"Оден оказал невероятное влияние на современную американскую поэзию. Вся так называемая "исповедальная" школа вышла из него, они все – прямое следствие Одена, его дети в духовном смысле, а зачастую даже и в чисто техническом. Но никто этого не знает! И когда ты показываешь студентам – кто же, отец их нынешних кумиров… то ты просто открываешь им сокровища", - писал о нём Иосиф Бродский.

Уистен Хью Оден - последний английский поэт, о котором с полным правом можно сказать – "великий". Его стихи поражают отстраненностью сознания и парадоксальностью взгляда на привычное.

В “Икаре” Брейгеля, в гибельный миг,

Все равнодушны, пахарь – словно незрячий:

Наверно, он слышал всплеск и отчаянный крик,

Но для него это не было смертельной неудачей, –

Под солнцем белели ноги, уходя в зеленое лоно

Воды, а изящный корабль, с которого не могли

Не видеть, как мальчик падает с небосклона,

Был занят плаваньем,

Всё дальше уплывал от земли…

(Перевод П. Грушко)

При поступлении в Оксфорд Одена спросили, чем он собирается заниматься после окончания колледжа. "Я собираюсь быть поэтом", – ответил тот. – "Тогда, наверно, вам следовало бы прослушать курс английской литературы". – "Вы не поняли: я собираюсь быть Великим Поэтом", – возразил Оден. Ещё будучи студентом колледжа он послал подборку своих стихотворений Т. С. Элиоту, но тот вежливо отказал поэту в публикации его книги под респектабельной маркой издательства "Фабер и Фабер". Первый сборник – в количестве 45 экземпляров – был издан вручную в 1928 году Стивеном Спендером. После окончания колледжа отец Одена ссудил его небольшой суммой денег и тот отправился на год в Германию. Это было своего рода бегством из чопорной Англии. По возвращении из путешествия он зарабатывал преподаванием, а в 1930 году в журнале "Критерион" была опубликована его "Рождественская шарада". В том же году в издательстве "Фабер и Фабер" вышел первый "официальный" сборник его стихов. Оден стал символом своего времени и поколение поэтов, вошедших в литературу в 1930-ые годы, стали называть "поколением Одена".

В то время поэт зарабатывал тем, что писал сценарии для документальных фильмов. В 1935 году вышел первый фильм из этой серии – "Ночная почта", в который среди прочего были включены несколько песен Бенджамена Бриттена, написанных на стихи Одена. Позже Бриттеном был написан вокальный цикл "Наши отцы, охотившиеся на холмах", также на оденовские стихи, а в Америке поэт по просьбе Бриттена писал либретто для оперы "Поль Баньян". В том же 1935 году Оден женился на дочери писателя Томаса Манна - актрисе Эрике Манн. Брак был заключён для того, чтобы помочь Эрике покинуть нацистскую Германию и по существу был фиктивным. Эрике Манн Оден посвятил сборник стихов "Оглянись, странник", вышедший в 1936 году. Год спустя Оден отправился добровольцем в Испанию, в качестве водителя машины санитарного батальона. Потом это нашло отражение в его горьких стихах об этом времени.

Учебники нам лгали от и до.

В истории, которой мы учились,

гордиться нечем,

вся она, какая есть –

творение убийц, живущих в нас:

Благо пребывает вне времён.

(Перевод А. Нестерова)

Была ещё поездка в Китай, её результатом стала книга очерков "Путешествие на войну".

В январе 1939 года Оден со своим другом, писателем Ишервудом, отплыли в Америку. В Англию поэт вернулся только в конце жизни. Многие соотечественники так никогда и не простили ему этого отъезда – в их глазах это было бегством от опасности, бегством от грядущей войны. 1 сентября 1939 года, в первый день Второй мировой войны Оден написал стихотворение:

Мы знаем по школьным азам

Кому причиняют зло,

Зло причиняет сам.

После событий 11 сентября 2001 года это стихотворение стало чуть ли не гимном для родственников погибших в Нью-Йорке. Строки Одена стали цитировать по всему миру. Но и сегодня отношение к нему англичан старшего поколения неоднозначно. 40-е годы – едва ли не самый плодотворный период Одена. Тогда вышли самые знаменитые его сборники. В 1948 году он опубликовал философский диалог "Время тревог", написанный древними англо-саксонскими размерами. За это произведение он получил Пулитцеровскую премию. И это единственная крупная литературная премия, присужденная Одену. Оден, которого Бродский называл "трансатлантическим Горацием", так долго жил в США, что получил еще один паспорт - американский. Однако в середине 1950-х он вернулся в Англию в качестве профессора Оксфордского университета. В эти годы поэт написал ряд оперных либретто. Кроме "Похождений повесы" (1951) для Стравинского, им написаны еще и "Элегия для молодых влюблённых" (1961), "Бассариды" (1966), для немецкого композитора Ханса Вернера Хенце.

Оден умер в 1973 году в номере венской гостиницы от сердечного приступа. Причиной его подкосившегося здоровья называли беспрерывное курение, злоупотребление крепким мартини, а также то, что на протяжении двадцати лет, с самого начала нью-йоркского периода, он привык подстегивать себя бензедрином - стимулирующим препаратом. Однако близкие люди, полагали, что дополнительной причиной был шок, пережитый от неожиданных претензий австрийской налоговой службы, которая насчитала за Оденом огромную задолженность. Выполнение требований должно было полностью ликвидировать его банковские сбережения, а вместе с тем и надежды спокойно доживать свой век на эти деньги. Австрийские налоговики предъявили огромный счёт поэту, несмотря на то, что все его произведения печатались только в Англии и в США, а в Австрии он не зарабатывал ни гроша, лишь тратил деньги. Аргумент был следующим: он ведёт в Австрии свой бизнес - смотрит на австрийские пейзажи, описывает их в стихах, а потом продаёт.

Бродский, многим обязанный Одену и его поэзии, постоянно возвращался к нему в своих интервью, читал лекции о его стихах и посвятил его памяти эссе "Поклониться тени". В финале этого эссе он вспоминает, как в последний раз видел Одена в 1973 году: "Поскольку стул был слишком низким, хозяйка дома подложила под него два растрепанных тома Оксфордского словаря. Я подумал тогда, что вижу единственного человека, который имеет право использовать эти тома для сидения".

"Вечерняя Москва" предлагает вашему вниманию три прочтения самых известных стихотворений поэта.

1. "Похоронный блюз"

Одно из самых известных произведений Одена. В оригинале пол говорящего не конкретизирован, из-за чего для переводчика возникает та же проблема, что и в сонетах Шекспира - надо определиться с типом любви - традиционной или гомосексуальной. Бродский в своём переводе выбирает второй вариант, у него о смерти мужчины говорит мужчина. В 1994 году на экраны вышел британский фильм "Четыре свадьбы и одни похороны", одним из самых волнующих эпизодов которого было чтение этого стихотворения одним из героев.

Часы останови, забудь про телефон
И бобику дай кость, чтобы не тявкал он.
Накрой чехлом рояль; под барабана дробь
И всхлипыванья пусть теперь выносят гроб.

Пускай аэроплан, свой объясняя вой,
Начертит в небесах “Он мертв” над головой,
И лебедь в бабочку из крепа спрячет грусть,
Регулировщики – в перчатках черных пусть.

Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток,
Мой шестидневный труд, мой выходной восторг,
Слова и их мотив, местоимений сплав.
Любви, считал я, нет конца. Я был не прав.

Созвездья погаси и больше не смотри
Вверх. Упакуй луну и солнце разбери,
Слей в чашку океан, лес чисто подмети.
Отныне ничего в них больше не найти.

(Перевод И. Бродского)

2. "Памяти Йетса"

Стихотворение "Памяти Йетса" ("In memory of W.B. Yeats") является одним из программных у поэта. Оно стало любимейшим стихотворением Бродского, которое он называл своим ежедневным карманным руководством. В 1965 году Бродский написал знаменитое произведение "Стихи на смерть Т. С. Элиота", повторяющее по форме и частично по содержанию стихотворение Одена.

Он растворился в холоде зимы:

ручей замерз, аэропорты пустовали,

снег сильно повлиял на вид знакомых статуй,

и градусник тонул во рту истекших суток.

День этой смерти был, согласно показаниям

приборов, мрачным и холодным днем.

Вовне, чужды его болезни, где-то

неслись в вечнозеленых кущах волчьи стаи,

река селя бежала набережных модных.

Уста скорбящие удерживали смерть

поэта от его стихотворений.

Но для него – то был последний день,

когда он был в себе: день медсестер и слухов;

губернии тела глухо восставали,

пустели площади рассудка,

молчанье вторглось в пригород, ток

чувств вдруг иссяк; и вспыхнули его

поклонники. Теперь он весь рассеян

среди бессчетных городов, чужих пристрастий;

он в новом сумрачном лесу блуждает

по следу снежному и ради казни новой.

Слова покойника претерпевают ряд

метаморфоз среди желез живущих.

Но в шуме-гаме завтрашнего дня,

где, как зверьё, ревут дельцы под сводом Биржи,

где нищи привычно страждут, где

всяк в клетке самого себя,

одна-две тыщи вспомнят этот день

Ты был не лучше нас. Но дар твой превозмог

тебя, распад. Безумная сама,

Ирландия свела тебя с ума

в поэзию. Но ни ирландский мозг,

ни климат данный шаг ничуть не вразумил.

Поэзия не изменяет мир:

лишь выживает – как река за счет

безлюдных берегов, где, мимо смертью чувств

известных городов, ферм, издающих хруст

от одиночества, она на юг течет

посредством уст.

III

Расступись, земля, скорбя:

сходит Вильям Йейтс в тебя.

Сей сосуд да ляжет в пух,

от ирландских песен сух.

Время – храбрости истец,

враг возвышенных сердец

и зевающее от

тела розовых красот, –

чтит язык и всех, кем он

сущ, продлен, запечатлен,

их грехи прощая им

как преемникам своим.

Время, коему вольно

смыть с Р.Киплинга пятно

и простить Клоделя в срок,

всё за что прощает слог.

Ночи в скверные часы

всей Европы лают псы;

стран, свернувшихся в клубок

ненависти, сон глубок.

Оскопленной мысли вид

лица встречные кривит,

в ледовитые моря

скорби взоры претворя.

Следуй прямо, следуй прочь,

песнопевец: вниз и в ночь;

твой от уст отставший глас

снова вселит радость в нас.

В сельских радостях стиха

да нальётся гроздь суха

горьких слов: давясь слюной,

пой людской удел дрянной,

чтоб в пустынях душ возник

и забил живой родник;

чтобы стал темницу дней

славить всяк живущий в ней.

(Перевод И. Бродского)

3. "Меня упрекали во всём, окромя погоды"

"Один из современников Одена, замечательный критик и писатель Сирил Конноли сказал, что Оден был последним поэтом, которого поколение тридцатых годов было в состоянии заучивать на память. Он действительно запоминается с той же лёгкостью, что и, например, наш Грибоедов. Оден уникален. Для меня он - одно из самых существенных явлений в мировой изящной словесности. Я сейчас позволю себе ужасное утверждение: за исключением Цветаевой, Оден мне дороже всех остальных поэтов", - говорил Бродский.