Ключи от машины времени

Глаза терпеливой собаки моей наливались беспокойством. Утренняя прогулка задержалась уже на сорок минут. Дальнейшее промедление грозило сыростью не только в глазах подруги дней моих суровых, но и еще гденибудь на полу.

Книга, отвертка, Дусенькина кость, платок, помада, циркуль (?!) — в сумочке ключей не оказалось. Я трусцой носилась по квартире из угла в угол. В спальне, в кладовке, на кухне, под ванной, в кармане зимнего пальто — нет ключей.

Дусенька заплакала, и ждать более было нельзя — захлопнув входную дверь, мы побежали на улицу.

А через пятнадцать минут уже стояли счастливые у палатки с мороженым — можно идти за ключами.

В крохотном подвальчике в двух кварталах от моего дома работает и живет ключных дел мастер дядя Николай.

Всем местным известно, что на самом деле его зовут Харряс Абдуламирович. Когда я потеряла пятый по счету ключ, а дядя Николай в пятый раз поменял мне замок, он сдался и хранит у себя в мастерской запасной комплект.

Однако вместо большого носа на лице большого человека я увидела большой амбарный замок на двери мастерской.

Сегодня праздник — Курбанбайрам, мастер вернется не раньше трех часов дня.

Я смотрела на часы, которые показывали десять, а когда оторвалась от циферблата, заметила, что стою у подножия горы песка, а меня окружают контейнеры-бытовки. Появился рабочий.

Юный горец сверкнул золотой коронкой и затмил солнце оранжевой жилеткой, которую он надел прямо на свое голое до пояса загорелое мускулистое... бежать — подсказал голос в моей голове.

«Прораб я или не Прораб, в конце концов? Нечего мне стесняться голых строителей.

Подумаешь, пахнет свежим цементом... Мало ли кого туда закатали... Пусть он сам меня боится», — бормотала я, вцепившись в поводок.

Вслед за первым рабочим вышел второй, а потом и еще четверо. «Сколько же их там», — подумала я, и ответ последовал: «В чешуе, как жар горя, Тридцать три богатыря»...

Черномора я решила не дожидаться.

Отпрянув, я врезалась коленкой в стопу приготовленной для работы гранитной плитки и разрушила ее на глазах у этих загорелых черногривых Мцыри. Стараясь не обращать внимания на басовитое ржание за спиной, я схватила Дусеньку под мышку и, гордо чавкая подошвами по жидкому еще цементу, удалилась.

Раненой душе и коленке филолога требовалась реанимация. Cрочно к Пушкину! Площадь — Пушкинская, а Пушкина не видно. Памятник заточен, как герой в башне. Из-за забора выглядывают фонари. Такие, как в пушкинской эпохе: витиеватые четырехглавые красавцы.

Какое нынче время? Все меняется быстрее, чем это самое время идет.

Четыре эпохи за одно утро. Каменный век: только что я была во дворе, где каждый кирпич стремился вернуться в свой, двадцатый.

Пушкинская площадь: здесь двадцать первый, и посреди него островок с Пушкиным и его девятнадцатым веком.

Москва — машина времени: идешь и ни глазам своим, ни часам не веришь. В механизме машины каждая шестеренка вертится со своей скоростью. Но все они хоть одним зубчиком, но соприкасаются, поддерживают общее движение времени в городе.

Свернешь на Никитский и слышишь неспокойный пульс Гоголя, с итальянским акцентом: тта-тта-тта.

А здесь ручищей футуриста рубит воздух Маяковский.

И ты чувствуешь это движение ручищ, по щеке проносится ветерок: шшух, шшух.

А здесь, перед тобой, Пушкин, время замерло и не дышит.

Все ждет, когда тебя освободят из лесов. Оковы тяжкие падут, темницы рухнут, и свобода вас встретит радостно у входа, — что ты увидишь вокруг, когда тебя откроют? Сейчас на скамейке у твоих ног сидят три бездомных, у них есть собака и плед. А мимо толпой идут не цыгане, а интуристы. Или вот — лысые, в спортивных костюмах одного размера и без зубов — а их из какого времени занесло? Не печалься, Пушкин! Скоро прогонят бомжей, заграждения уберут, и ты увидишь московских невест — все, как ты любишь! Ветер развеет строительную пыль, будто ее и не было. Узнаешь ли ты Москву? Ты еще не видишь, но на тротуарах уже распустились каменные цветы. Не понять теперь, где красивее — там, где парадные фасады домов, или под ногами, где гранит. Такой нарядной ты Москву не видел, Пушкин. Город превратился в украшенный к празднику гостеприимный дом.

Дом! Я не только потеряла ключи, но и забыла об этом.

Пора возвращаться в свое время. В твоем доме, Пушкин, все слишком быстро меняется. Не знаю, как жить: к дяде Коле не успела, к тебе, Александр Сергеевич, пришла рано.

Подписывайтесь на канал "Вечерней Москвы" в Telegram!