[i][b]«Известно, что во время Кавказской войны XIX века имам Шамиль объявил джихад всем русским, и его горцы убивали наших солдат с не меньшей жестокостью, чем это делают сейчас боевики Масхадова. Между тем русский император, взяв в плен Шамиля, не только не велел его казнить, но и осыпал царскими милостями. Почему?[/i]Виктор ПАШЕНИН,г. Долгопрудный».[/b]Имамом Дагестана и Чечни Шамиль стал в 1834 году и сразу объявил газават всем «неверным». На Кавказе он создал имамат – военно-религиозное государство. Командующие в разное время кавказской армией Ермолов, Воронцов, Барятинский были едины в оценке Шамиля: умен, жесток, коварен, сумел сплотить горцев и проявил себя талантливым полководцем.Шамиль был беспощаден даже к близким. Немало верных мюридов за проявленные в бою слабость и неповиновение были лично им зарублены или сброшены с обрыва в пропасть. Родной сестре, полюбившей «неверного», он приказал покончить с собой. Его старший сын умер в темнице за нарушение воли отца.В реляциях царю военные докладывали: имам неуловим, жестокости его нет предела. Чего стоит только его набег на хорошо укрепленный форт Лазарев, чьи защитники были полностью уничтожены.Но Шамиль был не только жесток, но и коварен. Когда генерал фон Клюгенау овладел резиденцией Шамиля – аулом Гоцатль – и Россия уже праздновала конец Кавказской войны, Шамиль обязался прекратить бойню. Но тайными тропами он вывел свои отряды в Северный Дагестан и уже через год снова поднял восстание и одержал победу в нескольких сражениях.В то время, как и сейчас в России, общественное мнение по-разному относилось к Кавказской войне. Одни, как, например, А. С. Пушкин, были убеждены, что горцам нужно протягивать две руки: одну – вооруженную, а другую – для рукопожатия.Иного мнения придерживался генерал Ермолов, герой Бородинской битвы. [i]«Я знаю, – писал он, – что про меня идет слава, будто жизнь людей для меня игрушка, кровь их – вода… Я умышленно создал себе такую славу, нарочно облек себя ужасом. Хочу и должен, чтобы имя мое стерегло страхом границы наши крепче цепей и крепостей… из человеколюбия бываю жесток неумолимо. Одна казнь сохранит русских от гибели и тысячи мусульман от измены… На глазах моих не видят слезинки, когда я подписываю смертные приговоры, но сердце у меня обливается кровию!»[/i]Последний этап Кавказской войны блистательно завершил генерал-фельдмаршал Барятинский. 25 августа 1859 года после многочасового боя и жестокой штыковой атаки удалось захватить родной Шамилю аул Гуниб, а его, раненного, пленить.В тот же день имам с сыном Кази-Магомедом были доставлены в резиденцию наместника. Еще разгоряченные штыковым боем офицеры не сомневались, что пролившего столько крови Шамиля тут же предадут суду и повесят.– Прикажете злодея в каземат, ваше сиятельство? – спросил старший из офицеров.Каково же было удивление всех, когда Барятинский распорядился отвести пленных в свои гостевые комнаты для отдыха, а позже пригласить в свою резиденцию на ужин. Поддерживаемый сыном имам, еще крепкий, с ярко окрашенной бородой, невозмутимый до этой встречи, растерянно взглянул на Барятинского. Он не ждал милостей и готов был понести любое наказание. И вдруг – улыбка князя, дружелюбие, чистые комнаты, лекарь, омовение. Ему разрешили надеть чалму и вернули кинжал. А Барятинский сообщил Шамилю, что с ним хочет лично встретиться русский царь.«После того, как я вам сделал столько зла, по справедливости должны бы растерзать меня на части», – эти слова имам Дагестана и Чечни Шамиль скажет позже предводителю калужского дворянства.Однако царедворцы, присутствовавшие при встрече Александра II с Шамилем 15 сентября 1859 г., были поражены, когда император обнял и поцеловал злейшего врага России со словами: «Я очень рад, что ты наконец в России, жалею, что это не случилось раньше. Ты раскаиваться не будешь. Я тебя устрою, и мы будем друзьями».После встречи с царем в Петербурге горца возили по столице. Показали Исаакиевский собор, убранство которого и особенно купол потрясли имама. «Только великий народ смог создать в честь своего Бога такое чудо». А в Царском Селе, по свидетельству сопровождающего жандармского полковника Богуславского, Шамиль застыл перед статуей Христа Спасителя, затем сказал: [i]«Он многому прекрасному учил вас. Я тоже буду ему молиться. Он мне счастье даст»[/i].По указанию Александра II местом жительства для Шамиля была определена Калуга, а ее губернатор получил распоряжение «устроить имама и его родных и слуг с удобствами». С 10 октября 1859 года он жил в арендованном у помещика Сухотина 3-этажном доме, и вскоре в саду построили небольшую мечеть. Царь подарил Шамилю коляску с четырьмя лошадьми и назначил 15 тысяч рублей годового содержания. Имам часто совершал поездки по городу, удивляя калужан экзотическим нарядом. При вторичном посещении Петербурга Шамиль встретился с Александром II в Царском Селе, где подарил ему украшенную золотом шашку. Император не остался в долгу и преподнес гостю свой портрет.Чем же объяснить столь милостивое отношение императора и его окружения к непримиримому воину Аллаха, стойкому в своей вере, жестокому в битвах? Милость императора была мудрым решением. Ведь имам был не только владыкой Кавказа, но и национальным героем горцев. Склонить его на свою сторону – значило привлечь кавказцев-мусульман к России, остудить особо горячие головы мюридов.Прожив в России несколько лет и, открыв для себя величие страны и душу «гяуров», Шамиль решился на публичное покаяние. 26 августа в здании калужского дворянского собрания Шамиль и его сыновья Кази-Магомед и Шафи-Магомед приняли присягу на верность русскому императору.«Да, я жалею, что не знал России и что ранее не искал ее дружбы», – признался Шамиль. В ответ Александр II дал согласие на осуществление давней мечты имама совершить хадж – посетить Мекку и поклониться гробнице пророка Магомеда. В 1870 году сыновья Шамиля проводили отца до Одессы и посадили на корабль. Семидесятилетний имам посетил Мекку, но здоровье его было подорвано, на обратном пути 4 февраля 1871 года он скончался в Медине. Его похоронили на кладбище Джаннат-Эм-баки. [i]«Шамиль умер, благословляя Россию…»[/i] – записала в дневнике жена князя Чичагова, который сопровождал имама в его хадже.