Георгий Исаакян: «Театр должен предъявить нечто, что заставит тебя смотреть на мир иначе»

- В апреле Вы выпустили премьеру оперы «Альцина». В афише стояла маркировка - 0. Целевая аудитория премьеры - будущие мамы и папы, хотя можно было встретить упоминания о том, что Вы ставили оперу для беременных. То, что премьера все-таки и для пап тоже, – важно?

- Да, это существенное уточнение. Ведь беременность – это состояние совместного ожидания, совместного проживания этого периода.

А сегодня часто папы незаслуженно отодвигаются на задний план, поэтому надо наоборот создавать правильный образ детства и семьи. Например, в «Съедобных сказках» Маши Трауб мы показали многоуровневую семьи: с бабушками, дедушками, братьями, сестрами. Понятно, что сегодня семьи выглядят очень по-разному, есть некий кризис института семьи. И театр как сфера создания подсознательных архетипов не должен вызывать ложные ощущения, например, отсутствия мужчин в мире. При этом «Альцина», конечно, очень специфический спектакль: там даже мужские роли играют женщины (в соответствии с барочной традицией – прим. «ВМ»). Но это такой тип театра, театральная игра, создающая мир, в котором есть и мужское, и женские начала. Вообще я считаю, что театр должен быть сложным, и каждый раз он должен тебе предъявлять нечто, что заставит тебя смотреть на мир немного иначе. В этом и заключается чудо театра.

- Иван Вырыпаев в интервью однажды сказал, что задача театра – делать сущностное интересным. А какая задача у детского театра?

- Я думаю, что задача детского театра только в этом и заключается. Все остальное – ложь и обман. Театр должен говорить на серьезные сущностные темы, он так и возник - из религиозного действа, из попытки осознания мира как некого целого, из понимания театра как некого места, где человек хотя бы на секунду может встретиться с божеством - сначала языческим, а потом, в мистериях, - уже с христианским.

Почему даже в безбожное советское время театр называли храмом и никого за это не наказывали? Потому что театр - это храм искусства. Конечно, на роль церкви мы не претендуем, она занимается своими делами, мы – своими. Но это прикосновение к абсолюту, прикосновение к божественной гармонии мира – основная и, на мой взгляд, единственная задача. Все остальное, что нам пытаются «навесить», в том числе и функцию развлечения и времяпрепровождения, - о другом. Тот, кому не хватает развлечений в остальных сферах жизни, может развлекаться в театре, вопрос ведь не в том, что театр должен быть скучным, дидактичным, читать нотации, нет. Просто это другой тип познания мира. Когда ты изучаешь физику или биологию, ты изучаешь мир с точки зрения науки. Театр же - это познание мира с точки зрения эмоции. Театр ведет чувственными ходами к пониманию. А понимание через ощущение возможно только через искусство.

- То есть театр не обязан развлекать?

- Театр вообще никому ничего не обязан. Но, если осознавать миссию театра и, особенно, миссию детского театра, то, конечно, это разговор о сущностных вещах. Все наши спектакли так или иначе рассказывают о сущностных вещах. «Съедобные сказки» – с одной стороны, «Любовь к трем апельсинам» - с другой, «Белоснежка» – с третьей, «Маленький Арлекин» – с четвертой. Потому что сущность не одна.

- Часто в детском театре за целевую аудиторию принимают некого среднего зрителя в возрасте от 5 до 10 лет. Откуда взялся этот стереотип?

- Такие общие представления или заблуждения берутся ниоткуда. Штампы человеческого мышления появляются из самого мышления. Оттуда же, например, возникают представления о том, что опера – это скучно, это обязательно несоответствие возраста и фактуры артиста и роли. Эти представления уже 50 лет неактуальны, но люди продолжают эту жвачку жевать и друг другу транслировать.

Борьба с этим усреднением шла всегда, и великие деятели детского театра все как один говорили одно и то же. Ни Генриетта Яновская, ни Алексей Бородин (худруки МТЮЗа и РАМТа соответственно – прим. «ВМ») не относятся к своей публике как к усредненной. В нашей афише очень дробное деление аудитории, потому что мы понимаем, что каждые полтора - два года психика ребенка меняется настолько, что ему уже текст спектакля абсолютно ничего не дает для развития, нужно делать следующий шаг. Вопрос только в том, с насколько низкого старта ты готов начинать. Главное – не представлять глупее, чем он есть. Не надо с ребенком ссюкать и делать детское лицо, иначе можно получить реакцию как в фильме, когда ребенок смотрит круглыми глазами и говорит: «Дядя, Вы - дурак?» Понятно, что у ребенка свой мир ощущений, что это человек играющий, и ты должен придумать такую игру, внутри которой ты сможешь говорить с маленьким человеком на одном языке. Впрямую разговаривать с ребенком сложнее потому, что у него другой понятийный аппарат, у него нет многочисленных условностей взрослого мира, нет кодов, он не испорчен штампами. Он не понимает, почему он должен смотреть на что-то, что, к примеру, раскручено в фейсбуке. Взрослый человек – пленник. «Мне кажется, этот спектакль мусор, но все же говорят, что он хороший, надо смотреть», - рассуждает взрослый зритель. А ребенок не читает чужих мыслей, не смотрит, что пишут в соцсетях. Он сидит, чистыми глазами смотрит и громко говорит, если ему не нравится: «Что это? Пойдем. Это плохо и скучно».

- В следующем сезоне у Вашего театра юбилей, и одна из премьер, приуроченных к пятидесятилетию, - спектакль «Репетиция оркестра» по фильму Феллини, который выйдет в 6 и 7 июня. В этом году полувековой юбилей отмечает Театр на Таганке – и там тоже выпустили «Репетицию оркестра». Это совпадение?

- Абсолютное и стопроцентное. Про спектакль Таганки я узнал, когда шел в ГИТИС, на занятия факультета музыкального театра. Свою «Репетицию оркестра» мы придумывали еще в прошлом сезоне. В музыкальном театре проекты вообще длительные: вещи, которые выйдут в следующем году, начинали ставиться два-три года назад. Сначала рождается идея, потом сочиняются либретто и музыка, создается партитура, затем уже готовятся эскизы костюмов и декораций…
С другой стороны, какие-то идеи все-таки, наверное, витают в воздухе. В музыкальном театре бывает так, что несколько театров в разных точках страны выстреливают одним и тем же названием, которое годами вообще отсутствовало на афишах. 20 лет никто не ставил «Фауста», а в прошлом году сразу три театра в разных городах выпустили его. Помню, что, когда я был студентом, вышла серия из восьми или девяти «Борисов Годуновых», но тогда это было легко объяснимо: в перестройку тема народа и власти интересовала многих. Спектакль Таганки я не видел. Наша «Репетиция оркестра» появляется потому, что это замечательный феллиниевский прием, своего рода «китайская шкатулка», игра в игре. В спектакле мы действительно репетируем, но - это все-таки игра, потому что все-таки на обычных репетициях нет публики. В игру включаются мультимедийные средства, будут браться интервью не только у музыкантов, но и у зрителей. И возникнет многослойная история, в которой, с одной стороны, мы знакомим зрителя с оркестром, а с другой - даем возможность прикоснуться к сердцевине профессии, потому что это для нас репетиция – что-то обычное, а для зрителей – целое приключение. Но наш спектакль – это не желание пустить зрителей за кулисы, потому что думать, что человек пройдется разик за кулисами и сразу поймет, что такое театр, - это иллюзия. Чтобы понять, как мы живем, надо жить здесь годами. И цель спектакля – не рассказы о себе работников театра, а наблюдение за процессом рождения музыки, тем, что скрыто от глаз человека со стороны зрительного зала. Суть нашего спектакля – магия создания музыки, которую мы хотим сделать хотя бы на шаг ближе и понятнее. Возможно, тогда у людей будет меньше иллюзий и о том, что наша профессия – простая.

- А такая иллюзия есть?

- К сожалению. Я часто слышу от не очень умных представителей разных слоев общества, что мы «поем и пляшем». Между тем в этом «поем и пляшем» - кровавейший труд, огромное количество сложных, иногда трагичных судеб. И это не желание поплакаться, потому что если бы нам это не нравилось, мы бы этим делом не занимались. Но спектакль «Репетиция оркестра» - еще и попытка показать, насколько наш труд сложен, реакция на легкомысленное, все более облегчающееся отношение к искусству. Точка зрения о том, что заниматься искусством легко, увы, довольно популярна, в чем-то она даже проповедуется многими «властителями дум». Зачем учиться музыке, когда можно закачать программу в айфон, насвистеть что-то и почувствовать себя Генделем? Сегодня ведь каждый сам себе художник, актер, писатель, сегодня нет журналистов-есть блоггеры…

- В репертуаре Театра Натальи Сац сейчас – множество премьер. Как Вам удается жить в таком ритме?

- Думаю, надо разделить мой интенсивный график как режиссера и как руководителя театра. Это два графика, которые я пытаюсь помирить. Возможно, причина в том, что год моего рождения 1968, тогда был популярен лозунг студенческих революций: «Живи быстро». Я считаю, что жить надо быстро. Для меня невыносима история, когда в западных оперных театрах все запланировано на 5 лет вперед и люди ведут разговоры о том, как проекты будут реализовываться через пять лет. Кому через пять лет эти проект будет нужен?! Он себя сам съест!

Поэтому жить надо интенсивно. Оперно-балетный театр - гигантская машина, которая не может работать вхолостую. Балет должен выпустить премьеру? Должен. И желательно – не одну. Опера должна быть? Должна. Спектакли для большой сцены, для малой, для малышей, для подростков… Ничего не ждет. «Давайте сделаем один спектакль для малышей, и хватит» – это не разговор. Сейчас столько любопытных идей, столько людей, которые приходят с этими идеями...У нас очередь постановок на годы вперед, мой стол завален клавирами, которые жду своего сценического рождения… Хочется дать шанс увидеть свет как можно большему количеству произведений. Потому что театр существует только в контакте со зрителем.

СПРАВКА

Георгий Исаакян - художественный руководитель Детского музыкального театра им. Н.И. Сац, заслуженный деятель искусств РФ, лауреат Российской национальной театральной премии «Золотая Маска», руководитель мастерской факультета музыкального театра Российского университета театрального искусства – ГИТИС.

Родился в Ереване, Армения. Окончил специальную музыкальную школу им. П.И.Чайковского при Ереванской консерватории им. Комитаса по классу скрипки, теории музыки и композиции. В 1991 г. окончил ГИТИС, факультет музыкального театра, дипломный спектакль, оперу Армена Тиграняна «Ануш», поставил в Оперной студии Ереванской консерватории.

С 1991 года– режиссер-постановщик, с 1996 года – главный режиссер, с 2001 года – художественный руководитель Пермского государственного академического театра оперы и балета им. П.И. Чайковского.

Инициатор и художественный руководитель международного фестиваля «Дягилевские сезоны: Пермь – Петербург – Париж».

С 2010 г. – художественный руководитель Московского государственного академического Детского музыкального театра им. Натальи Сац.