Несмотря на то, что Мировая война шла где-то за тысячи верст от Москвы, она эхом отдавалась во всех московских делах и заботах. Да и как же иначе? Начало войны, как обычно, ознаменовалось манифестациями и митингами, на которых звучали патриотические речи. И лозунги, вроде пресловутого «мы их шапками закидаем». Урок Русско-японской войны, видимо, не пошел впрок. Необыкновенное воодушевление не покидало горожан. Но вскоре наступили суровые будни. Через неделю после начала войны репрессировали всех немецких и австрийских подданных.Прежде всего у них конфисковали автомобили и мотоциклы, причем не только в гаражах и во дворах, но и в магазинах.Вслед за автомобилями властям понадобились и их хозяева: 1 августа несколько тысяч немцев и австрийцев согнали в Крутицкие казармы. Помещений на всех не хватило, многим пришлось ночевать под открытым небом. Правда, особых ограничений не было, и родственники задержанных несли в Крутицы подушки и одеяла. Страдания московских немцев усугублялись еще и тем, что многие из них настолько сроднились с Россией, что не мыслили без нее жизни, а фатерланд воспринимался ими как нечто весьма отвлеченное.Посыпались ходатайства о переходе в русское подданство, которые, как правило, удовлетворялись. Кто-то заодно менял немецкие фамилии на русские.Между тем на город надвигалась другая напасть – беженцы. В первые дни войны Москву это не коснулось: первые беженцы расселялись в ближних от их родных мест губерниях, а до столицы добралось всего тысячи полторы человек.А вот в 1915-м, после захвата противником Галиции, Волынской и Подольской губерний, царства Польского и прибалтийских земель, началось настоящее бедствие. Власти применяли «тактику Кутузова», принудительно опустошая целые районы, отходившие неприятелю. С мест тронулось население целых губерний. Московская железная дорога была парализована. Если в штатном режиме столичный узел принимал ежесуточно не более 200 вагонов в сутки, то теперь нормой стало 400, а в отдельные дни их число доходило до 700–800 вагонов.Пришлось срочно строить специальные барачные поселки – лагеря для беженцев. Таким образом появился Калитниковский поселок (на 4500 человек), поселки в Черкизове (в основном для старообрядцев) и Владыкине (на 1800 человек каждый). Разумеется, это мизерное количество «крыш» не могло помочь беженцам, оседавшим в Москве. За один только год через Москву «профильтровали» более полумиллиона беженцев, из которых почти 200 тысяч осели в столице.Всем им, кроме жилья, требовались работа, питание, лечение… Город нес огромные расходы. И все-таки были открыты богадельня для престарелых, новые школы и детские сады. Трудоспособным было легче: ведь из-за мобилизации рабочих рук в Москве не хватало… Несмотря на все усилия городских властей, вряд ли они справились бы с расходами. Но, как всегда бывает в России во время бедствий, помогли меценаты. А к концу войны, после революции стало уже не до беженцев: миллионы людей оказались на пороге неизбежного бегства – превратились в вечных беженцев…