Умер писатель Александр Кабаков

Он ушел на 77-м году жизни после долгой болезни.

Александр Кабаков родился в 1943 году в Новосибирске — будущий представитель уникальной сибирской плеяды писателей, которую вполне можно назвать феноменом. Когда-нибудь кто-то все же найдет ответ на вопрос, почему в середине ХХ века именно в Сибири и на Дальнем Востоке так ярко расцвело разнотравье таких разных, но фантастически сильных литераторов. Кабаков был одним из них.

Интеллигент в нулевом поколении, он рос в много читающем доме, хотя не столько запойно читал, сколько запойно переживал в голове прочитанное. Сашино детство — ракетный полигон Капустин Яр, закрытое сообщество, летние каникулы в подмосковной Электростали у дяди с тетей, где нелюбовь местных детей также обрекала его на чтение. Как он говорил позже, склонный к подробностям Жюль Верн увлек его своими «каталогами», бесконечным описанием предметов, и потом в своих собственных произведениях он ощущал это влияние классика, «греша» уже своими «бесконечными каталогами». О писательстве речи тогда не было: Кабаков получил математическое образование, работал инженером на заводе… Но уже к началу 1970-х стало ясно, что это не его стезя, и он, приехав в Москву, отправился работать в «Гудок», в чем тоже было нечто символическое, поскольку эта газета выпестовала многих ярких литераторов. Потом были «Московские новости» — именно в то время, когда за этим изданием выстраивались очереди длиннее, чем за колбасой в эпоху дефицита, «Коммерсант» и «Столичная вечерняя газета», далее — «Новый очевидец»…

Дар Кабакова как колумниста был особенным. Немногословный Александр Абрамович обладал способностью к созданию абсолютно воздушных афоризмов. Он писал, будто нанизывая слова-бусины на прочную нить логики. Из этого ожерелья нельзя было вытащить ни бусинки, все тут же рассыпалось. При этом он крайне скептически относился и к своему несомненному дару, и вообще не считал профессию писателя чем-то исключительным. С присущей ему самоиронией он говорил, что писатели точно так же могут кончаться, как это возможно в случае со слесарями или учеными. Правда, он сам — не кончался. Возможно, именно потому, что не считал себя уникумом…

В отличие от многих писателей, пришедших в литературу из журналистики и простившихся с ней, Александр Кабаков органично существовал в двух плоскостях: и как писатель, и как журналист. И начиная с 1980-х его имя начало греметь — и по-журналистски, и по-писательски, а уж после антиутопии «Невозвращенец»… Кстати, ему не раз задавали вопрос, отчего он, еврей, не уехал. Ответ был неизменен: «Я — русский писатель». И это было правдой. Кабаков, убежденный монархист, с великим пиететом относился к Российской империи и считал, что делением по национальному признаку под страну подложили мину. И его отношение к еврейскому вопросу не раз вызывало критику и даже оскорбления со стороны: он говорил, что его часто «несут и называют выкрестом», но он ни под кого не подлаживался, не старался заслужить одобрения, быть хорошим для всех и не менял убеждений. Будучи человеком огромной внутренней свободы, даже не всегда им самим осознаваемой, он с почтением признавал право на разные точки зрения и жгуче не любил только советский строй. И когда в интервью, которых, кстати, было в жизни скромного интеллигента Кабакова не так много, его спрашивали о «текущем моменте», неизменно говорил, что нынешняя «комичная, пошлая и тупая жизнь» ему все равно милее, чем советские времена.

В 1991 году вышел фильм по его роману «Невозвращенец», тут же став бомбой, как и почти одновременно с ним вышедшая драма «Десять лет без права переписки». Прогремели и его «Московские сказки» — необычные, «кабаковские», пахнущие кардамоном, без вопросов ставшие «Книгой года». Но он, лишенный фанаберии, продолжал оставаться предельно скромным человеком, мироощущение которого не зависело ни от премий, ни от общественного признания, а только от чувства довольства или недовольства собой и высокой личной планки. «Признаться, я не думаю, что литература может что-то улучшить или ухудшить. Для писателя — это род невроза, для читателя — еда», — сказал он как-то.

Общество странным образом без бурной реакции встретило его роман «Все поправимо», хотя, по идее, он мог остро отозваться в душах очень многих. Одно из жесточайших по сути литературных произведений, истинно философское произведение о состоянии советской интеллигенции эпохи общей, и в том числе моральной, стагнации было практически не замечено критиками. Может быть, потому, что требовалась уже несколько иная «еда»? А может быть, роман так философски бескомпромиссно вскрывал колоссальный пласт внутренних проблем самой элитной части советского общества, что его не хотелось принимать — как не хочется иногда смотреться в зеркало, чтобы не видеть воочию зримых и необратимых изменений… К тому же он объяснял, что произошло с интеллигенцией потом, а это было неприятное откровение. Кабаков замечал, что «знает интеллигенцию до последнего волоска», но со временем уже с позиции отстраненного философа наблюдал за ее трансформацией, замечая, как люди перестают принимать Достоевского, отдавая предпочтение Бегбедеру. Он исследовал общество, и, поняв, что поколение «манагеров» не способно погрузиться в чтение-размышлизмы, издал облегченное для восприятия, адаптированное к современности произведение-проект «Рассказы на ночь», где предстал как мастер тонкого юмора и изысканного сарказма.

Самоирония по отношению к себе никогда не мешала Александру Кабакову высоко оценивать других. Он мог бы вести специальный авторский курс по технологии создания текстов, поскольку и классиков, и современников читал именно так — препарируя их произведения хирургически, исследуя «технологию работы». Источниками, от которых он питался сам, были Бунин и Трифонов, а также Булгаков и Аксенов. Однако Кабаков всегда стоял отдельно ото всех и не способен был стать подражателем. После того, как вышла книга воспоминаний об Аксенове, написанная Кабаковым вместе с Евгением Поповым, и запущенного ими в оборот слова «подаксеновики», многие сочли, что они — наследники аксеновского жанра. Нет, нет и еще раз нет. Можно не верить в абсолютную самобытность писателей на современном этапе, но она была и есть — и в творчестве Кабакова, и в творчестве Попова.

Человек со своим глубочайшим внутренним миром, своими взглядами и философией, Кабаков верил в то, что книги и чтение никуда не уйдут из нашей жизни, какие бы трансформации она ни претерпевала. Он не говорил о себе с гордостью, как о великом писателе или стилисте, грустил оттого, что упал уровень большинства прозаических текстов, и был во всех смыслах ненавязчив — не доказывал с жаром своей правоты, был интеллигентен даже в жарких спорах. Уже после его ухода кто-то из его знакомых обронил фразу, и она кажется максимально точной при всей своей простоте: «Кабаков был разным, но подлым — никогда». В прощальные дни его уход не раз назовут невосполнимой потерей, над чем он наверняка поиронизировал бы. Увы, этого мы не услышим. Его негромкий голос с типично «кабаковскими» интонациями теперь слышен только со страниц его замечательных книг, истинное место которых в литературе еще будет пересмотрено.

СПРАВКА «ВМ»

Александр Кабаков — писатель, журналист, главный редактор журнала «Саквояж СВ», публикуется в периодике как публицист и колумнист. Лауреат многих премий. Председатель жюри премии «Русский Букер-2006». Автор книг: «Заведомо ложные измышления», «Невозвращенец», «Поход Кристаповича», «Сочинитель», «Похождения настоящего мужчины», «Самозванец», «Последний герой», «Поздний гость», «Все поправимо», «Московские сказки», «Старик и ангел» и многие другие.