Во второй трети девяностых случилось мне трудиться главным редактором большого издательства. Все было впервые, это кружило голову от успеха, денег и ощущения всевластия — в культурном, разумеется, контексте.

Тогда впервые на русском языке вышли биографии Новалиса, Кьеркегора, Бэкона, первая биография Рихтера ( и с той поры лучшей не появилось). Много чего случилось в те времена впервые… В конце ноября в 98-го я впервые попал на ярмарку Non/fiction. Собственно, она и была первой. Но чем было удивить матерого книжника, видевшего крупнейшие мировые выставки — в Чикаго и Лондоне, Париже и Франкфурте, в Болонье, в Дели и Пекине. Но удивление случилось.

И вот какого рода: большие издатели в России живут довольно инкапсулировано, отслеживая только очевидные успехи коллег и не очень вникая в повседневную жизнь книжного рынка. И уж тем более высокомерно не анализируют жизнь «маленьких» издательств. А стоило бы, поскольку (после первой выставки в 98-м), стало очевидно: маленькие издательства генерируют большие издательские тренды. Точнее, в силу малости своей обозначают их, не реализуя в полной мере. Вот тут и вступают монстры книжного рынка, заполняя открытые ниши под завязку. Это глобализм со всеми своими нюансами. И все же в недрах небольших редакций монструозных контор генерируются персональные истории — почти ручная вязь, почти кружево...

Новый год чреват новыми книгами, проектами, о некоторых пишу в силу того, что каждый из них, в свою меру, достоин внимания читателей, все они ожидаемы читающим сообществом. Начну с небезызвестных братьев Верников: Вот — готовится к изданию — «Книга победителей.

Беседы и эссе» Вадима Верника. Верник — один из немногих журналистов (главред журнала «OK!» и телеведущий), способных из журнального интервью создать эссе, то есть из публицистики сгенерировать субъект литературы. При том легко, изящно, тонко. Искусство интервьюера заключается в том, чтобы не увлечься демонстрацией себя, но «во всей красе» представить собеседника. У Вадима это здорово получается. В его эссе (бодрых и изящных), зафиксирована культура ушедшего века, нынешнего времени и даже немножко будущего.

Перечислять героев не стану, поверьте, они прекрасны. Приведу фрагмент предисловия, дабы определить место произрастания ног: «…К нам домой приходил Олег Ефремов. Я, семиклассник, буквально застыл в дверях, когда увидел в прихожей Олега Николаевича с его знаменитой и такой обаятельной улыбкой. Вместе с папой он работал над пушкинским «Медным всадником» …Я обожал слушать папины разговоры по телефону с Верой Марецкой, Татьяной Дорониной, Юрием Богатыревым, Алексеем Баталовым...

А еще с пятого класса я делал домашние альбомы: вырезал из газет и журналов статьи о театре и кино, фотографии актеров. С помощью канцелярского клея и авторучки эти материалы обретали новую жизнь»...

Вот — готовятся к изданию — «Стихи, дневники, откровения» Игоря Верника. Верник, которого мы наблюдаем в основном с экранов телевизоров, совсем не тот улыбчивый парень. На самом деле, чтобы узнать Верника, ступайте в Камергерский переулок, в известный театр, вот там он — подлинный. Перфекционист во всем, тонкий, ранимый — струна, а не человек. Книга его синтетична, состоит из дневниковых записей, что называется «заметок на манжетах», некоторого количества стихотворений и, естественно, фотографий, впервые опубликованных...

Игорь — один из мостиков, которые связывают нашу эпоху (покуда не известно какую — время покажет), с великой театральной эпохой...

А вот — готовится к изданию — «Истопник» Александра Купера. Долго соображал, каким образом подать мне эту книгу, поскольку в ней речь не про Александра Македонского, не про известного артиллерийского генерала и не про князя Кропоткина, наконец. Сообразил в итоге — каждый из тех, о ком речь в тексте Александра Купера, мог стать любым из перечисленных выше. Просто не хватило публичности — на миру и смерть красна, а вот попробуй так, без информационных проекций… Издание этой книги — малый камушек в стену нашей ментальной памяти.

Истории подвига всегда завораживают. Подвиги становятся мифами, такая у подвигов судьба. И Куприянов несколько иначе выворачивает историю подвига… Просто два лагеря, мужской и женский, прогрызают — цинготными зубами, стертыми пальцами, телами изможденными — тоннель, друг другу навстречу. Они с двух сторон грызут и царапают землю. Это не подвиг, нет. Это любовь. Даже не так — надежда на любовь. И подвиг тут вовсе не при делах. Мужчины и женщины идут навстречу друг другу, чтобы хоть последним сбитым дыханием почувствовать запах любви. И умереть. И умирали от предощущения любви. Я прочел эту рукопись так, но в ней описано гораздо больше…

P.S. О перспективах пришедшего года: нового у нас не особо много появилось, но между тем собралась компания юбиляров: Гоголь, Лермонтов, Набоков, Нагибин — на нынешний год достаточно, справиться бы с этими. Юноши все непростые, но мы простых и не искали. Ждите книжных новинок в 19-м. Время летит, как в «Ну, погоди!» — хохотнуть не успеваешь.

... А юношам чего, им уже не до времени, они поменяли тела на мрамор и бронзу. Вот, к примеру, старшего Набокова убили вместо Милюкова. Милюков болтал всю жизнь, Набоков — делом занимался. Где справедливость? Там, где юноши, думается, — во мраморе да бронзе.

Вадим Верник