Романтик-пилигрим: 10 знаменитых стихотворений Адама Мицкевича

За право называть его национальным поэтом спорят сразу несколько государств – Польша, Белоруссия, Литва. Адам Бернард Мицкевич родился 24 декабря 1798 года на территории Литовской губернии, входящей в состав Российской империи – на хуторе Заосье близ городка Новогрудка. На сегодняшний день эта область является территорией республики Беларусь (Брестская область). Живя и работая в различных городах и странах Европы, он писал исключительно на польском языке. 

Адам Мицкевич принадлежал к старинному литовскому роду Мицкевичей-Рымвидов, рос в семье обедневшего шляхтича, ставшего адвокатом. В 1815 году, по окончании католической школы, юноша поступил в Виленский университет (Вильнюс) на историко-филологический факультет. Вскоре он, увлечённый национально-освободительными идеями, возникшими в среде литовской молодёжи под влиянием жёсткой политики императорского правительства, стал одним из организаторов тайных кружков филоматов и филаретов (1817). Тогда же он написал свои первые стихотворения: "Городская зима" (1818), "Ода к юности" (1820) и многие другие.

После окончания университета молодой человек несколько лет работал учителем в Ковно (1819-1823). В это время вышел его первый сборник стихов "Поэзия" (1822), предисловие к которому ("О романтической поэзии") стало манифестом романтического направления в польской литературе.

В октябре 1823 года Мицкевич был арестован по делу филоматско-филаретских организаций в октябре, а в октябре 1824 года – выслан из Литвы. Следующие пять лет молодой поэт провёл в России (Москве, Петербурге, Одессе), где издал несколько книг. В 1826 году вышел сборник стихов "Сонеты" (1826), включающий известный цикл "Крымских сонетов". В 1828 году свет увидела поэма "Конрад Валленрод" (1828) о борьбе литовцев с тевтонской агрессией, прочитываемая современниками как иносказание о борьбе поляков с русскими поработителями.

Мицкевич познакомился с многими влиятельными русскими поэтами, высоко оценивавшими его талант. В частности, он подружился с Пушкиным, Дельвигом и Вяземским, переведшим на русский язык его "Крымские сонеты". Кроме того, он идейно сблизился с декабристами - Рылеевым и Бестужевым.

В мае 1829 года поэт покинул Петербург и отправился за границу. Он посетил Германию, Швейцарию, Италию и осел во Франции. В Париже Мицкевич поддерживал связь с деятелями польской и литовско-белорусской эмиграции, продолжая литературную, публицистическую и революционную деятельность. В своих политических манифестах и статьях он активно призывал к всеобщей войне за вольность народов.

В своём известном стихотворении "Моим друзьям-москалям" (1830) Мицкевич показал, что он призывает к борьбе не с русским народом, а с вековым имперским гнётом. В 1832 году он начал своё крупнейшее произведение, знаменитую национальную эпопею "Пан Тадеуш", опубликованную в 1834 году. Впоследствии "Пан Тадеуш" стал настоящей энциклопедией старопольского быта и была признана шедевром мировой литературы. В 1832 году он выпустил сборник "Дзяды", включавший одноимённую поэму и стихотворения.

В 1834 году Мицкевич женился на Целине Шимановской, родившей ему 6 детей. В 1839—1840 годах он преподавал латинскую литературу в Лозанне, а в 1840 году – стал первым профессором славянской словесности в Коллеж де Франс, однако в 1852 году за пропаганду польского мессианства его отстранили от чтения лекций и отправили в отставку. Три года спустя поэт стал вдовцом и отправился в Константинополь, движимый идеей организации польского легиона для помощи французам и англичанам в борьбе с Россией. Заразившись холерой, поэт скончался. Перед смертью он произнёс слова, адресованные своим детям и ставшие знаменитыми: "Пусть любят друг друга…Всегда! ". Поэт был похоронен в Париже, однако уже в 1890 году его прах был перевезён в Краков и помещён в Вавельском кафедральном соборе, где находится и по сей день.

"Вечерняя Москва" предлагает вашему вниманию подборку известных стихотворений поэта:

Весёлые вчера простились мы с тобой ("Поэзия", 1822)

Весёлые вчера простились мы с тобой:
Своей назвал тебя. И, словно окрылённый,
Я ныне шёл к тебе, счастливый и влюблённый.
Услышать милый смех, увидеть взор живой.

Но отведённый взгляд, но вздох невольный твой
Укором отдались в моей груди стеснённой,
И я не оскорбил невинности смущённой,
Я был почтителен к стыдливости немой.

Стыдливость и печаль для милой - украшенье,
Но если совести жестокое смятенье
Под ними кроется, твою терзая грудь, -

На что твоя печаль, твой стыд мне, дорогая,
Не огорчай меня, краснея и вздыхая,
Несовершенною, зато счастливой будь!

(Перевод В. В. Левика)

К Лауре ("Сонеты", 1826)

Едва явилась ты - я был тобой пленён.
Знакомый взор искал я в незнакомом взоре.
Ты вспыхнула в ответ, - так, радуясь Авроре,
Вдруг загорается раскрывшийся бутон.

Едва запела ты - я был заворожён,
И ширилась душа, забыв земное горе,
Как будто ангел пел, и в голубом просторе
Спасенье возвещал нам маятник времен.

Не бойся, милая, открой мне сердце смело,
Коль сердцу моему ответило оно.
Пусть люди против нас, пусть небо так велело,

И тайно, без надежд, любить мне суждено,
Пускай другому жизнь отдаст тебя всецело,
Душа твоя - с моей обручена давно.

(Перевод В. В. Левика)

Спокойной ночи ("Сонеты", 1826)

Кончена беседа. Спи! Спокойной ночи!
Ангелом небесным сон твой да хранится!
После слёз пролитых отдохнут пусть очи,
Пусть покоем сладким сердце освежится!

Спи! Спокойной ночи! Каждого мгновенья,
Что мы были вместе, след да отразится
В этом сне приятном! В дымке сновиденья
Образ мой пусть лучшим для тебя приснится!

Спи! Спокойной ночи! Но еще взгляни ты
Мне в глаза!.. Ты хочешь уж прислугу
кликнуть...
Дай припасть мне к персям! - Ах! Они закрыты.

Дверь ты замыкаешь... Если б мог проникнуть
В скважину - тебе я сном сомкнуть бы очи
Не дал, повторяя: "Спи! Спокойной ночи!"

(Перевод В. Г. Бенедиктова)

Я размышляю вслух...("Сонеты", 1826)

Я размышляю вслух, один бродя без цели,
Среди людей - молчу иль путаю слова.
Мне душно, тягостно, кружится голова.
Все шепчутся кругом: здоров ли он, в уме ли?

В терзаниях часы дневные пролетели.
Но вот и ночь пришла вступить в свои права.
Кидаюсь на постель, душа полумертва.
Хочу забыться сном, но душно и в постели.

И я, вскочив, бегу, в крови клокочет яд.
Язвительная речь в уме моем готова.
Тебя, жестокую, слова мои разят.
Но увидал тебя - и на устах ни слова.

Стою как каменный, спокойствием объят!
А завтра вновь горю - и леденею снова.

(Перевод В. В. Левика)

Буря ("Крымские сонеты", 1826)

Корма затрещала, летят паруса,
Встревоженной хляби звучат голоса,
И солнце затмилось над бездной морскою
С последней надеждой, кровавой зарёю.

Громада, бунтуя, ревёт и кипит,
И волны бушуют, и ветер шумит,
И стон раздаётся зловещих насосов,
И вырвались верви из рук у матросов.

Торжественно буря завыла; дымясь,
Из бездны кипучей гора поднялась,
И ангел-губитель по ярусам пены
В корабль уже входит, как ратник на стены.

Кто, силы утратив, без чувства падёт;
Кто, руки ломая, свой жребий клянёт;
Иной, полумёртвый, о друге тоскует,
Другой молит бога, да гибель минует.

Младой иноземец безмолвно сидит,
И мнит он: "Тот счастлив, кто мёртвым лежит;
И тот, кто умеет усердно молиться,
И тот, у кого еще есть с кем проститься".

(Перевод И. И. Козлова)

Байдары ("Крымские сонеты", 1826)

На ветер пускаю коня и бича не жалею;
Леса, и долины, и скалы мелькают: лечу.
Как волны, несутся они пред зеницей моею:
Вихрь образов пью - охмелеть, обезуметь хочу.

Становится ль конь, утомясь, непокорен приказам,
Лобзаемы сумраком виды ль потускнуть хотят -
Разбитым стал зеркалом глаз мой: летят
Леса, и долины, и скалы в мечтах перед глазом.

Всё спит, - не усну я. Вот море! Кидаюсь в него -
И с гиком вал черный гоню, пру я в берег его,
Чело под него наклонил я и вытянул руки...

Вот он над моей головой разорвался!.. Средь волн
Я жду: закружится мой ум, как под вихрями чёлн...
Пускай хоть на миг я избавлюсь от мысли, от муки!

(Перевод В. Г. Бенедиктова)

Пилигрим ("Крымские сонеты", 1826)

Роскошные поля кругом меня лежат;
Играет надо мной луч радостной денницы;
Любовью дышат здесь пленительные лицы;
Но думы далеко к минувшему летят.

Напевом милым мне дубравы там шумят,
Байдары соловей, сальгирские девицы,
Огнистый ананас и яхонт шелковицы -
Твоих зеленых тундр, Литва, не заменят.

В краю прелестном я брожу с душой унылой:
Хоть всё меня манит, в тоске стремлюся к той,
Которую любил порою молодой.

Он отнят у меня, мой отчий край! Но милой
О друге всё твердит в родимой стороне:
Там жив мой след, - скажи, ты помнишь обо мне?

(Перевод В. Г. Бенедиктова)

Забытый храм ("Дзяды", 1832)

Несчастен - кто, любя, любим не может быть,
Несчастнее его - кто, не любя, томится,
Но всех несчастней тот, кто к счастью не стремится -
Кто больше никогда не в силах полюбить.

Чуть страстью перед ним вакханка загорится,
Он, вспомнив прошлое, спугнёт свои мечты,
А перед ангелом любви и чистоты
С расцветшею душой не смеет преклониться.

То он винит себя, то он других винит;
Перед простушкой - горд, богини он робеет;
И вечно он "прости" надежде говорит.

Так видим мы порой - забытый храм стоит;
В нём пусто и темно, в нём вечно сумрак веет,
В нём Бог не хочет жить, а человек не смеет.

(Перевод К. Д. Бальмонта)

К одиночеству...("Дзяды", 1832)

К тебе, одиночество, словно к затонам,
Бегу от житейского зноя -
Упасть и очнуться в холодном, бездонном,
Омыться твоей глубиною!

И мысли текут, ни конца им, ни краю -
Как будто с волнами играю,
Пока изнурённого, хоть на мгновенье,
Меня не поглотит забвенье.

Стихия родная! Зачем же я трушу,
Лишь только твой холод почувствую жгучий,
Зачем тороплюсь я рвануться наружу,
На свет, наподобие рыбы летучей?

Здесь нечем согреться - там нету покоя,
И обе стихии карают изгоя.

(Перевод А. М. Гелескула)

Сон ("Стихотворения", 1848)

Пускай велит судьба с тобою мне расстаться...
Но, если сердцем ты ещё верна любви,
Не мучь меня; когда придет пора прощаться,
И о разлуке мне, прощаясь, не тверди.

Пред грустным этим днём последнее мгновенье
Средь безмятежных ласк незримо пусть пройдёт...
Когда ж почуешь ты разлуки приближенье,
Пускай рука твоя мне яду поднесёт...

И я прижму уста к устам твоим, а очи
Смежит тогда мне разве смерть одна...
Роскошно я усну - во мраке долгой ночи,
Целуя образ твой, глядясь в твои глаза.

И много дней пройдёт и много лет крылатых...
И должен буду гроб покинуть снова я...
Тогда припомнишь ты о друге, сном объятом,
И с неба ты сойдёшь, чтоб разбудить меня.

(Перевод М. Л. Михайлова)