След удивленной любви

Режиссер Геннадий Шапошников по новому расставил акценты этой много ставившейся на российской сцене чеховской комедии, созданной Антоном Павловичем на закате его жизни и на самом «пороге» первой русской революции.

Каких только Ермолаев Лопахиных ни видел отечественный зритель более чем за сто лет! Лопахиных, приходивших разрушить красивую и ненужную новому времени жизнь, которую со слезами разрушал и сам Чехов в своих произведениях. Лопахиных — бунтарей. Лопахиных — хозяев. Лопахиных — новых русских. Разные по характерам, они неизменно шли вырубать «вишневый сад», поскольку дохода он больше не приносил, хотя и хранил, по меткому выражению Станиславского, «в своей цветущей белизне поэзию былой жизни». Театральные постановки оборачивались то вопросом, насколько сегодня нам нужен такой романтический сад, «цветущий для прихоти, для глаз избалованных эстетов»? То вопросом, почему бы не уничтожать этот самый сад, когда «процесс экономического развития (это все тот же Станиславский, между прочим), требует этого уничтожения»?

Ох, уж это «экономическое развитие» с его дачными застройками на месте роскошных вишневых садов! А в спектакле Театра на Покровке — еще и с типовыми уродливыми хрущевками (художник Владимир Боер).

 Отдельно в галерее чеховских персонажей стоят трепетные дочери Раневской, чья молодость и красота вот-вот померкнут в дымке надвигающейся русской революции. На фото: Яна Ускова (Варя) и Ольга Богомазова (Аня) — дочери Раневской / Фото: Диана Евсеева

Что касается самого Лопахина, то таких как на «Покровке» — невыразимо тихих — современный театр, пожалуй, и не припомнит. Что стоит за этой тишиной? Может, воспоминание о том, как когда-то в юношестве прекрасная и тоненькая Раневская обратила на него, пятнадцатилетнего, свое внимание? Пожалела, отвела за руку к рукомойнику, утерла кровь, льющуюся после побоев отца. Первое женское внимание, первое прикосновение нежных рук живет, спрятанное глубоко в душе, рождает щемящее чувство благодарности и нечто большее, в чем Лопахин (прекрасный актер Михаил Сегенюк) и сам себе боится признаться. Хоронится, скрывает, оттого и тих с Раневской. И, вместе с тем, как деятельно бросается он к ней на выручку, как настойчиво ищет вариант ее спасения!

Казалось бы, ну, выруби сад, отдай дачникам участки под огороды, и вот он — доход! Да только вот у Раневской — своя правда. Схлестнулись в комедии с некомичной силой два мира. Дышащая духами и туманами Раневская (Наталья Гребенкина в очередной раз порадовала глубиной умело сотканного образа) не в силах вырубить под корень прошлую жизнь. Ту самую, где склонившееся вдалеке сада деревце напоминает умершую матушку. Но и оставаться в материнском доме, где когда-то она была так счастлива, тоже не может! Не случайно, «из каждого угла, из-за каждого цветочного горшка», на хозяйку глядит картинка, где изображена одна и та же пристань со стоящем на обрыве силуэтом. Здесь утонул ее семилетний сын.

Вот так и мы, приезжая в места, где умер родной человек, потрясенные и перепаханные воспоминаниями, не в силах бываем задержаться надолго.

Понимает ли Лопахин, когда покупает дом, что именно ему теперь придется вырубить вишневый сад? Или предприимчиво — азартный, он делает это в запале игры на торгах? Решать зрителю. Опустившись перед Раневской на колени, новый хозяин имения, молча прикасается лбом к ее руке, моля о прощении. А она? По-прежнему его не замечает.

Любопытно, что режиссер Геннадий Шапошников решился ввести в ткань чеховского произведения песню Булата Окуджавы, которую исполняет Лопахин — Сегенюк: «Твой силуэт отдаленный, будто бы след удивленной любви, вспыхнувшей, неутоленной». Этот режиссерский ход — в духе старой доброй «Покровки», где в свое время в ткань чеховских же «Трех сестер» смело вводил стихи Пушкина основатель этого театра, народный артист России Сергей Арцибашев.

А что же «верные кавалеры» Раневской? Окружение ее поистине комедийно. Донимает всех пустопорожней велеречивостью Гаев (Сергей Ищенко) — толстокожий эгоист, глухой к просьбам племянниц, но способный уловить тончайший, носящийся в воздухе запах пачули. Зовет в холодные, как свет далеких звезд, дали студент Петя (совершенно перевоплотившийся и неузнаваемый при первом появлении Евгений Булдаков) — «ходок», отрицающий любовь, напичканный нежизненными «прогрессивными» идеями.

Еще менее узнаваем в образе согбенного 87–летнего Фирса бесподобный Валерий Ненашев с точно найденной шаркающей стариковской походкой и заплетающейся речью.

Слуга Яша (Алексей Терехов) замораживает своей надменностью, холодной вылизанностью, напоминающей шемякинскую статую Петра I в Петропавловке. Да только вот совсем не схож он с царем в главном — подобострастен и циничен.

Отдельно в галерее чеховских персонажей стоят трепетные дочери Раневской, чья молодость и красота вот-вот померкнут в дымке надвигающейся русской революции (актрисы Яна Ускова и Ольга Богомазова). Приметы рушащегося мира в спектакле обретают зримую определенность с появлением в доме Прохожего (Владимир Бадов), развязно-агрессивно требующего у молодой девушки денег себе на жизнь. Деталь мелкая, но сочная, и — к месту.

Чехов жалеет своих героев, возмущается, смеется, плачет над ними, еще не зная, что очень скоро на смену пугающему их инфантилизму и бездействию придет активность совсем иного рода. Маятник качнется в противоположную сторону, и Россия переступит кровавую черту. В осознании этого исторического факта приходят на ум слова другого большого русского писателя Василия Шукшина, стоящего уже по эту сторону временного водораздела, но продолжающие в полной мере чеховскую мысль: «Все было не зря: наши песни, наши сказки, наши неимоверной тяжести победы, наше страдание. И не надо отдавать всего этого за понюх табаку».

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Не в бровь, а в глаз! «Женитьба» возвращается на сцену Малого театра 100 лет спустя