Александр Прошкин: Наше кино сегодня достойное

Александр Прошкин — режиссер с цепкой и честной памятью. Во всех его картинах присутствуют безукоризненно правдивые детали времени — быт, типажи, лица, характеры, даже походка людей и выражение их глаз, создающие атмосферу того кино, которое уникально, сражает умом и талантом, способно войти в анналы истории. Его кино этапное, художественное и общественно значимое. И разумеется, каждый новый фильм режиссера, как и его замыслы будущих съемок, вызывает огромный интерес.

— Александр Анатольевич, я слышала, что вы собираетесь снимать фильм о Бродском, это так?

— У меня есть всякие планы, есть и такая задумка. Мне интересно снять про молодые годы Бродского, так как это — мое время, моя эпоха. Я — питерец, я его немножко знал лично.

Иосиф Бродский — русский поэт, родившийся в моем родном Ленинграде за год до начала Великой Отечественной войны и похороненный в Венеции. Драматург. Переводчик. Лауреат Нобелевской премии по литературе. Сложность заключается в том, что сейчас получить финансирование подобной исторической картины чрезвычайно сложно. А поскольку я не занимаюсь каким-то развлекательным кино, то и надежд у меня на финансирование немного. Получится ли — не уверен, но я живу надеждой.

— А какие были ваши ощущения от контактов с Бродским? Чем-то ведь он обратил на себя ваше внимание?

— Я его знал совсем молодым. Нынешние представления о том, что это классик или небожитель, несколько расходятся с нашими ощущениями — тех, кто жил в это же время и этой реальности касался. Хотя противоречия тут нет, ни в коем случае. Просто молодой Бродский мне запомнился как очень живой и неожиданный молодой человек с ярко выражаемыми, нескрываемыми эмоциями. Он всегда трепетно относился к вниманию, проявляемому окружающими к нему. А если вдруг этого внимания не получал, то замыкался. Или просто разворачивался, уходил из компании. Такое было свойство поэта.

Впрочем, вся эта компания была очень неординарная, и сама эпоха была неординарная — эпоха пробуждения, второй Серебряный век. На дворе стояло не самое лучшее в политическом отношении время, но все-таки был некий воздух, предчувствие, надежда — все это существовало. Ну и потом все это происходило в Санкт-Петербурге, городе, где поэзия и культура просто заложены в камнях, в зданиях, дворцах, мостах, в этом небе. А Иосиф, с моей точки зрения, был абсолютно питерским явлением.

— Он читал вам когда-нибудь свои стихи?

— Мы иногда пересекались в каких-то компаниях, и вот там — да, он читал периодически кое-что. Но вообще эти компании занимались в основном не этим. Мы были молоды, а значит, присутствовало веселье, девушки и прочие радости жизни.

— Недавно Владимир Бортко в фильме «О любви» снял свой Питер. А каким ваш любимый город представляется вам в будущем фильме?

— Ну, во-первых, Питер — совершенно волшебное пространство, ни на что не похожее. Это другой цвет домов. Они не бывают яркими, поскольку сырость вытравляет яркие цвета, и присутствует монохромная гамма. Вовторых, это всегда потрясающее небо. Я в Москве никогда не обращаю внимания на небо, а в Питере оно удивительное, и его много, пространство распахнуто вверх. В-третьих, там в какой-то момент теряется ощущение реальности. Не знаю, замечали ли вы это? Вот иногда посмотришь на Мойку — ощущение, что перед вами — театральный макет. И во всем этом городе присутствует какое-то совмещение: вполне реалистичный быт и какое-то… небытие. Там есть частичка вечного пространства: он гениально построен, придуман и весь насыщен великими тенями. А поскольку я далеко не юн, то многих из них застал и очень многих помню.

— А кого именно застали?

— Ну, Ольгу Берггольц, например. Анну Андреевну Ахматову, которую видел. И все поколение Бродского, причем со многими лично общался — с Сережей Довлатовым, который сейчас практически канонизирован и является нашей главной российской знаменитостью. Дружил с Борисом Вахтиным, автором сценария известного вам фильма «На всю оставшуюся жизнь».

А еще он был писателем, драматургом, философом и переводчиком-востоковедом. Это изумительные люди, которые аккумулировали всю прошлую культуру, весь Серебряный век и жили — и в этом времени, и вне этого времени — в великолепном пространстве северного города.

— Я слышала, что работать вы будете в хорошей компании с Юрием Арабовым, с которым много фильмов сделали. Кто из перечисленных вами персонажей присутствует в его сценарии?

— Сценарий действительно написан Юрием Арабовым и полностью готов. Естественно, в фильме будут действовать Евгений Рейн, Дмитрий Бобышев, Анатолий Найман, ныне здравствующие. Это люди, составляющие так называемый «священный хор», как говорила про них Анна Андреевна Ахматова. Так же, как будут и люди, которые их преследовали, литературный бомонд того времени, который выталкивал и не принимал их. И сделал очень много для того, чтобы Бродский стал тем самым Бродским, которого мы знаем. Они так его травили, что в результате травли поэт оказался всемирно знаменитым.

— Что вам близко в его стихах?

— Он понимает сущностные вещи и выражает их языком, который сегодня уходит все дальше от нас. Бродский — все-таки классик, он наследник великих классических традиций, при всей своей современности и остроте он — часть великой культуры, что чрезвычайно существенно для меня лично.

— Вы сказали, что слабо надеетесь на государственное финансирование фильма. Отсутствие денег для подобных картин — основная проблема нашего современного (умного) российского кино?

— Основная проблема в том, что российское кино сегодня никому не нужно. Оно утратило свою главную функцию. Были иные, советские времена, когда люди ходили в кинотеатры еженедельно, чтобы что-то получить для души. Кино в те времена в какой-то степени человеку помогало разобраться в самом себе. Люди после сеанса уходили, о чем-то думали, спорили, делали для себя какие-то выводы. Тогда они платили всего лишь тридцать копеек, и это их ни к чему не обязывало. Сейчас они вынуждены платить по 500 рублей и ждут, что за эти немалые деньги их будут веселить, развлекать, потешать, удивлять. А потом выходят из зала абсолютно пустые. И не догадываются, что в России есть и другое кино.

Я очень много езжу по стране, был в этом году в десятке городов, присутствовал на разных российских кинофестивалях, которые и демонстрируют сегодня эти «другие» российские фильмы зрителю. Ибо в кинотеатрах их увидеть нельзя, прокатчики в них не верят и их не берут.

А на фестивалях я увидел полные залы, причем люди после сеанса целый час обсуждают, говорят о жизни, о фильме, требуют, чтобы российское кино на широком экране показывалось регулярно. Потому что любой фестиваль — это все-таки разовый показ той или иной привезенной в данный город картины. Но вот загадка русской души: если потом начинается широкий прокат, никто в кино не ходит.

— Как вы это объясняете?

— С одной стороны — нет рекламы. С другой — все-таки мы пытаемся говорить правду, а она сегодня никого не волнует. Подросло поколение, которое не хочет задумываться над своей жизнью.

— А то поколение, которое раньше над жизнью задумывалось, что стало с ним?

— То, которое задумывалось, сейчас в отчаянном финансовом положении. Хотя есть и обеспеченные люди, но перед ними такие возможности развлечений открываются, что они время тратить на грустные раздумья о нашей жизни не хотят.

— Но каких-то интересных российских режиссеров вы все-таки про себя отмечаете и нам назовете?

— Есть интересное поколение — молодые режиссеры. Хотя они молодые по отношению ко мне — им ведь уже по сорок! Это Боря Хлебников, Алексей Попогребский, мой сын — Андрей Прошкин… Мне кажется, что вот это наиболее любопытное сегодня поколение российских режиссеров.

Что касается совсем молодых, иногда мне кажется, что они очень зависимы и больше озабочены результатом, чем самим фильмом. Озабочены задеть зрителя за живое всеми способами, получить деньги или организовать вокруг себя какой-то скандал. В них меньше искренности и больше показного.

— Ну, может, это все-таки период взросления? Ведь и Пушкин писал: «Желаю славы я, чтоб именем моим твой слух был поражен всечасно»?

— Нет, я все-таки думаю, что это из области «распалась связь времен». Нет у современного кино этого контакта со зрителем, который тоже ведь изменился.

— В чем он изменился?

— Контингент современного зрителя в кинотеатрах — в основном юнцы. Они выросли на энергетическом аттракционном американском кино и ничего другого не воспринимают. И в российском кино они тоже воспринимают только аттракционное направление. Это довольно грустно, потому что мы все-таки европейская культура, а не американская. Мы рефлексирующая культура. И этим русская культура всегда была замечательна и знаменита. Мы всегда сомневаемся. И у нас герой — не тот, кто всем дает по физиономии, а тот, у кого совесть болит, то есть Мышкин, Чацкий… Вот в этом смысле как раз ничего не изменилось за годы.

А когда начинается псевдоамериканское кино... Надо признать, что американцы таковое все равно делают гораздо лучше, чем мы. Потому что оно — в их природе: они молодая нация, им всего несколько сотен лет, они выросли и «выстроены» на мифе о возможностях человека, на этой взрывной энергетике. И поэтому, конечно, там важен герой. А кто у нас сегодня герой, скажите?

— Ну, раньше, в 90-е годы, когда рухнула идеологическая система, мы героя, конечно, утратили. Но сейчас, как мне кажется, он все-таки на наши экраны возвращается. Вон какое сегодня большое количество картин о знаменитых мореходах, летчиках, космонавтах, хоккеистах, ученых той страны, которая развалилась в 90-е.

— Вы знаете, я всю жизнь занимался историческим кино. И мне кажется, что в моих картинах есть исторические герои. Но это герои того времени, которое ушло, а не нашей современности — Михайло Ломоносов, Николай Вавилов, даже Емельян Пугачев. Знаете, почему я снимал про них? Потому что мне кажется, что если мы не знаем нашей боли, нашего прошлого, то потеряем себя. Каждый мой герой — это человек с прямой спиной, человек, который состоялся, выжил именно потому, что не шел на компромисс. И потому он что-то в этой жизни создал, хотя его, может быть, как Николая Ивановича Вавилова, и погубили. Или как погубили Доктора Живаго. Но тем не менее это те люди, которые оставляют шлейф в истории. Ведь основную тему русского искусства сформулировал Борис Пастернак. Хотя бы в названии своего романа «Доктор Живаго», потому что его первоначальное название было другое — «Смерти нет».

Мне кажется, что природа нашей культуры — в преодолении непреодолимого. В преодолении вот этого фатума смерти, в размышлениях о том, что человек оставляет после себя — душу, мысли, идеи, дела, которые продолжают его существование.

— А как вы отнеслись к сериалу «Таинственная страсть» по Василию Аксенову, который так бурно обсуждался зрителями и в котором действуют многие из знакомых вам, теперь уже исторических, личностей?

— Я целиком его не видел, поэтому не могу судить. Да и просто не имею права. Но то, что я видел, меня, откровенно говоря, не очень убедило. Хотя, вы знаете, это всегда сложно. Про Ломоносова-то фильм делать легче, потому что из ныне живущих никто с ним знаком не был.

А этих людей я почти всех знал лично. Ну или видел на каких-то концертах, чтениях литературных. С Евгением Евтушенко лично был связан и даже в его стихах существую. У него были студенты, он двадцать лет преподавал в университете и всегда показывал студентам мой фильм «Холодное лето пятьдесят третьего».

— Я хорошо помню эти его стихи:

— «Здесь так любят о холодном лете

прошкинский, пожалуй, лучший фильм

дети Чили и Анголы дети,

парагвайка, чероки и финн.

Плакали ковбоистые янки,

что Папанов уркой был убит.

И не будет в сердце китаянки

никогда Приемыхов забыт».

Так вот, когда мы с Евтушенко виделись, то вещи какие-то поколенческие обсуждали. В позапрошлом году встретились, часа три проговорили. У него были очень грустные ощущения.

— Что его тревожило особенно?

— Он считал наше время очень жестким. Я спрашивал его, зачем он, больной человек, передвигающийся с палочкой, носится по России, посещая по тридцать городов в месяц с концертами. Тем более что большую часть времени он ведь проводил не здесь, а в Америке. А он отвечал: «Столько жесткости, такая неприязнь в обществе, такой климат нездоровый человеческий. Кто-то должен смягчать нравы. Вот я этим и занимаюсь». Очень грустно, что он ушел. Эта страница тоже оказалась закрытой.

— Вам недавно вручили приз «За вклад в киноискусство». Поздравляем!

Приятно, что это произошло на фестивале «Дубль дв@», одном из немногих российских фестивалей с человеческим лицом — без интриг, склок, партий. Этот фестиваль — живое дело, чрезвычайно полезное, потому что он поддерживает интерес к хорошему новому отечественному кино, донося его до людей. А к этому кино не так много средств массовой информации благосклонны сегодня. Ну, разве что специальные издания.

Часто вижу, как юные дамы из шоу-бизнеса с экранов отечественного телевидения говорят, как будто гордятся: «Я вообще не смотрю российские фильмы». Это у них считается сегодня хорошим тоном, это как бы нормально, иначе на смех поднимут. А на самом деле это ненормально. Потому что российское кино сегодня — кино достойное. Это глубочайшая правда, поскольку я много вижу новых картин, в том числе и будучи членом жюри фестивалей, и знаю, о чем говорю. Жаль только, что зритель эти фильмы не видит.    

Подписывайтесь на канал "Вечерней Москвы" в Telegram!