Художник, что рисует сны. ЕрМурат ЕрХасан вернулся в любимый город, чтобы остаться здесь навсегда

Московское место силы

— Мурат, расскажи, пожалуйста, как ты впервые оказался в Москве?

— Вышло так, что здесь работал мой отец. У нас творческая семья – все художники так или иначе. Пока отец был здесь, и я жил вместе с ним. Кроме меня никто сюда не ездил и особенно в Москву не стремился. Например, этот город не был близок моему старшему брату. А я… Я всегда шел за отцом. Мы успели объездить и весь Казахстан, и всю Россию.

— Чем здесь занимался твой отец?

— В Москве он преподавал в одном из университетов и одновременно проходил повышение квалификации.

— Ты учился в Москве?

— Когда мы оказались здесь, я был совсем маленьким. Я ходил в московскую школу и не в одну. За время жизни в этом городе я успел сменить пять учебных заведений. В школе про меня говорили: «Ну, что Батый? Москву взял?». Я с такими шутниками не спорил и всегда отвечал: да, я его воплощение, а вы что хотели? (смеется). Это было советское время, все было по-другому. В классе я оказывался единственным казахским мальчиком, и мне здорово доставалось.

— Из-за того, что ты был не похож на остальных?

— Вроде того. Дети есть дети. Зачастую на кого-то иного, даже если отличия только внешние, они реагируют довольно остро. Впрочем, я был не промах и мог за себя постоять. В школе с обидчиками дрался, доказывая, что у меня нормальный разрез глаз, например. Когда мы выросли, все это, конечно, сошло на нет, и все мы нормально общались друг с другом. До сих пор иногда встречаемся с бывшими одноклассниками и со смехом вспоминаем эти истории.

— Значит, у тебя здесь остались друзья еще со школы?

— Да, с тех времен у меня до сих пор остались знакомые и друзья, с которыми мы сейчас общаемся. Одного из моих бывших одноклассников зовут Максим. Несмотря на то, что прошло много лет, мы и сегодня крепко дружим с ним. А когда мы были мальчишками, я жил вместе с отцом на Чистых Прудах.

— Чистые Пруды стали для тебя своего рода местом силы?

— Знаешь, с ними действительно вышла какая-то мистическая история. Все, что ни происходило со мной в то время, связано с Чистыми Прудами. Даже первая любовь. А потом все закончилось: пришло время возвращаться в Казахстан. Если честно, уже тогда мне хотелось здесь остаться. Но, как ты понимаешь, выбора не было.

Несносный мальчишка

— Насколько мне известно, ты не собирался становиться художником. Каким был изначальный план?

— По началу на меня, как на художника, ставку никто не делал. Вот говорят же, что в каждой семье есть свой «гадкий утенок». В нашей эта роль досталась мне. Моя мама – художник-декоратор, которая в последствии занялась дизайном, отец – художник и преподаватель. Нас у них было пятеро: старший брат – художник, младший стал художником-клипмейкером, а еще – две сестры. Я выбивался из этой картины. В детстве мне хотелось стать футболистом. Я тренировался, занимался многими делами, которые сейчас кажутся совершенно ненужными. А еще – всегда спорил, что-то доказывал родителям, пытался показать, что на что-то способен сам по себе.

— Выходит, ты был настоящим бунтарем?

— Выходит, так. Потом я все же поступил в университет, где преподавал мой отец, - на художественно-графический факультет. Но первое время я совсем не хотел там учиться. Я видел себя только в спорте и ни в чем ином. В итоге мой отец, устав со мной бороться, просто махнул на все рукой. Он тогда сказал мне: отучись, получи диплом, а потом иди, куда хочешь. Так и договорились.

— Ради своей мечты ты пошел на противостояние с собственным отцом. Что же изменилось потом? Почему ты все-таки от нее отказался?

— Что бы я ни делал на первых курсах университета, выходила карикатура. Писал ли я портрет или занимался скульптурой – не имеет значения. Надо мной постоянно подшучивали, смеялись. Сейчас я радуюсь, что учился именно там, у своего отца. Мы проходили все – от резьбы по дереву через чеканку и до батика. В последствии мне все это очень пригодилось.

Эти знания оказались особенно важными на съемочной площадке, ведь я зачастую выступаю в различных кинопроектах в качестве художника-постановщика. Благодаря своему образованию, я точно знаю, как все сделать наилучшим образом. И никто меня не может обмануть. Кстати, в студенческие годы на меня сильно повлиял старший брат.

По словам ЕрМурата, что бы он ни делал на первых курсах университета, выходила карикатура / Фото: Максим Аносов, «Вечерняя Москва»

— Вы были очень дружны?

— Он был моим кумиром. Его зовут Канат и он старше меня на четыре года. Художник от бога, и иначе не скажешь. Я всегда смотрел на него с белой завистью, не понимая, как у него получается так рисовать. Он был звездой, душой любой компании. Мог просто взять лист бумаги и быстро набросать чей-то портрет или шарж. Я им восхищался. По ночам я брал его рисунки и штудировал, иногда даже обводил линии через переводную бумагу. На утро брат страшно ругался. Я себя не выдавал, отмалчивался. Что было делать?

— И все же, Мурат, когда и как случился переломный момент в твоем отношении к собственному творчеству?

— Я был на втором курсе, когда меня серьезно пристыдили за мои работы и велели приходить на лекции и занятия в качестве вольного слушателя. Сейчас я понимаю, что все мои карикатуры были своеобразным, детским еще протестом против родителей. Конечно, в то время я это осознавал не до конца.

Но случилось так, что в один прекрасный день близкий друг нашей семьи, преподававший рисунок на нашем факультете, встретил меня и буквально пригвоздил к месту. Никогда не забуду, как он посмотрел на меня и спросил: «Ты зачем своего отца позоришь, а?». И тут я понял, что должен доказать: я могу творить, могу что-то делать. Я должен был показать, что отец может мною гордиться.

— Напоминает истории о том, как совершаются подвиги. Это было сложно?

— Я почти жил в нескольких музеях, штудировал картины Брюллова, морские пейзажи Айвазовского. Я очень старался, но долгое время не получалось вообще ничего. Любая картина, за какую бы я ни взялся, выходила декоративным рисунком. Но я не сдавался, не имел права. Прошло совсем немного времени, и я дождался своего первого триумфа, первой большой победы.

В Стамбуле тогда готовились дни казахской культуры, дни Алма-Аты. Я написал картину и отправил туда. Неожиданно она заняла на том фестивале первое место. Наверное, это и был тот самый переломный момент. Мне было лет 18. И я только уверился в том, что должен поддержать свою фамилию, своего отца, моего первого учителя. Он должен был поверить, что не зря вложил в меня столько сил. За два года до окончания университета я достиг такого уровня, что моя дипломная работа получила очень высокие оценки.

— Это был портрет, пейзаж или батальная сцена?

— Портрет. Я написал своего прадеда верхом на коне и в доспехах. Работу так высоко оценили, что это вызвало всеобщее удивление, даже изумление. Меня же все считали недотепой, на которого нельзя делать никаких ставок. Помню, я был очень рад, гордился собой. Мне было 20 лет. И тогда, и в последствии каждый свой диплом с любого конкурса или выставки я отправляю отцу. Мне кажется, и сейчас я доказываю ему: Вы не зря надеялись на меня, папа. Вот он я. Я могу и могу многое.

Москва, я вернулся…

— Как ты решился оставить все и вернуться в Москву?

— Тогда, семь лет назад в моей жизни был тяжелый период. Во-первых, отношения в моей собственной семье дали серьезную трещину, которую уже невозможно было игнорировать. Я сложно переживал этот момент. К тому же, назрел серьезный спор с Союзом художников Казахстана.

Скажу честно: меня туда брать не хотели. И я решил показать всем на родине, чего я стою. Я заявил прямо: хочу работать в России, писать картины, снимать кино, добиться определенного статуса. В нашем Союзе художников тогда долго смеялись: «Куда ты собрался, Мурат? Мы здесь тебя не принимаем, а ты хочешь в Москву». Но эти разговоры меня не только не остановили, но еще сильнее убедили в том, что пора уезжать. И вышло так, что меня приняли в Союз художников России, пусть и не сразу.

А вот буквально в первое время моей новой жизни в Москве я вступил в Профессиональный союз художников России. Это другая организация, но статус у нее не менее серьезный.

— Ты ехал в никуда или здесь уже были связи?

— Назвать мой путь в Москву дорогой в никуда невозможно. Это мой любимый город, где, конечно, у меня были друзья. В моей жизни было другое путешествие в полную неопределенность. Незадолго до моего переезда в Россию меня из Алма-Аты перевели в Астану. Тогда один мой друг занимал высокую должность в казахском правительстве, был советником одного из министров. Он поспособствовал моему переводу.

В Астане я сразу провел пять персональных выставок. Благодаря моему другу, я стал получать первые крупные заказы от наших чиновников. Но я страшно волновался и переживал. После Алма-Аты с ее шикарным климатом я попал в холодный город, где никто не знал меня и я не знал практически никого. Меня мучил вопрос, сумею ли я состояться в этом городе как художник или нет. Но справился. Отношения с Москвой развивались совсем иначе.

— Столица России встретила теплее столицы Казахстана?

— Главным для меня было, что я приехал. Я хотел жить в этом городе, стремился сюда и достиг цели. Потом все пошло как, думаю, у всех. Через два-три месяца розовые очки разбились, и начались нормальные трудовые будни. Конечно, в Москве я столкнулся с совершенно новыми для меня условиями. Например, до того момента мне никогда в жизни не приходилось снимать квартиру, а тут деться было некуда.

— Какими были твои первые шаги в этом городе?

— Все началось с моей персональной выставки в одном из московских институтов в 2011 году. Я представил картины национальной тематики, а также портреты из моей «галереи славы», над которой я работаю уже семнадцать лет. Я начал создавать ее еще в Алма-Ате. Тогда я писал портреты наших деятелей искусств. Потом появились спортсмены, политики, в том числе и лидеры ряда стран. На сегодняшний день я написал портреты уже двенадцати президентов. Теперь я продолжаю работать над этой галереей в Москве. Здесь ее приняли. В скором времени после той выставки я оказался в театре.

По словам ЕрМурата, казахская культурная автономия Москвы провела за два года 46 мероприятий / Фото: Максим Аносов, «Вечерняя Москва»

Художник волшебного театра

— Мурат, сегодня ты работаешь художником в Московском театре иллюзии. Это первый столичный театр, в котором ты оказался?

— Первым театром для меня стал Театриум на Серпуховке Терезы Ганнибаловны Дуровой. Прекрасное место с шикарным коллективом. А его руководитель – восхитительная женщина, с которой всегда можно поговорить на любую тему.

— Вы остались в дружеских отношениях после твоего ухода?

— Я очень уважаю ее. Тереза Ганнибаловна – удивительная, интересная женщина. Помню, она всегда, проходя мимо, спрашивала, как у меня дела. Это очень приятно. Она очень внимательный человек. Я проработала в Театриуме совсем недолго, но мы остались в прекрасных отношениях. Я часто приглашаю Терезу Ганнибаловну на выставки, и она приезжает. Для меня это большая радость. Она очень интересный собеседник – у нее многому можно научиться, и она всегда готова посоветовать что-то. И ее рекомендации очень ценны для меня.

— Почему ты ушел из Театриума?

— Мои интересы театром не ограничивались. Мне хотелось заниматься кино, писать картины, к тому же в тот момент я как раз вступал в казахскую диаспору. А театр требует полного сосредоточения на нем. Это нормально. Я стоял перед выбором – все оставить и полностью отдать себя театру или остаться с ним друзьями. Я выбрал второй вариант. В тот момент меня пригласил на работу художественный руководитель Московского театра иллюзии, заслуженный артист России Анатолий Ляшенко.

— Он предложил условия лучше?

— Меня интересовало время. В новом театре оно появилось. Я стал все успевать. Моя работа над картинами и портретами, а также интерес к кино не пересекались с основной работой, не шли ей в ущерб. Для меня это очень важно. Мне также нужно было время и силы на общественную работу в нашей автономии. Театр иллюзии позволил мне заниматься тысячей дел одновременно. И это просто замечательно.

— Не было желания перейти в театр покрупнее?

— Такая мысль была, но я от нее отказался. Меня здесь все устраивает. Я работаю в Театре иллюзии более полутора лет. Мне уютно здесь и приятно работать в этом коллективе.

Национальный колорит

— Когда ты возглавил отдел культуры Казахской национально-культурной автономии?

— В том же году, что и устроился в Театриум – в 2014-м я попал в диаспору. До этого я три года просто рисовал, выполнял заказы, которых и сегодня довольно много, что меня очень радует. А тогда диаспоре нужна была, как говорится, новая кровь. Одновременно с моим приходом нашу автономию возглавила Дамиля Тасмагамбетова – настоящая деловая леди, для которой творчество имеет огромное значение. Много лет назад она создала собственную группу, исполняющую национальные казахские танцы. Коллектив успешно выступает и сегодня. К тому же она замечательно поет. При Дамиле я и стал руководителем отдела культуры. Это случилось уже в 2015 году.

— Какими достижениями сегодня можешь похвастаться?

— С гордостью могу сказать, что менее, чем за два года мы провели порядка сорока шести различных мероприятий. И речь идет только о крупных и официальных. В том числе, мы всегда много внимания уделяем благотворительности. Концерты, фестивали, выставки – мы проводили даже студенческие балы, не говоря уже о национальных праздниках. Конечно, это требует массы времени и сил. Я ловлю себя на том, что успеваю отдыхать только на собственных выставках, которые проходят не в Москве.

— Кстати, какая из них для тебя оказалась особенно знаковой, важной, незабываемой?

— Это была моя выставка в Грозном в 2016. Она открылась 5 октября – в День чеченской столицы и одновременно в День рождения Рамзана Кадырова. Признаться честно, я слова не мог произнести, наблюдая за потоком людей, заполняющих зал. Я лишился дара речи, даже немного растерялся. Там был весь город. Это ни с чем не сравнимое ощущение. Нечто подобное было только несколько лет назад в иранском Тегеране. В следующем году я собираюсь сделать в Грозном еще одну выставку.

Ермурат отмечает, что жизнь сводит его с потрясающими людьми, которые затем играют в ней по-настоящему важную роль. Таким человеком, например, стал Байгали Серкебаев из группы «А-студио» / Фото: Из личного архива

Сны на холсте

— Ты много говоришь о портретах, заказах, выставках. Ты чувствуешь разницу между картинами, которые нужно нарисовать, и полотнами, появляющимися на свет из чистого вдохновения?

— Заказные работы – это отдельная тема. Конечно, я больше всего люблю рисовать будто бы сам для себя, свои образы. Любая картина отражает настроение художника, будь то радость, печаль, а то и вообще депрессия. Всем известно, что творческие люди живут в соответствии со своими эмоциональными состояниями.

Нашим женам нужно ставить памятники за то, что они все это терпят (смеется). Как женщины стойко переживают все наше самоедство, самокритику и маленькие трагедии, ума не приложу. Но, наверное, без всего этого и картины были бы совсем другими. И самые любимые из них – на свою, свободную тему.

— У тебя много таких картин?

— У меня есть целый цикл полотен с простым названием «Сон». В моей жизни, признаться честно, довольно много мистики. Сюжеты картин из этой серии я действительно вижу в своих снах. Если я вижу что-то прекрасное, почему не отразить это на холсте? Иногда мне кажется, что так я пытаюсь понять или хотя бы услышать бога. Я уверен, если ты можешь воспринимать что-то удивительное, этим нужно делиться, это нужно обязательно перенести на холст.

— Тебе всегда снились такие яркие сны?

— Лет с 13, наверное. Тогда со мной случилась малоприятная история. Я фактически утонул, но меня сумели откачать. Пока меня возвращали к жизни, мне привиделась удивительная картина: я шел по облакам вместе с множеством людей, а впереди сияла очень красивая, невероятная мечеть. Потом, спустя много лет, я нарисовал картину, в которой было все, что я видел. Нереальное ощущение возникает даже тогда, когда я говорю об этом.

— Ты не планировал устроить выставку исключительно из подобных работ?

— Нет, я никогда не делал выставки только из полотен этого цикла. Думаю, это было бы довольно скучно. Для экспозиции важно разнообразие. Но каждый раз я выставляю часть своих снов. Публика проявляет к ним особый интерес. Это правда. Были случаи, когда люди уверяли меня, что сами видели во сне то, что теперь видят на моих картинах. Такие моменты, эти истории всегда очень волнительны.

Самый счастливый на свете

— Ты признанный художник, участвуешь в огромном количестве мероприятий, постоянно пишешь картины. Судя по всему, Москва тебя приняла. Каков следующий шаг?

— Наслаждаться жизнью. Я серьезно. Здесь и сейчас, в Москве я чувствую себя самым счастливым человеком на свете. Мне сорок два года, у меня интересная судьба, жизнь, которая сводит меня с потрясающими людьми, играющими в ней по-настоящему важную роль. Таким человеком, например, стал Байгали Серкебаев из группы «А-студио», с которым мы познакомились еще в Казахстане.

Он очень помог мне здесь, в Москве, и я всегда внимательно к нему прислушиваюсь. Другим таким человеком стал Бари Алибасов. И самое главное – я отец четверых детей. Я счастлив.

Подписывайтесь на канал «Вечерней Москвы» в Telegram!