Никас Сафронов размышляет о трех китах популярности и природе творчества

— Никас, будучи председателем жюри конкурса «Ассамблея народных ремесел», как оцениваете глобальную пользу этого проекта для москвичей?

— Этот важный проект призван сохранять вековые народные ценности и нашу общую историю. Поэтому спасибо «ВМ» и отдельно главному редактору Александру Куприянову, который инициировал проект. Если кто-то становится «Иваном, родства не помнящим», то он не может быть полноценным гражданином страны.

Чем больше человек знает свою историю, тем больше сможет сделать для своего Отечества, да и для мира в целом. Неоднократно при археологических раскопках на территории Москвы находили артефакты быта, доказывающие, что жившие здесь люди издревле занимались разными ремеслами. Мы необыкновенная нация, древняя, с историческими художественными традициями.

«Ассамблея народных ремесел» — хороший почин для тех людей, которые находятся в состоянии творческого поиска, с этим проектом к нам возвращается и былая слава. Особенно это актуально сегодня, когда Россию всячески пытаются придушить различными санкциями. Но независимо от того, любят нас за рубежом или нет, иностранные туристы, приезжающие в Россию, будут покупать сувениры и предметы национальных ремесел.

— Ваши картины тоже неплохо раскупаются — и в России, и за рубежом. Но в юности, я знаю, вы мечтали вовсе не о карьере художника, а хотели стать... пиратом. Что достаточно странно для человека, у которого несколько поколений в семье были православными священниками...

— Это действительно так. Я не помышлял быть художником. В нашей семье по отцовской линии было 12 поколений священнослужителей. В советское время принадлежность к подобному роду деятельности сулила немало неприятностей: моего деда, например, репрессировали именно по этой причине. В школе я учился неплохо, много читал — от Пушкина и Лескова до Шекспира и Драйзера.

Мое поступление в мореходку имело литературную основу: в тот период я зачитывался книжками о пиратах и твердо решил, что буду флибустьером, морским корсаром или разбойником, как капитан Блад. Поступил в одесскую мореходку, где столкнулся с реальностью — бесконечной ловлей рыбы, которую надо было отгружать для дальнейшей переработки. В итоге я все бросил, принял предложение моей тетки и переехал в ее ростовский дом. И встал вопрос, чем буду здесь заниматься, ожидая службы в армии. Я вспомнил вдруг, что неплохо рисовал, в школе все учебники и тетради были изрисованы моими творениями, фантазийными сюжетами.

И вот, не имея специального художественного образования, я нагло понес эти почти детские рисунки в знаменитое Ростовское училище имени М. Б. Грекова, даже не осознавая, что для поступления в подобный вуз нужно проделать огромную работу. Но, как ни странно, меня приняли. Хорошо помню, как потом долго мною двигало стремление доказать, что педагоги не ошиблись, хотя тогда я еще не знал до конца, хочу ли быть художником . Это же стремление доказать прошло у меня через всю мою жизнь, я всегда хотел быть профессионалом.

— Я знаю, что у вас еще в послеармейские годы в Литве состоялась первая выставка, которую купили почти полностью. Как вы продали свою первую картину? И когда осознали, что действительно состоялись как художник?

— Мою первую картину на втором курсе купил сокурсник. Гонорар мы потом, правда, вместе прокутили, потратив его на пиво с раками, которые на Дону необыкновенно вкусные! В ту пору я, чтобы иметь средства к достойному существованию, подрабатывал художником-бутафором в Ростовском ТЮЗе, дворником, сторожем, даже грузчиком. А состоялся внутренне как художник уже в институте на четвертом курсе. Мне тогда приснился странный сон: иду по галерее, где висят мои работы, которые я еще не написал. А со мной ходит дед, делает на ходу замечания.

С чем-то я соглашаюсь, где-то спорю. В один момент оборачиваюсь, а деда нет, поднимаю голову и вижу, что это сам Леонардо да Винчи, и кричу ему: «Леонардо, ты куда?» А он молча бросает мне сверху шар, который я ловлю — и тут просыпаюсь. И хотя еще было далеко до окончания моего творческого образования, но я уже знал, что хочу быть только художником.

Когда я позже переехал в Москву, в 1985 году, у меня появилась возможность выехать за рубеж изучать старых мастеров — в Голландии, Италии, Испании. Там я долго жил, штудировал, изучал в музеях мировые шедевры, делая с них копии.

— И наверняка, как Александр Сергеевич Пушкин, говорили себе: «Желаю славы я»?

— Я никогда не хотел быть известным!

— Ой ли?

— Да, не хотел, хотя и не отрицал, когда слава стала приходить. Вот сегодня меня многие молодые художники спрашивают: «Как стать известным?» И при этом почему-то не спрашивают: «Как стать хорошим профессионалом?» Любая работа, которая дает хорошие результаты (и искусство не исключение), всегда огромный труд. Но почему-то многие именно в живописи считают, что труд — это не обязательно, а важна удача. Чуть-чуть что-то намалевали — и уже спешат это продать. Можно и продать, но сначала художник должен стать хорошим профессионалом. Вот великий Пушкин заказы выполнял к сроку и виртуозно, обладая прежде всего ремеслом. Если ты талантливый и упорный — ты получишь многое! Поэтому я стремлюсь своих учеников направить в первую очередь в русло большого труда, исповедуя при этом древнюю буддийскую философию, что каждый встречный тебе — учитель.

— У вас много врагов, завистников?

— Хватает. Так называемые враги есть у всех, кто состоялся. Но если ты не остываешь, двигаешься к своей цели, не воюешь с теми, кто завидует и вредит, а просто идешь в церковь и молишься за них, прощая, то все потом работает на позитив. Я очень люблю одну историю о том, как некий человек случайно был закрыт в холодильной камере и к утру там замерз. Такой же случай произошел еще с одним человеком. Открыли камеру на следующий день: мокрый от пота, он всю ночь таскал из угла в угол телячьи туши, которые там висели. Наверное, и в нашей жизни все зависит от того, есть ли у тебя стимул. Основные киты моего успеха — это профессионализм, обязательность, трудолюбие, благотворительная деятельность и открытость миру. Когда ты постоянно ориентирован на работу, то не болеешь и долго проживешь. Мой отец прожил до 95 лет. Он прошел тяжелую школу жизни, пережил голод, войну и никогда не прекращал работать — ухаживал за огородом и садом в деревне, куда перебрался из города, имел свою козу и пас колхозных коров. Вставал в пять утра, а ложился в десять-одиннадцать вечера.

— Если бы сегодня вы писали картину на тему детства, что изобразили бы на ней?

— Воспоминания могут быть разные. В моем случае это барак, в котором я родился, построенный военнопленными немцами для рабочих автозавода. Первый телевизор, но не наш, а купленный соседом, который кого хотел — пускал посмотреть, а кого и нет. Мы, дети, все равно проскальзывали, и если он ловил кого-то, гнал подзатыльниками из своей квартиры. Соседу хотелось особого уважения к себе. В середине барака была дверь, и когда ее закрывали, мир делился на своих и тех, кто за дверью. В соседних бараках уже жили чужие люди, с ними можно было и подраться. Я любил сидеть на нашем чердаке и наблюдать за происходившим вокруг. А неподалеку от нашего дома текла Свияга, приток Волги. И с ней соседствовало прекрасное озеро, окруженное большими дубовыми деревьями и плакучими ивами, а на подходе к озеру рос густой камыш, который надо было пройти по узкой тропинке, чтобы попасть к воде. На берегу валялось большое деревянное корыто, которое мы, дети, использовали как лодку, чтобы на ней собирать в озере кувшинки, которые росли на очень длинных стеблях. И видели, как глубоко уходят стебли в чистой воде. А еще там были колхозные сады. Если бы я писал картину своего детства (а я ее писал), то непременно изобразил бы это озеро и волшебный мир, который нас окружал. Я бы с удовольствием взял все это под купол и постоянно туда возвращался, как в самое лучшее место на земле.

— А первая встреча с Москвой какие оставила воспоминания? И какие уголки столицы вы запечатлели на своих полотнах?

— Когда я был маленький, то думал, что Москва фантастическая, как в сказке о царе Салтане, белокаменная, люди здесь — в белых одеждах, а на улице растут фруктовые деревья — яблони и груши. Я тогда думал, что Красная площадь бесконечно огромная, таковой она представлялась после просмотра фильмов о Москве. И поэтому, когда еще до армии я сюда приехал, город меня сильно разочаровал.

Я здесь увидел и пивнушки, и грязные переулки, и много серых людей. Красная площадь оказалась небольшой и какой-то угловатой. И вокруг — сутолока, не пройти. После армии я уехал жить в Литву, в Москву наведывался редко, в основном в книжные на Калининском проспекте и улице Горького, где покупал книги по искусству, и сразу же уезжал. Но один мой московский друг как-то сказал: «Никас, если хочешь состояться как художник, тебе надо жить только в Москве».

И я осел в столице. Сначала поселился в районе Теплый Стан, в доме, который стоял практически в лесу. Но, как назло, перед отъездом из Вильнюса влюбился в девушку, которая наотрез отказалась ехать в Москву. В какой-то момент я решил вернуться в Литву и даже купил билет. Это было в мае. Вечерком открыл окно, а снаружи пели соловьи, было тепло и красиво. И я порвал билет. До работы стал ходить на озеро. И влюбился в этот уже ставший для меня на тот момент красивым город.

А потом переехал в центр. Некоторое время жил на Малой Грузинской. Рядом, в Большом Тишинском переулке, был Дом актера, где я встречал Мишу Кононова, который сыграл в «Большой перемене», Александра Белявского, сыгравшего Фокса в картине «Место встречи изменить нельзя», и недавно ушедшего из жизни Олега Табакова, снявшегося в «Семнадцати мгновениях весны». Тогда я со многими подружился. Все они приходили ко мне в гости в маленькую однокомнатную квартиру. Здесь я стал жить с будущей женой Франческой, которая позже родила мне сына Стефано.

Сюда же в 1991 году ко мне приезжала Софи Лорен, с которой мы познакомились в 1989 году в Милане и дружим до сих пор. А когда у меня появилась возможность, я купил квартиру на Пушкинской площади, а затем уже переехал в дом в Брюсовом переулке, в котором живу и сейчас. Москва теперь — мой самый любимый город.

— В какое время суток и года вы любите писать столицу?

— В любое. Но особенно я люблю Москву в середине мая, в теплую весеннюю грозу. У меня было много возможностей уехать из России. Но я не могу представить себя без этого города. Я создал множество картин, посвященных Москве. Есть и работы, написанные с моего балкона, откуда открывается потрясающий вид на башни Кремля. Я писал храм Христа Спасителя, Красную площадь. А еще мне нравится, что я за три минуты могу дойти до Александровского сада.

— Вы пишете в самых разных техниках: на полотнах фотореалистичность дополняется символической многослойностью, средневековая аскетичность сочетается с барочной избыточностью. И еще вы придумали Dream Vision. Как возник этот персональный сафроновский стиль?

— Как-то я приехал в Помпеи как турист и увидел на стенах полустертую роспись, а потом услышал плач ребенка. Причем сначала даже подумал, что это кошки кричат. А итальянец-экскурсовод поведал, что существует легенда: во время извержения Везувия здесь пропал ребенок, и теперь туристы периодически слышат этот детский плач. Под огромным впечатлением я вернулся в Москву и попытался передать это ощущение через живопись, эти полустертые росписи на стенах — так стала зарождаться техника Dream Vision.

Дополнилась она чуть позже, когда я с сыном итальянцем, который живет в Лондоне, часто приезжал летом к его бабушке в Венецию. Поезд, на котором мы ехали обычно, прибывал в пять утра, когда город и море утопали в тумане. И этот туман дополнил образ в созданной мною технике. Dream Vision — это как сон, который помнишь минут 10 после пробуждения, но он, как видение, расплывается в сознании.

Удивительно, но англичане, которые не покупают почти никого из современных неанглийских художников, с охотой приобретают именно эти работы. Их также покупают и японские коллекционеры. Ну и, конечно, наши тоже.

— Существуют дорогие эксклюзивные кожаные сумки и постельное белье с вашими картинами. А знакомые рассказывали, что видели ваши картины на салфетках и конфетах. Если у художника есть талант, зачем ему такая самореклама?

— Это не самореклама. Я никогда никому ничего не предлагаю. Но если мне предлагают что-то интересное, я не отказываюсь. Предложений много. Года два назад мне предлагали стать лицом Davidoff в России. Я отказался: наша страна как раз взяла курс на борьбу с курением. Бывают совсем несерьезные варианты — недавно предложили назвать новый сорт картошки моим именем. Я отказался. Люблю картошку, но не до такой степени.

У меня есть близкий друг, почти родственник, Николай Николаевич Дроздов, он мой кум, и мы часто путешествуем. Как-то мы поехали в Эквадор по приглашению, и, проезжая по стране, он собрал для своего университетского приятеля по МГУ коллекцию. Он предложил, что если после исследования будет найден новый вид клеща, его можно назвать именем Никас — я отказался. Таких случаев сотни.

Ну а вот хорошие конфеты «Мишка на Севере» и шоколад «Аленка» я помню с детства. И когда мне предложили выпуск эксклюзивных конфет с изображением моих работ на обертке, я с радостью согласился. Или, например, лучшая фабрика по производству красок в городе на Неве будет в скором времени выпускать их с моими картинами на коробке. А Императорский Питерский завод выпустит эксклюзивную посуду, которую я сам буду частично расписывать, — тоже интересный для меня проект. Это все продвижение моего творчества. Я считаю, что это нормально, тем более что деньги, которые я с этого получаю, отдаю на благотворительность. И даже недавно, получив по страховке девять миллионов за поврежденный палец, я тоже эти деньги отдал на благотворительность. А вот за выпуск салфеток с моими работами все деньги, полученные как проценты, отдал в Ростовское художественное училище, которое сам когда-то окончил, на покупку красок и других предметов для рисования.

Пиарить себя можно по-разному. Можно снять горящую деревню и устроить потом в Германии выставку. Можно прибить свои гениталии гвоздями к брусчатке на Красной площади. А можно делать вещи полезные и позитивные. Например, принять участие и поддержать «Ассамблею народных ремесел», которая в нашем сознании ассоциируется с тем, что у нас великая страна, много народных ремесел — и кузнечных, и гончарных. А наша замечательная Москва — многонациональная и с большим творческим потенциалом!

СПРАВКА

Никас Степанович Сафронов (родился 8 апреля 1956 года в Ульяновске, СССР) — российский художник. Заслуженный художник России. Академик Российской академии художеств. Окончил Ростовское художественное училище имени М. Б. Грекова, Вильнюсскую художественную академию. В 1978-м художник организовал свою первую персональную выставку в городе Паневежис. В 2011 году на аукционе Sotheby’s его картина «Мечты об Италии» была продана за 106 тысяч долларов США.