддержать контакт. Так и в человеческих отношениях, и с тягой к прекрасному... Это постоянный труд. Тебя должно заботить: где ты, с кем, как ты, что чувствуешь, а чего не чувствуешь. Важно учиться открывать свое сердце.

ДОСЬЕ

Артист Ильдар Тагиров родился 13 февраля 1995 года в Йошкар-Оле. Молодой человек окончил Киевский хореографический колледж, обучался в Швейцарии (Cinevox Junior Company). В 2021 году поступил в ГИТИС на факультет новых направлений сценических искусств, мастерская Андрея Заводюка.

На экране дебютировал в сериале «Балет» Евгения Сангаджиева, а также снялся в короткометражной ленте «Шоссе Энтузиастов» Федора Кравчука. На сцене играет в спектакле «Театр» Владимира Панкова в театре «Современник».

В копилке достижений артиста много танцевальных наград — Гран-при и золотые медали российских, европейских, американских конкурсов, включая Valentina Kozlova International Ballet Competition (Нью-Йорк, США), Spoleto International Dance Competition (Сполето, Италия) и другие.