МНЕ С БРАТКОМ НЕ РАСПЛАТИТЬСЯ ЗА ВСЮ ЖИЗНЬ

[i]Мы встретились с Виктором Сухоруковым в его маленькой квартирке на Лиговке. Там все было перевернуто вверх дном. В квартире кипел ремонт.Пришлось ютиться на кухне, куда добирались, пролезая между сгруженной мебелью. Беседа протекала под звонкие восклицания ремонтниц, которые с азартом отдирали последние обои единственной комнатки. Сам юбиляр как будто находился в смятении чувств: ему трудно было усидеть на месте, то он говорил шепотом, то чуть ли не кричал. Что ж, юбилей – дело хлопотное, к тому же не какой-нибудь — полувековой.[/i][b]Вступительное слово юбиляра [/b]— Эту дату я считаю вершинкой жизни человеческой, потому что дальше годы пойдут на убыль, на «усыхание». Я почувствовал, что 50 лет – это та цифра, которую следует отметить если не шумно и весело, то по крайней мере ярче, чем все остальные. Мне нравится, как я сформулировал ход событий: до пятидесяти — это дни рождения, после — даты. Если до — собирают подарки и думают о будущем, а после — благодарят Бога за прожитый год. Хотя я сегодня не чувствую себя полувековым дяденькой. Я легко откликаюсь на имена Витька, Витюша, Витюня, только дети и внуки начинают меня смущать, потому что, глядя на них, понимаешь, что ты уже не молодой человек.[b]Я для матери был уродом — Можем ли мы отмотать 50 лет назад и вспомнить, где появился на свет Витя Сухоруков? [/b]— Я родился в городе ткачей и стачек Орехово-Зуеве, хотя друзья всегда удивлялись этому ординарному факту, принимая меня за коренного петербуржца.[b]— Как рано у вас обнаружилась тяга к актерству? [/b]— Сколько себя помню — вечно рожи кривил. Самое яркое детское впечатление — театр с его обманом. Мне было пять лет, жил я на детсадовской даче, и местные ребятишки показывали нам спектакль «Золушка». Я на всю жизнь запомнил, как мачеха со своими дочерьми пили на сцене чай, и у них были, как я думал, настоящие конфеты. Как я им завидовал! И когда закончился спектакль, мы кинулись к декорациям — кто за чем, а я за этими конфетами, которые остались на столе. Каково было мое разочарование, когда я обнаружил, что вместо конфет в бумажки были завернуты кусочки хлеба! [b]— А как ваши родители относились к театральным поползновениям ребенка? [/b]— В провинциальном городе, когда мальчик вдруг рядится под девочку, малюет что-то на роже, натягивает чулки на руки, изображая перчатки и привязывает мочалку вместо кудрей, это казалось, мягко говоря, странным… Я иногда пописывал стихи, и у меня на эту тему есть одно восьмистишие: [i]Я для матери был уродом, В глазах отца — большим мечтателем, Крещенный под церковным сводом Пошел дорожкой, но не скатертной.Встречались камни придорожные И мучили меня строками выбора, Но цель во мне была одна заложена, Она ж мечта моя и выгода… [/i]То есть актерство. Но мама не только этого не понимала, она это категорически не принимала. И, лупя меня, кричала: «В мастера, в мастера, на фабрику!!!» Папа мне сочувствовал молча. Но поскольку я большей частью был предоставлен сам себе, вольная жизнь развила во мне желание быть лицедеем.[b]— И вы рискнули поступать в театралку… [/b]— Поступал дважды. Первый раз в Школу-студию при МХАТе, где мне сказали: «Вы никогда не будете актером». Я возразил: «Мне очень нужен театр!» «Допускаем, — ответили мне, — но вы-то театру нужны?» И теперь, став старым и лысым, я часто возвращаюсь мыслями к этому моменту, когда чуть была не угроблена юная душа. Ворота в театральный мир мне открыл Всеволод Порфирьевич Остальский. После вступительных экзаменов в ГИТИСе он отметил в своей записной книжке: «Он (то есть я, Виктор Сухоруков) либо ненормальный, либо гениальный…» [b]Как птица Феникс — А как вы оказались в Петербурге? [/b]— После окончания ГИТИСа у меня была возможность остаться в столичном театре, но я пошел за режиссером. Меня позвал в Ленинград тогда молодой, талантливейший художник, диссидент, режиссер Петр Фоменко, который возглавил Театр комедии. Мне была предложена роль 76-летнего старика. Моя театральная карьера начиналась очень удачно. Но я человек взбалмошный, Скорпион по знаку зодиака. Конечно, это отразилось и на моей судьбе. Из театра меня уволили по «волчьей» статье, без права устройства на работу. В то время Фоменко ушел из театра, парадом командовала коллегия.[b]— Чем же вы так провинились? [/b]— Я до сих пор храню приказ, в котором сказано, что накануне 65-й годовщины Великого Октября Сухоруков явился в театр в нетрезвом состоянии и был оповещен директором, что в случае повторения подобной ситуации будет уволен без предупреждения. Я повторил — он уволил. Полгода я не мог устроиться на работу — работал грузчиком. В 33 года был заклеймен тунеядцем, алкоголиком и бродягой. Тогда это было мучительно, это была драма. Сегодня я истолковываю тот период как испытание, проверку на прочность и, конечно, урок жизни, который не прошел даром. По крайней мере, мне сегодня не страшно что-то терять, ошибаться, с чем-то расставаться.Я легко сжигаю мосты, ценю хорошее и доброе. Как ни странно, периоды апатии, моих падений не озлобили меня, не скурвили, а сделали мудрее и понятливее к жизни и к самому слову: судьба.[b]— Как вы нашли силы начать все заново? [/b]— Одиночество меня мобилизовало. Оказавшись один на один с самим собой, я начал себя чистить-совестить, собирать, стыдить, поднимать из руин. К тому моменту я накопил много людей за спиной, которые ждали моего падения и радовались моим поражениям. И я сказал себе: «Нет, я не дам вам куражиться и плясать на крышке моего гроба. Я еще смогу!» Сегодня я многих вверг в недоумение собственной биографией. За эти годы я жил по-разному: лихо, весело. Я целомудренный и порочный одновременно, я просто человек на этой земле. Меня хоронили заживо, забывали, кто такой Сухоруков. А я раз — и выныривал, раз — и возникал из ниоткуда. Как птица Феникс. А они: «Ну кто такой Сухоруков: алкоголик, урод, бродяга! Ну что они в нем нашли, артист-то копеечный. И на тебе! Знает вся страна!» [b]Из Ленина – в киллеры — Однако в кино вы пришли довольно-таки поздно.[/b]— Я начал сниматься в 40 лет. А до этого на эпизодики напрашивался — не брали.Киноактера из меня «сделал» Балабанов. За десять лет я снялся в пяти его фильмах. Я думал, что стану звездой после «Комедии строгого режима» по Довлатову, где я сыграл роль заключенного — Ленина. Но времена были сумбурные — начало перестройки, общество вставало на дыбы. Может быть, поэтому меня не заметили. Признанным как актер я стал только после «Брата».[b]— Вполне сюрреалистическое переключение: из Ленина в киллеры! [/b]— Это изначально была не моя роль, но Леша Балабанов почему-то верил, что я справлюсь. Ему говорили: «Ну кого ты взял?! Да мы сейчас тебе подберем крепкого, здорового, который водить машину умеет…» [b]— А вы не умели? [/b]— Нет, не умел, и стрелять не умел. Мне как раз исполнилось 45 лет, и в тот мой день рождения меня на полигоне учили водить машину с двумя педалями: газ и тормоз. А потом были съемки — оцепили полквартала от греха подальше. Я пока ехал — весь взмок… У меня машины поэтому и нет, что я ее боюсь.[b]— И вот после «Брата» вы проснулись знаменитым! [/b]— Да. Сон был хороший, сладостный. Виктор Багров перевернул всю мою жизнь, он поднял меня, можно сказать, со дна. Мне с братком не расплатиться за всю жизнь, как и с Алексеем Балабановым. Я Балабанова ставлю в ряд матери, отца и Петра Фоменко. Он для меня – энциклопедия или, по крайней мере, целый параграф из романа «Жизнь Вити Сухорукова». Что-то отпугнуло сейчас Балабанова от меня, он начал снимать картину про войну. И теперь во мне не нуждается. У меня складывается впечатление, что вроде я как бы и на пенсии для кинематографа Балабанова. А я очень хочу еще поработать с ним. Хоть чуть-чуть.[b]Криминальному жанру – пуля в лоб — Не боитесь того, что после «Братьев» вам будут предлагать только роли злодеев? [/b]— В этом году я сыграл такие разные роли у молодых! Снимаюсь у Ильи Хотиненко в исторической мелодраме «Золотой век», играю графа Палена в великолепном костюме. Параллельно — у Наташи Погоничевой в комедии абсурда «Теория запоя». Она надела на меня парик, вставила голубые глаза, навела шоферский загар. А еще я, на мой взгляд, здорово сыграл роль амбала в боевике «Антикиллер» Егора Кончаловского. Я настолько задумчиво поработал над ролью, что сыграл этого отморозка нереально, обозначил для себя этот персонаж как импрессионистский портрет сатаны.Легкая, стремительная зарисовка зла… Я думаю — это пуля в лоб криминальному жанру в моем творчестве.[b]— А вы вообще когда-нибудь положительного героя играли?[/b] — Только дважды – в картинах «Хромые внидут первыми» и «Счастливые дни». А так — нет. Я сам удивляюсь: почему? Мне кажется, я такой положительный, добрый, улыбку люблю. А кого играю: одни гады, сволочи да мазохисты.[b]— Знать, судьба такая… [/b]— Судьба-то судьбой, но и любимая роль в кинематографе — тоже нехороший человек — Виктор Иванович, под собственным именем играл, в фильме «Про уродов и людей» Балабанова. Эта роль в свое время меня ввергла в запой. Слава богу, он продолжался недолго! [b]— Вы так бурно переживаете свои роли? [/b]— Я должен любить своего героя, хороший он или плохой. А я этого Виктора Ивановича ненавидел, у меня сил не хватало его любить. Однажды пришел со съемок и прямо в пальто завалился на кровать: «Как я тебя ненавижу!» — сказал я своему Виктору Ивановичу. А в итоге — через муки — полюбил.[b]Р. S.[/b]– А недавно я сестренке купил дачный участок. Не для морковки-картошки, а для цветов. Даже на 200 рублей семян накупил. Потом подумал: наверное, всетаки огород я купил не ей, а себе. Когда мне будет совсем плохо, я туда приеду, уткнусь носом в георгины — и станет хорошо.[i]Санкт-Петербург[/i]