Бергман и Тарковский: несостоявшаяся встреча

"Для меня, - говорил Бергман, - было бы лучше, если бы я был неизвестен".

"Его фигура огромна, – писала кинокритик Майя Туровская. - Ведь в послевоенном мире кино было совсем не то, что сейчас. Оно действительно было важнейшим из искусств. Оно было средством общения. Кино приходило первым, а каждый кинофестиваль был событием. Кинорежиссёры тогда были главными людьми в культуре. И Бергман был тем, кто потряс наше воображение сильнее прочих. Он был великой фигурой. Шекспиром кино. Его талант был совершенно иной природы, нежели у итальянцев, которых мы также смотрели с упоением. Фильмы Бергмана - это северный мир с проклятыми вопросами".

Быть может, именно поэтому другой "северный" мэтр кино, Андрей Тарковский, так боготворил своего коллегу. В списке любимых фильмов Тарковский выделял сразу два фильма шведского режиссера – "Причастие" и "Персона".

"В фильме Ингмара Бергмана "Шепоты и крики" есть эпизод, о котором я часто вспоминаю, – говорил Тарковский. - Две сестры, ехавшие в отчий дом, где умирает их третья сестра, оставшись наедине, вдруг ощущают в себе прилив родственной близости, ту человеческую тягу друг к другу, которую не подозревали в себе еще за минуту до этого. И тут же возникает щемящее ощущение пробужденной человечности, которое тем более волнует, что в фильмах Бергмана такие мгновения мимолетны, скоротечны. Люди в его фильмах ищут и не могут найти контакта, и в "Шёпотах и криках" сестры тоже так и не могут простить друг другу, не могут примириться даже перед лицом смерти одной из них".

В фильме звучит виолончельная сюита Баха, она заменяет слова. Тарковский отмечает этот прием Бергмана, так как сам часто использует его в своих работах. В аналогичном "топе избранных" Бергман выделял киноленту "Андрей Рублёв". А в одном из интервью даже признался, что перед каждым новым фильмом пересматривает "Рублёва" заново, да и вообще не уставал выделять Тарковского, как самого великого из всех режиссеров: "Фильм, если это не документ, - сон, греза. Поэтому Тарковский - самый великий из всех. Для него сновидения самоочевидны, он ничего не объясняет, да и что, кстати сказать, ему объяснять? Он - ясновидец, сумевший воплотить свои видения в наиболее трудоемком и в то же время наиболее податливом жанре искусства. Всю свою жизнь я стучался в дверь, ведущую в то пространство, где он движется с такой самоочевидной естественностью. Лишь раз или два мне удалось туда проскользнуть".

Кстати, Тарковский, несмотря на то, что так ни разу и не пересекся с Бергманом, очень точно угадал "эти два раза" в творчестве Бергмана. "Персона" (1966) - художественный эталон киноискусства и "Шёпоты и крики" (1972) - который многие сравнивают, чуть ли не с "Реквиемом" Моцарта.

- В "Персоне" и "Шёпотах и криках", - говорил сам Бергман, - я достиг своего предела: я свободно прикасался к бессловесным тайнам, выявлять которые способен только кинематограф.

Двух мэтров многое связывало: оба тяготели к крайнему психологизму своих кинообразов и главными темами избирали кризис культуры и личности. Оба тонко чувствовали музыку, используя ее в своих картинах. Оба чуть ли не во главу угла ставили одиночество, Бергман изгнал сам себя на остров Форё, Тарковского изгнали из страны. Несмотря на многогранное созвучие, режиссёры так и не встретились, хотя несколько раз сталкивались чуть ли не нос к носу.

"В ноябре 1985 года, - вспоминал режиссер Михал Лещиловски, - когда мы с Андреем были на выставке киноплакатов в Доме кино в Стокгольме, я заметил выходящего из кинозала Бергмана, с которым Тарковский никогда не встречался, хотя оба хотели познакомиться. В тот раз встреча казалась такой естественной, что была почти неизбежной. Они видели друг друга на расстоянии пятнадцати метров. Меня потрясло то, что произошло дальше: оба повернулись, причем так резко, как будто заранее отрепетировали это движение, и направились в противоположные стороны. Так два великих мира сего разминулись, не соприкоснувшись". Правда, Бергман в своей книге "Латерна магика" описывал похожую сцену с побегом от Куросавы, которого также как режиссёра очень ценил.

Встречи Тарковского и Бергмана неоднократно назначались и отменялись – Бергмана нервировало обязательно присутствие переводчика в их беседе.

"Я не знаю, почему они не встретились, – вспоминала продюсер Анна-Лена Вибом. - Во время съемок на Готланде мы были совсем рядом с Бергманом и могли бы поехать к нему, но Форё - военная зона, и опять не получилось. Но когда мы снимали документальный фильм о съемках "Фанни и Александр", Андрей пришел тихо на съёмку, сидел и слушал, как Бергман рассказывает о своей работе. Бергман не знал, что это Андрей, и это была единственная их встреча".

Последний свой фильм, "Жертвоприношение" (1985), Тарковский снимал на "бергмановской" территории, в Швеции. Быть может, этот фильм стал главной встречей двух режиссёров. Тарковский очень боялся "повториться", снять по Бергману. Причин для этого было много: оператор Свен Нюквист, актёры, которых Тарковский любил с юности, пейзаж - все напоминало Бергмана. Действительно, атмосфера фильма во многом близка кинолентам шведского классика.

Когда "Жертвоприношение" должно было выйти на экран, Тарковский был уже тяжело болен. Анна-Лена Вибом попросила Бергмана написать Андрею. Он написал так хорошо, как только умел.

"Сюжет был в том, что если бы они встретились, они посмотрели бы в зеркало, – говорил режиссер Александр Сокуров. - Только Тарковский увидел бы в этом зеркале одно, а Бергман – другое… Они могли бы, встретившись, гулять и молчать - все, что им нужно было знать друг о друге, они знали и без слов".