7 проникновенных цитат из книги Ивана Бунина "Окаянные дни"

"У Бунина в самом языке его, в складе каждой его фразы чувствуется духовная гармония, будто само собою отражающая некий высший порядок и строй: все еще держится на своих местах, солнце есть солнце, любовь есть любовь, добро есть добро", - писал о нём критик Георгий Адамович. Однако к "духовной гармонии" вёл непростой, исполненный скорбями жизненный путь.

У птицы есть гнездо, у зверя есть нора…

Как горько было сердцу молодому,

Когда я уходил с отцовского двора,

Сказать: "прости" – родному дому.

У зверя есть нора, у птицы есть гнездо…

Как бьётся сердце горестно и громко,

Когда вхожу, крестясь, в чужой наёмный дом

С своей уж ветхою котомкой.

Так Бунин обозначил две основные вехи своего жизненного пути: первую – когда в возрасте 18 лет ему пришлось оставить свой дом, нищее дворянское гнездо на хуторе в Елецком уезде Орловской губернии, чтобы начать самостоятельно зарабатывать себе на жизнь; и вторую – горестную и одинокую жизнь в эмиграции во Франции, где он оказался, выехав из России в 1920 году.

Что пролегло между этими двумя вехами? Невероятное количество исторических событий. Революция, страшнейшие войны, любовь к Варваре Пащенко, две женитьбы, смерть маленького сына. И одиночество, преследовавшее его везде. Литературу ХХ века он так и не принял, назвав её "Вальпургиевой ночью" русской словесности. По мысли Бунина, вместе с революцией на смену прочности, силе и богатству пришли гибель и оскудение. Но задача писателя – искать "в этом мире сочетания прекрасного и вечного".

Нет, не пейзаж влечет меня,

Не краски жадный взор подметит,

А то, что в этих красках светит:

Любовь и радость бытия.

"Восторг бытия" охватил писателя скорее во второй половине жизни. К зрелости он словно помолодел. В эмиграции он создал такие шедевры, как повесть "Митина любовь" и роман "Жизнь Арсеньева", за который он в 1933 году первым из русских писателей получил Нобелевскую премию.

Ранние прозаические опыты Бунина были выдержаны в традиции народнической школы, для которой характерна поэтика социальных контрастов. В повестях "Деревня" (1909) и "Суходол" (1912) он изобразил горькую и беспросветную жизнь в деревне, ощущение скорой и неминуемой катастрофы, крушения патриархального быта.

Поздние рассказы Бунина, вошедшие в сборник "Тёмные аллеи" (1946) наполнены трепетным переживанием "блаженства и безнадежности" любви. Именно эту книгу автор считал своей лучшей работой. Скончался писатель 8 ноября 1953 года с портретом рано умершего сына Николеньки в руках.

Творческое наследие Ивана Алексеевича имеет большую эстетическую и познавательную силу. В нём мы можем видеть те богатые уникальные возможности, которые таила в себе русская классическая литература и которые так и остались нереализованными в пропитанном революционными идеями литературном процессе XX века.

"Вечерняя Москва" предлагает вашему вниманию подборку пронзительных цитат из публицистического дневника Бунина "Окаянные дни", который он вёл в Москве и Одессе с 1918 по 1920 год. Фрагменты книги были впервые опубликованы в Париже русским издательством "Возрождение" в 1926 году. В СССР "Окаянные дни" были запрещены и не публиковались вплоть до перестройки.

1. "В мире была тогда Пасха, весна, и удивительная весна, даже в Петербурге стояли такие прекрасные дни, каких не запомнишь. А надо всеми моими тогдашними чувствами преобладала безмерная печаль. Перед отъездом был я в Петропавловском соборе. Все было настежь – и крепостные ворота, и соборные двери. И всюду бродил праздный народ, посматривая и поплевывая семечками. Походил и я по собору, посмотрел на царские гробницы, земным поклоном простился с ними, а выйдя на паперть, долго стоял в оцепенении: вся безграничная весенняя Россия развернулась перед моим умственным взглядом. Весна, пасхальные колокола звали к чувствам радостным, воскресным. Но зияла в мире необъятная могила. Смерть была в этой весне, последнее целование..."

2. "Через Кудринскую площадь тянутся бедные похороны – и вдруг, бешено стреляя мотоциклетом, вылетает с Никитской животное в кожаном картузе и кожаной куртке, на лету грозит, машет огромным револьвером и обдает грязью несущих гроб:
– Долой с дороги!
Несущие шарахаются в сторону и, спотыкаясь, тряся гроб, бегут со всех ног. А на углу стоит старуха и, согнувшись, плачет так горько, что я невольно приостанавливаюсь и начинаю утешать, успокаивать. Я бормочу: – «Ну будет, будет, Бог с тобой» – спрашиваю: – «Родня, верно, покойник-то?» А старуха хочет передохнуть, одолеть слезы и наконец с трудом выговаривает:
- Нет... Чужой... Завидую... "

3. "Люди живут мерой, отмерена им и восприимчивость, воображение, – перешагни же меру. Это – как цены на хлеб, на говядину. "Что? Три целковых фунт?!" А назначь тысячу – и конец изумлению, крику, столбняк, бесчувственность. "Как? Семь повешенных?!" –"Нет, милый, не семь, а семьсот!" – И уж тут непременно столбняк – семерых-то висящих еще можно представить себе, а попробуй-ка семьсот, даже семьдесят!"

4. Прошел дождик. Высоко в небе облако, проглядывает солнце, птицы сладко щебечут во дворе на ярких желто-зеленых акациях. Обрывки мыслей, воспоминаний о том, что, верно, уже вовеки не вернется... Вспомнил лесок Поганое, – глушь, березняк, трава и цветы по пояс, – и как бежал однажды над ним вот такой же дождик, и я дышал этой березовой и полевой, хлебной сладостью и всей, всей прелестью России...
5. "Есть два типа в народе. В одном преобладает Русь, в другом – Чудь, Меря. Но и в том и в другом есть страшная переменчивость настроений, обликов, "шаткость", как говорили в старину. Народ сам сказал про себя: "Из нас, как из древа, – и дубина, и икона", – в зависимости от обстоятельств, от того, кто это древо обрабатывает: Сергий Радонежский или Емелька Пугачев".

6. "Вон из Москвы!" А жалко. Днем она теперь удивительно мерзка. Погода мокрая, все мокро, грязно, на тротуарах и на мостовой ямы, ухабистый лед, про толпу же и говорить нечего. А вечером, ночью пусто, небо от редких фонарей чернеет тускло, угрюмо. Но вот тихий переулок, совсем темный, идешь – и вдруг видишь открытые ворота, за ними, в глубине двора, прекрасный силуэт старинного дома, мягко темнеющий на ночном небе, которое тут совсем другое, чем над улицей, а перед домом столетнее дерево, черный узор его громадного раскидистого шатра..."

7. "Прятал разные заметки о 17 и 18 годах. Ах, эти ночные воровские прятания и перепрятывания бумаг, денег! Миллионы русских людей прошли через это растление, унижение за эти годы. И сколько потом будут находить кладов! И все наше время станет сказкою, легендой..."