Александр Твардовский: « Я человек, который не знал, что так силен»

До корней волос советский человек, партийный человек, прошедший Отечественную войну, автор великих стихов и великих поэм «Страна Муравия», «Василий Теркин», «Василий Теркин на том свете», «За далью — даль», легендарный главный редактор журнала «Новый мир», жил с той идеологической трещиной в душе, что началась, собственно, с происхождения.

Как ни умалял размеры отцовой собственности, выплата кредита Поземельного банка означала, что не нищ был Трифон Твардовский, а крепко хозяйствовал на земле, купленной у наследников адмирала Нахимова, за что и подвергся репрессиям.

Сложно относился сын к отцу. Личное путалось с социально-политическим.

С силой и болью написал о том, повзрослев не только годами, но умом и душой, в великой поэме «По праву памяти», которую цензура при его жизни не пропустила.

«Мать моя… всегда была очень впечатлительна и чутка ко многому, что находилось вне практических, житейских интересов крестьянского двора, хлопот и забот хозяйки в большой многодетной семье. Ее до слез трогал звук пастушьей трубы гденибудь вдалеке за нашими хуторскими кустами и болотцами, или отголосок песни с далеких деревенских полей, или, например, запах первого молодого сена, вид какого-нибудь одинокого деревца…», — писал он в той же автобиографии.

И — почти буквально — в стихах, посвященных матери:

...И грустный запах молодого сена,

И отголосок поздней бабьей песни,

И просто небо, голубое небо —

Мне всякий раз тебя напоминают…

Родные, родное всегда было важно для него. На рубеже 30-х в родное вошел человек его судьбы — Маня, Машенька, Мария Илларионовна Горелова, ровесница.

Он голубоглаз, светловолос и смешлив, у нее четкий овал простого умного лица, и она тоже весела. Училась в том же Смоленске в пединституте, который не окончила, трудилась в газете «Рабочий путь», где он печатался, выступала в центральных журналах «Красная новь» и «Новый мир», сохраняя свою фамилию Горелова. «…Он поэт хотя и выявившийся (для своих знакомых), но молодой и принципы марксизма-ленинизма мало усвоивший… Не испортит ли мою биографию это легкомысленное существо?» — спрашивает она, двадцатилетняя, о нем, двадцатилетнем? Не испортит. Но и она не испортит его биографии.

После смерти Твардовского известный «новомировский» критик Владимир Лакшин назовет ее «вторым крылом» совести поэта за «богатую одаренность».

Они «запишутся» в загсе после войны, с которой он писал ей пророчески: «Все так серьезно на свете, милая, что, я думаю, те люди, которые сберегут свою нежность и привязанность друг к другу теперь, те уж будут навеки неразлучны». И чуть выше: «…Я больше всего думаю о трех вещах: о войне, о своей работе и о тебе с детьми. И все это не порознь, а вместе. Т.е. это и составляет мое каждодневное духовное существование… И не знаю, как бы тяжело мне было, в сто раз тяжелей, чем бывает порой, если б не было у меня тебя и детей».

Его работа — сильнее всего, привязчивее всего захвативший его Василий Теркин, сочиненный им герой, прошагавший со своим автором всю войну.

В письме Машеньке открывал душу: «Я ощущаю се бя в необычном подъеме. Я вроде челов е к а , который не знал о себе, что он так силен. И вдруг берет бревно — поднимает, таскает и чувствует, что может поднять еще больше и не устает…» Его дар оценил Маршак: «Маршак говорит обо мне (за глаза), что я счастливец — пишу всю жизнь о себе, о чем бы ни писал.

Пожалуй, что это именно так, но счастье это или несчастье — не знаю, знаю только, что иначе не умею и не хочу».

Сохранилось письмо Ивана Бунина, адресованное другу, писателю Николаю Телешову: «Я только что прочитал книгу А. Твардовского («Василий Теркин») и не могу удержаться — прошу тебя, если ты знаком и встречаешься с ним, передать ему при случае, что я (читатель, как ты знаешь, придирчивый, требовательный) совершенно восхищен 

его талантом — это поистине редкая книга: какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный язык — ни сучка ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова».

Без чего нельзя прожить на фронте, задавался вопросом автор «Теркина» в зачине «Книги про бойца» и отвечал:

Без чего? Без правды сущей,

Правды, прямо в душу бьющей,

Да была б она погуще,

Как бы ни была горька…

Защитником правды и совести он навсегда останется не в одной истории литературы и культуры, но в истории народа.

«Щ-854» называлась повесть неизвестного литератора, попавшая ему в руки. Вечером дома лег в кровать, взял рукопись. После первых двух-трех страниц понял, что лежа это не почитаешь.

Встал, оделся, налил чаю — не отрывался всю ночь. Собрав на следующий день редколлегию журнала, не мог сдержаться — сиял, выглядел именинником.

Известная эта история о том, как началось знакомство с повестью, получившей после название «Один день Ивана Денисовича», как произошло открытие писателя Александра Солженицына, в полной мере отражает это определяющее свойство Твардовского — любовь к настоящему.

Дважды партийные бонзы в хрущевские и в брежневские времена отнимали у него взлелеянный им журнал, задавший высокую планку публикациями прозы Федора Абрамова и Василя Быкова, Чингиза Айтматова и Владимира Войновича.

Отнимали журнал — отнимали жизнь. Болел, уходил в запой. Его находили то ли в баньке, то ли в кочегарке у истопника, где он прятал свою разруху, откачивали.

Мрачный, не жилец, он восстанавливался и вновь начинал свою прямостойкую борьбу с режимом.

«Об искренности в литературе» называлась «новомировская» статья Владимира Померанцева, которую хватали из рук: искреннее талантливое слово впервые впрямую противопоставлялось официозу литературных генералов.

Твардовский, крупный эпик и тончайший лирик, знал волшебство владения таким словом.

…А только б некий луч словесный Узреть, не зримый никому, Извлечь его из тьмы безвестной И удивиться самому...

«У поэта должна быть судьба, а не карьера», — повторял он блоковское. Второе изгнание из журнала он не пережил. Он умер в декабре 1971 года, не застав даже и зари свободы.

Десять лет назад к его девяностолетию выпустили анкету: что такое Твардовский в нынешнем понимании? Отвечали: классик отечественной литературы, единственный из русских стихотворцев ХХ столетия, к кому применимы слова «народный поэт», нравственный авторитет, следующий за Сахаровым и Солженицыным. Любопытно бы знать, выйди подобная анкета нынче, нашлись ли бы люди, которые написали бы о нем хоть что-нибудь?..