В «Ленкоме» в последние месяцы весны идут премьерные показы спектакля Марка Захарова «Вальпургиева ночь». На афише и в программке – фраза, объясняющая, что спектакль создан «по мотивам произведений Венедикта Ерофеева». И, если честно, отнюдь не пьеса «Вальпургиева ночь» является главным «мотивом». Как название – да. Как основа спектакля – нет. Ленкомовский поезд искренне пытается уехать в Петушки с Курского вокзала, а упирается в Кремль.

Странно, но пытаюсь сейчас вспомнить хоть какую-то алкогольную тематику в фильмах или спектаклях Марка Захарова – и не получается. Никаких походов в баню под Новый год, никаких купаний в зимней шапке под душем. Абсурд был с трезвыми глазами. Смелые, красивые, стройные люди встречали реальность и шли наперекор всему без допинга. Реальность могла уничтожить их, но спина была прямой до конца, и до конца же была возможна та лестница в небо, по которой поднимался тот самый Мюнхгаузен.

И вдруг – Ерофеев. Веничка. Человек, чья поэма «Москва-Петушки» связана с коктейлями типа «Слеза комсомолки», с электричкой, с похмельем, невнятными разговорами «за жизнь», которые то ли были, то ли кружили на вертолете в черепе автора, путая все, кроме траектории движения к Петушкам.

Веничку у Захарова играет Игорь Миркурбанов, актер, завораживающий статью своей. И не пьяненький, и не похмельненький. Отстраненный от действительности, почти комментатор действительности, почти счетчик воды или, скорее, водки, льющейся повсюду. Он – ходячий восклицательный знак, Гамлет, который обращает монологи в пространство. И отнюдь не Чацкий, обличающий, но желающий, мечтающий все-таки быть услышанным обществом фамусовых.

Захаров многое «не взял». Можно было бы, наверное, просто поставить «Вальпургиеву ночь», очень жесткую пьесу Ерофеева. Можно было бы ограничиться инсценировкой произведения «Москва-Петушки». Он поступил иначе. Он будто бы проехал в полупустой и пьяной электричке, то закрывая, то открывая глаза. Слушая чужие фразы и спрашивая себя – я услышал это, или мне почудилось? Они действительно так говорят, или у меня белая горячка? И ждет ли меня действительно Афродита в конце этого тоннеля? Пусть ангелы и предупреждают, что Афродита эта…

Ну, дальше матом. Мата, кстати, в спектакле почти нет, хотя за употребление нецензурной лексики и в программке, и на сайте театра заранее извиняются. Есть любовь и печаль. И стук колес. И очень-очень скупые декорации. И новый Мюнхгаузен, умирающий у Кремлевской стены. Лестница в небо уже не появится.