«Больших идеологий больше нет»: театральные будни и философия режиссера Дмитрия Волкострелова

В этом году столичному Центру имени Всеволода Мейерхольда (ЦИМ) исполняется тридцать лет. На днях художественный руководитель ЦИМа Дмитрий Волкострелов поделился с «Вечерней Москвой» планами на юбилейный год. Но поскольку самого худрука критики называют представителем того поколения режиссеров, от которого зависит театральное будущее страны, мы решили познакомиться с ним поближе. И сегодня он — гость нашей страницы.

Дмитрия Волкострелова, ставшего в прошлом году художественным руководителем Центра Мейерхольда (ЦИМ), называют самым молодым худруком Москвы. В 2007 году он окончил курс Льва Додина в Петербургской академии театра, а в 2011-м создал независимый и концептуальный Театр post*, сразу полюбившийся интеллектуальной публике Северной столицы. Критики считают, что Волкострелов — представитель того поколения режиссеров, от которого зависит театральное будущее страны.

...В кабинете с дубовыми столами, кожаными диванами и сурово взирающим с портрета Мейер хольдом худрук кажется актером, забежавшим сюда с капустника. Честно: Волкострелов выглядит как типичный хипстер из сетевых мемов. Он носит очки и бороду, олимпийку и кеды (это в мороз-то!). Его ноутбук обклеен цветными картинками. Не хватает разве что картонного стаканчика с кофе, но это не проблема — кофейня за углом. И если худрук ЦИМа выйдет за кофе — он растворится в толпе таких же бородачей в кедах. Говорят, быть современниками — значит подвергаться одинаковым влияниям. Современники Волкострелова — поколение тридцатилетних. Хипстеры, как называют их родители, или миллениалы, как определяют их социологи. Дмитрий — один из самых ярких представителей миллениалов в театральной сфере.

Мы говорили о возрасте, театре и предназначении. И нельзя не признать: то, что он говорит, во многом совпадает с выводами психологов и социологов о «молодых взрослых» XXI века.

О театре и возрасте

Вадим Радаев, социолог, доктор экономических наук:

— Во взрослый мир миллениалам хочется зайти не снизу по формальным карьерно-бюрократическим лестницам, а как-то сбоку или, еще лучше, вообще не заходить внутрь, а пройти по касательной. Отсюда уже рост интереса среди современной молодежи к индивидуальному предпринимательству, к собственным проектам. Многие молодые взрослые отыскивают занятия, где ты не зависишь от сложившихся структур. Иными словами, они ищут рыночные ниши с низкими издержками входа.

— Дмитрий, после назначения оказалось, что вы реально самый молодой худрук Москвы. Вы не боялись, что коллектив ЦИМа, где есть люди намного старше вас, может вас и не принять?

— Так себе достижение, ну ладно. Нет, страха не было. Я знал команду центра, Елену Ковальскую, курирующую Школу театрального лидера, которую я посещал. Это не чужое для меня место.

— А как сотрудники к вам обращаются: на «ты» или на «вы»?

— По-разному, кому как удобно. У меня нет задачи, чтобы все меня назвали на «вы» и «Дмитрий Евгеньевич».

— Как вы ощущаете свой возраст: вы — «молодой худрук» или маститый театральный режиссер?

— На самом деле я достаточно поздно начал — в 27 лет. Многие режиссеры начинают гораздо раньше. Я ощущаю себя просто режиссером, который делает спектакли. И в этом плане худрук ЦИМа — это особенная история. Если бы мне предложили репертуарный театр с труппой, то я бы, наверное, отказался. У меня уже есть Театр post в Петербурге. И мне его достаточно. А в театрально-культурном центре нет труппы, работают резиденты, поэтому роль худрука здесь несколько иная, чем в репертуарном театре.

— В чем она заключается?

— Вот я и пытаюсь понять. Что делает худрук в обычном театре — я понимаю. ЦИМ существует по другим законам. Интересно разобраться с тем, что ты можешь этому пространству предложить. Центр Мейерхольда жил очень интересной жизнью. Для меня важно, чтобы эта жизнь продолжалась, но при этом хотелось бы добавить к ней чего-нибудь еще.

— Вы год на посту. Удалось ли что-то добавить?

— Мне удалось стать тут не чужим человеком. Сложность в том, что, когда я начал работу в ЦИМе, как раз всех закрыли. Многие резиденты при ограничении на число зрителей в зале просто не могли играть спектакли, так как те не окупались. Поэтому мы перераспределили бюджет, чтобы поддержать некоторых резидентов. Удалось сделать отличный концерт на открытии фестиваля «Территория». Затем мы в ЦИМе провели Open Call**. Ведь раньше всегда возникал вопрос: «Как попасть в ЦИМ?» А теперь мы открыли почтовый ящик, куда можно присылать заявки на проекты. Мы рассматриваем все предложения, а с авторами понравившихся вступаем в диалог. В результате к нам поступило около 70 заявок. Мы их изучили, отобрали 8 и начали диалог с авторами о возможностях их реализации на нашей площадке.

— Вы рассматриваете заявки втроем: с Еленой Ковальской и Катей Алексеенко?

— Иногда и в расширенном составе. Например, можем обсудить их с отделом маркетинга, потому что маркетологам придется продавать проекты и привлекать зрителя. Но мы процентов на 90 совпадаем. Разногласий еще не было.

— Год назад вы объявили о том, что управлять театром будете коллегиально — с Ковальской, артдиректором и Алексеенко, замом директора. Это удалось? Но ведь это непросто.

— Мне кажется, да. У нас есть внутреннее распределение ролей. Елена еще и директор. Конфликтов не было. Может, не успели друг другу надоесть. А возможно, потому что у меня нет амбиций реализоваться за счет ресурса Центра Мейерхольда. Я реализовываюсь как художник в других местах.

О хорошем ученике

Вадим Радаев:

— Молодые люди хотят, чтобы их нынешнее обучение и будущая работа были осмысленны, они хотят вносить осязаемый вклад, желают, чтобы их оценили (хотя они еще немногое умеют) — и профессионально, и материально, и личностно. А реальные места обучения и работы сплошь и рядом не соответствуют первоначальным ожиданиям.

— В фильме о худшей в истории киноленте главным героям не предлагали съемки, поэтому они решили снять свой фильм. А вы учились на актера, играли немного, потом решили основать театр. Вам не кажется, что эти ситуации чем-то похожи?

— Да, они сняли ужасный фильм «Комната»... Понимаете, курс, на котором я учился, был актерско-режиссерский. И я поступал как режиссер на этот курс. Другое дело, что во время обучения у нас не было никакого разделения, как это обычно бывает. Все вместе занимались романом Гроссмана «Жизнь и судьба». На этом строилось наше обучение. Нестандартный опыт.

А мои амбиции изначально были режиссерскими. Потом я немного снимался. Окончил я и правда с актерским дипломом, но они у всех были актерские. Лев Абрамович говорил, что режиссуре учить нас не будет, потому что он не знает, как это делать. По его словам, его самого режиссуре никто не учил и кто хочет стать режиссером, тот им станет. И он оказался прав!

— А вам не обидно, что вас до сих пор называют учеником Льва Додина, хотя с момента ученичества прошло огромное количество лет?

— Нисколько! Хотя есть китайская мудрость, гласящая, что хороший ученик должен убить в себе своего учителя. Мы с ним занимаемся совершенно разным театром. Делать такой театр, как Додин, может только один человек — он сам. После окончания обучения мне понадобилось года три для того, чтобы найти свое место.

— Три года на убийство Додина в себе?

— Да, в хорошем смысле этого слова (смеется). Помню, что в какой-то момент у меня вдруг перестало получаться на курсе абсолютно все. И в конце четвертого курса во время обсуждения экзамена Лев Абрамович сказал: «Нужно уметь признавать свои ошибки. Дима Волкострелов — это ошибка набора». Травмы от этого не было. Я понимал, что, возможно, я — ошибка набора, но сам по себе я ошибкой не являюсь. Обиды на Льва Абрамовича нет, наоборот: я благодарен полученному опыту.

— После окончания учебы вы с Додиным общались?

— На моих спектаклях он не был, но когда мы с ним пересекаемся на различных мероприятиях или премиях, он говорит, что всегда за всем следит и все читает. Вполне возможно, что так и есть. Однажды я приходил к нему, и мы часа три общались на разные темы. Он с большим интересом расспрашивал про то, чем мы занимаемся в Театре post.

О подмостках и не только

Вадим Радаев:

— Чего же все-таки хочется? Есть смутное, но непреодолимое желание сделать нечто значимое, самореализоваться, хочется кем-то стать, выделиться, доказать свою особенность.

— Как-то прочла сказанную фразу, которая меня зацепила. Вы сказали, что «театр может не только отражать реальность, а создавать человеческий опыт, который еще в действительности невозможен». Приведете пример такого опыта? Это я так сказал? Странная фраза. Мне кажется важным получать в театре такой опыт, который сложно получить в реальности благодаря театральной оптике, превращающей повседневность в объект искусства. Или важно пережить то, что присутствует в реальности, но ты не обращаешь на это внимания. Важно уметь обратить свое внимание на что-то ничем не примечательное. Нам было бы сложно жить, если бы все вокруг состояло из Эрмитажей. Я предложил актерам пережить этот опыт и пофотографировать ничем не примечательные места. Ребята это сделали. И во время спектакля мы показывали зрителям эти фотографии. И во время спектакля я услышал, как одна девушка другой шепчет: «Смотри, там мой подъезд показали!» Когда ты понимаешь, что твой подъезд, который ты стараешься пробежать, не менее важен для искусства, чем Эрмитаж, — это очень серьезное переживание.

— А мнение, что зрителя надо воспитывать, которое вы не раз высказывали, не изменилось?

— Зрители изменились, факт. А воспитывать или нет... По большому счету, просвещение требуется всем россиянам. Важно понимать, что мы являемся частью европейской цивилизации. Но в силу исторических причин того ХХ века в культуре и искусстве, который случился в Европе, у нас не было. Особенно это коснулось театра и кино, потому что это ресурсоемкие вещи. Для спектакля нужны зал, пространство, зрители... В литературе с этим как-то попроще.

Поэтому литературе и живописи удалось зацепить немного андеграунда, но в таких мизерных количествах, что широкие слои населения его и не заметили. У нас до сих пор возникает вопрос, является ли «Черный квадрат» искусством. Отсутствие этого ХХ века оказало влияние на всех нас. Поэтому зрителям на наших спектаклях бывает тяжело. Но все меняется.

— В Москве и Питере ваши спектакли принимают хорошо. А зрители из маленьких городков?

— В городках тоже нормально. Все меняется. Вообще весь современный театр — история про готовность к диалогу. Если люди готовы к нему, диалог состоится. Но часто бывает, что люди заявляют, что готовы, а на деле выходит, что нет.

— На ваших постановках такое бывало?

— Не часто, но бывало. Люди скандалили, демонстративно уходили со спектаклей. Но ничего страшного. Надо продолжать работать.

О жизни на две столицы

Ирина Архипова, психолог:

— Миллениалы не привязаны к месту. Глобализация дала им возможности для быстрого перемещения из точки в точку, чем они с удовольствием пользуется для работы и личной жизни. Им не свойственен «оседлый» образ жизни родителей. Для них важны движение и постоянная смена обстановки.

— Театр post — продукт Северной столицы. Сейчас вам приходится постоянно работать в Москве. Отличается ли чем-то публика обеих столиц?

— Московская публика более открыта, более непосредственна в реакции. Северное расположение откладывает свой отпечаток на жителях Санкт-Петербурга.

— За что вы цените каждую из столиц?

— Мне близка московская энергия, этот столичный ритм. Когда я гуляю по Питеру с друзьями, я им периодически говорю: «А давайте мы пойдем по-московски», то есть чуть побыстрее. В Питере я в бары хожу чаще, чем в Москве. Столице очень не хватает маленьких и независимых мест, которых полно в Петербурге. Зато в Москве я чаще хожу на работу (смеется). У меня тут кабинет есть...

— Как у большого начальника! Вам это нравится?

— Это сложное переживание. Здание так архитектурно спланировано, что ничего другого в этих стенах и не сделаешь. Мне это не очень близко по духу. Но с другой стороны, надо признать, что здесь удобно проводить встречи, работать.

Дома я работать совершенно не могу! Мне обязательно нужно куда-то поехать для этого. В Петербурге я работаю в кофейнях, мне очень нравится ощущение публичного одиночества. Я думаю, что когда затеем ремонт, то большой кабинет большого начальника можно будет как-то поменять. Но это будет нескоро.

О реальной жизни

Вадим Радаев:

— Еще одно разительное отличие — отсутствие у нынешней молодежи такого качества, как трудоголизм. Миллениалы трудятся, но при этом они хотят какого-то другого, более здорового и правильного, как они считают, баланса между трудом и жизнью, работой и семьей. Наряду с работой, где хочется не только зарабатывать, но и самореализовываться, должен быть полноценный досуг, где также нужно самореализовываться. Хочется поддерживать нормальный work-life balance. Отсюда проистекает важный сдвиг жизненных ориентиров — меньшая привязанность к профессиональной карьере, зарабатыванию денег.

— Почему ваш аккаунт в «Инстаграме» состоит из изображений кругов? А селфи где?

— История с этими круглыми формами как-то случайно в голову пришла. Сначала я сфотографировал один круглый предмет, потом другой, затем меня это увлекло. Честно говоря, от этих кругов я уже устал. Решил, что дойду до тысячи и закончу с ними. Пока там 800 публикаций.

— Присутствует ли в вашей жизни что-то из «Инстаграма» «здорового человека»: спорт, коты, красивые женщины, пляжи? Или только круги и театр?

— Присутствует, я же не маньяк какой-то (смеется). Я, например, кино очень люблю, причем разные фильмы, могу и блокбастер посмотреть, вроде Marvel, а могу и что-то более интеллектуальное. Очень люблю смотреть фильмы с субтитрами, и мне обидно, что их мало у нас в стране.

— По вашим словам, современный театр должен осмысливать реальность, а не «пьесы Шекспира». Вы сами-то успеваете ее осмыслить?

— Стараюсь. Я знаю, что «Дом-2» закрылся, «Тикток» у меня на телефоне есть. «Ютьюб» я смотрю, новости читаю.

— Успокоили...

— Нет-нет, Театр post — это не скит или монастырь, где мы занимаемся исключительно священным искусством.

О будущем

Вадим Радаев:

— Миллениалы привыкли все ставить под сомнение. Такими людьми труднее управлять, их сложнее подчинить, поставить в строй, загнать в очередной комсомол. При этом их сложнее мотивировать, у них слабее реакция на традиционные стимулы. Им не хочется ничего доказывать, прыгать выше других (они же и так «лучшие»). Еще сложнее завоевать их лояльность, задержать надолго. И в этом росте индивидуализма заключается немалое преимущество молодого поколения.

Игорь Столяров, предприниматель:

— Миллениалам проходка по головам не интересна, для них успешная карьера — это гармония с собой и рабочим местом, получение удовольствия от работы.

— Кем вы себя видите через десять лет?

— Какой-то глобальной цели у меня нет. Мне интересно поучаствовать в опере «Евгений Онегин», которую мы будем ставить осенью. Я ни разу не работал с таким большим классическим произведением, поэтому хотелось бы этого. Мне интересно поработать за границей — на другом языке. При этом остаться там я бы не хотел. Потому что язык для меня — важная составляющая.

Я хоть плохо, но владею какими-то иностранными языками и понимаю, что, даже если ты в совершенстве ими овладел, это иная коммуникация... А таких масштабных амбиций, как, например, стать министром культуры, у меня нет.

— А кино?

— Просто снимать кино я не хочу. Хочу найти свой язык. В театре мне это удалось. А чтобы найти его в кино, нужно на год бросить театр и не снимать, а размышлять об этом. Чтобы сделать что-то не поточно-сериальное. Интерес не в том, чтобы снять хорошо, а в том, чтобы снять свое.

А хотелось бы стать в театре персоной того же уровня, что Лев Додин? Мне кажется, культ больших мастеров, таких как Додин, уходит. Говорят, большой мастер предполагает под собой большую идеологию. Проблема в том, что большие идеологии ХХ веком очень скомпрометированы, люди наелись ими. Поэтому сегодня так много говорят про горизонтальные связи и способы производства искусства. Поэтому такое желание не отвечает сегодняшнему времени.

ДОСЬЕ

Дмитрий Волкострелов родился 17 августа 1982 года в Москве. В 2002 году окончил МГУКИ (кафедра режиссуры и мастерства актера). В 2007 году окончил Санкт-Петербургскую государственную академию театрального искусства, курс-студию под руководством Л. А. Додина. В 2006–2007 годах работал в АМДТ — Театре Европы. С 2007 года снимается в кино. В 2008-м сыграл главную роль в фантастическом фильме «Мы из будущего». В 2011 году в Санкт-Петербурге основал Театр post — независимую театральную команду, не имеющую своей площадки. Дважды лауреат специального приза жюри Национальной театральной премии «Золотая маска». В 2020 году назначен художественным руководителем Центра имени Вс. Мейерхольда.

Читайте также: Какой он — театр будущего