[b]В свои восемьдесят он все так же красив, а голос его по-прежнему глубок и звучен. С ним можно говорить часами: он столько видел и столько пережил. За шестьдесят лет на сцене и в кино Давыдов играл маршалов и царей, английских лордов и русских интеллигентов. Его можно увидеть и сегодня: во МХАТе – это “Амадей”, в кино – “Зависть богов” и “Дворцовые перевороты”. В кого он только не перевоплощался, а остался человеком. Первым рыцарем, верным стражем, хранителем и очевидцем золотого века русской сцены.[/b][b]– Владлен Семенович, о каком своем дне рождения вы вспоминаете чаще всего?[/b]– В 1942 году, студеным военным январем я встречал свое восемнадцатилетие. И друзья подарили пачку махорки. Дороже подарка я, наверное, никогда больше не получал.[b]– А в этот раз вы сами себя как-нибудь побалуете? [/b]– Самый главный подарок выйдет из типографии в конце января. Книга “Театр моей мечты”, которую я начал писать еще в юности. Тогда, конечно, я еще и думать не думал, что однажды мои скромные записки перерастут в мемуары. Просто вел дневник. Ходил в театр, весь репертуар довоенного МХАТа пересмотрел по несколько раз. И тщательно записывал свои впечатления. Я восхищался Москвиным: узнал, где он живет, когда выходит из дома на спектакль. Ждал его, провожал до театра, мы шли пешком и разговаривали. Все эти беседы я, конечно, записывал, стараясь ничего не упустить.Я учился в школе-студии МХАТ и продолжал вести дневник. Не бросил, и став актером, и директором музея МХАТа. А три года назад решил все это оформить в книгу.[b]– МХАТ – это действительно театр вашей мечты или просто такая красивая аллегория? [/b]– Мне было 11 лет, когда я написал письмо в Художественный театр. Сказал, что мне нравится, как играют артисты, и, когда я вырасту, то обязательно буду служить именно в этом театре. Письмо бы это, конечно, не сохранилось, если бы не было отпечатанного на машинке ответа: “Благодарим вас за хороший отзыв. Если вы действительно решите стать актером, заканчивайте успешно школу и приходите к нам экзаменоваться”. И подпись: режиссер спектакля “Платон Кречет” заслуженный деятель искусств Судаков. Легендарная, надо сказать, личность. Человек, поставивший одни из лучших спектаклей МХАТа в советский период – “Дни Турбиных”.Шел 1935 год. Мои родители много работали, я с ними почти не виделся. Театр был для меня всем, для чего только и стоило жить. Окном, да что там окном – воротами в рай, в мечту, в романтическую, красивую, поэтичную жизнь. Я собирал програмки и даже билеты оставлял на память. Но мечта – она на то и мечта, чтобы идти к ней долго и очень трудно.В 1941 году умерла мама, а отчим, врач-невропатолог, ушел на фронт. Я остался один. И в начале октября пошел экзаменоваться в театр. Слушала меня довольно серьезная комиссия, постановившая, что данные у меня, безусловно, есть – голос, внешность, – но надо учиться. А студии при театре нет, болтаться за кулисами – не лучшее начало творческой жизни. Профессор ГИТИСа Орлов дал мне свой телефон и попросил связаться с ним через неделю – за это время он что-нибудь для меня придумает. А через неделю, 15 октября 1941 года, МХАТ эвакуировался в Саратов. Спустя несколько дней отправился в тыл, в Куйбышев, и Наркомат Военно-морского флота, где я уже работал телефонным монтером. А вскоре я был призван в армию и оставлен при наркомате начальником телефонной станции. Это был крах, мои надежды рухнули, забрезживший, казалось, свет померк.[b]– Но ведь если верить вашей биографии, в 1943 году вы уже были студентом школы-студии МХАТ...[/b]– Судьба будто испытывала меня, проверяла, действительно ли так сильны мои желания. Но в то же время вела, постоянно сталкивая с хорошими людьми. В апреле 1943 года не стало Немировича-Данченко. И на следующий день вышло постановление об увековечении его памяти. Одним из пунктов было создание школы-студии имени Немировича-Данченко при Московском Художественном театре. Узнав об этом, я снова будто ожил. Связался с Орловым, он меня сразу вспомнил. Я приехал в отпуск в Москву, был представлен директору (на моей памяти во МХАТе сменились десять директоров), и руководство театра обратилось к главнокомандующему Военно-морского флота адмиралу Кузнецову с просьбой демобилизовать меня, дать возможность учиться. И меня отпустили.[b]– А с кино все было так же непросто?[/b]– Еще как! В кино я попал в 1944 году. Меня пригласили на пробы в картину “Без вины виноватые”. Утвердили на роль Незнамова, я уже даже начал репетировать с Тарасовой. Но в студии мне строго-настрого запретили сниматься, сказав, что демобилизовывали из армии не для кино. Боялись, что экран меня испортит, я зазнаюсь. Я, конечно, расстроился и пошел за подмогой к своему кумиру, Василию Ивановичу Качалову. И он сказал замечательную фразу, которую я до сих пор не могу вспоминать без улыбки: “Владлен, все понимаю, это очень заманчиво, но вот вам мой совет – никогда не портите отношений с дирекцией”. И кто это сказал? Гениальный актер, актер мирового класса. Добрейший человек, которого иногда называли Христос Иванович. И если сам Качалов такое говорит, как тут можно спорить. В 1948 году, уже будучи актером театра моей мечты, я попал на пробы в картину “Встреча на Эльбе”. Метили меня на роль американского офицера и немецкого учителя. Но Александров, снимавший “Встречу”, сказал, мол, извините, Владик, вы на немца не похожи. На американца, впрочем, тоже. И предложил пробоваться на главную роль советского полковника Кузьмина. Но мне 24 года, какой из меня полковник? И тогда Александров, человек удивительного чувства юмора, недаром до этого он снимал исключительно музыкальные комедии, нашел выход из положения: “Владик, вы слишком молоды для полковника, мы с Орловой решили “разжаловать” вас до майора”. С тех пор прошло 55 лет. Этот фильм обзывают конъюнктурным, лакировочным. На это я могу возразить лишь одно: я искренне, как и все мы тогда, верил в каждое слово, произнесенное в этом фильме. Верю и сегодня.Потом были “Кубанские казаки”, “Застава в горах”, “Человек-амфибия”, любимый мною “Табачный капитан”, “Сестры”. С этим фильмом, кстати, тоже забавная история связана. Когда он вышел на экран, я получил письмо от девочекшкольниц: “Дорогой товарищ Давыдов. Мы видели фильм “Сестры”, где вы играете Бессонова. Нам понравился этот фильм и то, как вы играете эту роль. Только мы не поняли – ваш образ положительный или отрицательный?” Я написал ответ: “Спросите об этом у своего педагога по литературе”. И вновь приходит письмо: “Мы спросили у нашей учительницы, а она сказала: “Давыдов играл эту роль, пусть он вам за нее и отвечает”.[b]– Почти шестьдесят лет в одном театре. Неужели у вас никогда не было соблазна попробовать себя на другой сцене? Ведь о том, чего не было, всегда жалеешь больше, чем о том, что действительно случилось.[/b]– МХАТ – это мой храм, в котором я не работаю, а служу. А богов не меняют. Да, здесь были разные времена. Когда после оглушительного успеха во “Встрече на Эльбе” я продолжал играть в массовке – было обидно. Я не мог спокойно ходить по улицам, меня все время узнавали, а в программке спектакля “Воскресенье” было написано: лакей графини Чарской – лауреат Сталинской премии В.Давыдов. Мне советовали – напиши Сталину, как это так, унижают не только тебя, но и его имя. Я ничего не стал писать, я слишком любил МХАТ и готов был для него на все. Я вытерпел это тяжелое начало, и театр с лихвой отплатил мне: я стал играть очень много интересных главных ролей. Не знаю, что я сделал для театра, но театр сделал для меня все.Даже семью дал мне театр.Моя однокурсница и жена Маргарита Анастасьева, очаровательная красавица Марго, тоже всю жизнь проработала во МХАТе. Здесь же служит и наш сын Андрей.